Звезды и ведьмы. Глава 62

               
                ГЛАВА  62.         
          Меня разбудила вибрация от  входящего телефонного звонка. Я  открыл глаза и осмотрелся, пытаясь сообразить, где нахожусь, и что происходит.  Дневной свет  из  окна сообщал, что солнце давно встало,  и хорошо  освещал  всю убогость комнаты, в которую нас определил  лейтенант.  Я шевельнулся и понял, что  зимняя   одежда не спасла меня от холода, я все равно замерз.  От чего  пальцы не слушались, и,  пока я  доставал  из кармана куртки телефон, вызов прекратился.   Я посмотрел на  экран  и  увидел, что звонила моя жена,  а также то, что  скоро будет девять часов утра. Я глянул на Олега. Он лежал ко мне спиной   и тихо храпел. Чтобы не  разбудить его,  я  написал Нине смс:

– Дорогая, привет! Что у тебя? Я сейчас не могу говорить.

– Здравствуй, Славик! Татьяне совсем худо, я с ней в клинике. У нее схватки. Не исключено, что придется делать кесарево. Во всяком случае, тут  об этом уже говорят,  несмотря на то,  что  до срока еще далеко! – Отозвалась жена.  Я понял, что все очень  серьёзно, и расстроился.

– Нежели настолько плохо? Разве врачи не могут ее стабилизировать? – спросил я.

– Теоретически могут, но Татьяна  никого из них не подпускает. У  нее  истерика, и  даже я  не могу  ее успокоить. Она  не хочет больше  быть беременной. Кричит, что  лучше умереть. Врачи колеблются, не знают, что делать.  – Ответила супруга.

– Ты предлагаешь  нам  все оставить   и  приехать  в клинику? – спросил я.

– Да.  В такой ситуации это самое лучшее, что вы можете сделать! И чем быстрее, тем лучше! – прислала ответ Нина.
 
– Я не против того,  чтобы вернуться.  Но   Олег любит повторять, что  решать должен  он,  это его жена и ребенок.  А  мы и правда   постоянно вмешиваемся, и получается только хуже. Если речь идет о жизни и смерти, пусть сегодня  будет так, как  скажет Чибис.
 
–  Да в этом я с тобой согласна. Однако  Олег  не отвечает ни своей жене, ни мне. Хорошо, что ты ответил. Пожалуйста,  объясни  ему,  что происходит  в клинике,  и попроси  связаться с  Татьяной. Или со мной.

– Хорошо! – написал я, отложил телефон и тихонько позвал Олега. Но  он не проснулся. Тогда я уселся  на своей кровати, протянул руку и тронул его за плечо. Чибис   повернулся,  и уставился на меня непонимающим взглядом. Мне стало жаль его:  щека с той стороны лица, где был больной зуб, сильно опухла. Кроме того, глаза Олега  слезились и были  болезненно – красными. Похоже, лейтенант заразил   его   гриппом, что  было совсем некстати.

  Словно подтверждая мою догадку, Олег  сел на кровати  и принялся тяжело, с  хрипами, кашлять. Я  спросил, насколько  плохо он себя чувствует.

– Очень плохо, – произнес он, со стоном  трогая  щеку, –  придется, пожалуй, сходить   в поселковую  больницу.

– Да сходим, раз такое дело, от чего ж не сходить,  – сказал я, и осторожно, опасаясь рассердить Олега, добавил, – до тебя  наши жены   дозвониться не могут. А у них там форс-мажор,  ты им очень нужен.
 
    Как я и предполагал, Чибис  занервничал.  Он сразу достал  свой телефон и впился в него взглядом. За несколько секунд ознакомившись с полученными сообщениями, Олег быстро набрал  ответ и положил  устройство обратно в карман.

     Мне очень хотелось   спросить, что он  написал.  Но я  подумал, что  излишне любопытствовать   не стоит. Если Чибис  захотел  бы  вернуться в Москву, он мне  сказал. А так, о содержании его послания,   Нина все равно поставит меня в известность.  Возможно, нам домой и впрямь   не стоит торопиться.  Олегу нельзя  контактировать с Татьяной, она может,  вдобавок   ко всем болезням, получить от него  вирусную инфекцию.  А  сообщать врачам, на какие действия он дает согласие, Чибис может и  по телефону.
 
    Тем не менее,  я смотрел на Олега  испытывающим взглядом, надеясь увидеть в нем признаки того, что он переживает за Татьяну,  и понимает грозящую ей и ребенку опасность. Олегу  мое  внимание не понравилось. Возникла  пауза, тишина которой была красноречивее слов. Чибис опустил глаза вниз, чтобы не смотреть на меня, и стряхнул невидимую пылинку с рукава.  Потом  неожиданно   наклонился и поднял  с пола перстень и блокнот, что  валялись  у нас под ногами.  Эти  предметы  выпали  из  моей куртки за время сна.

    Тяжко вздыхая от мыслей, Чибис   безразлично   открыл блокнот и стал небрежно   перелистывать. Я еще не видел его содержимое.  И теперь  меня, как и Олега, поразили  рисунки  странных существ из снега и льда. Подписи под изображениями  были неразборчивы, и понять, что это такое, не представлялось возможным.

– Что за бред душевнобольного? Откуда  этот блокнот   у тебя? – спросил Олег, явно радуясь тому, что можно поговорить на нейтральную тему.

– Старик  дал  на сохранение перед тем, как мы положили его на каталку. – Ответил я, глядя, как Чибис просовывает свой   палец  в перстень.

–          Совсем никудышная, однако, у деда бижутерия! – сказал  он, задумчиво глядя на свою  руку. Перстень нелепо  болтался на его пальце, и в  солнечном свете выглядел  проржавевшим   изделием сельского кузнеца,  лишенного элементарного  вкуса.

– Выбросил бы ты все  это.– Произнес Олег, с некоторой брезгливостью  отдавая вещи мне.
 
– А что я старику скажу? Он  ими дорожит! – сказал я,  положив   блокнот на тумбочку.

–        Горло "дерет" невыносимо. – Сказал Чибис, легким взмахом руки показывая, что ему надоело говорить о всякой ерунде.   –  Пожалуй,  не будем откладывать,   пойдем, найдем   какого-нибудь лекаря!
 
        Олег поднялся,  и неожиданно  принялся чихать. Пережидая его  болезненный приступ,  я из любопытства  надел   перстень. Вначале  он  показался мне слишком  большим, как будто для ношения поверх воинской перчатки,  но затем внутри него    что-то  щелкнуло, и он «мертво»  сел на палец. Внешний вид перстня сразу изменился: ржавчина с поверхности металла исчезла,  а  в сплетении  витых узоров   проявилась  свастика.

           Висящие за окном сосульки с треском разлетелись,  внезапный  порыв ветра ударил  по стеклу, словно о чем-то  предупреждая. Олег растерянно оглянулся на шум, однако я уже успел спрятать руку  за спину, и он лишь  безразлично  пробормотал: «опять чертова мистика!».