de omnibus dubitandum 111. 96

ЧАСТЬ СТО ОДИННАДЦАТАЯ (1902-1904)

Глава 111.96. ОПЯТЬ ЛЮБИШЬ?..

    Даша сидела на крылечке. Рядом сидел конторщик, читал газетку.

    – А мы с «Чуркиным» увлекаемся. Осипу-то, читали?… голову размозжили! – заторопился Сметкин. – Прекрасный вечер-с!..

    – Михаил Васильич очень читает!.. – сказала в восторге Даша. – Чисто как шьет машинка!..

    – Немножко все-таки грамотны… – сказал приосанясь Сметкин.

    Я постоял, помялся. – Поздравьте-с… – сказал горделиво Сметкин, смотря на Дашу, и меня почему-то испугало. – Красненькую прибавили! Полсотни-с получать буду!..

    – Михал Василича очень хозяин ценит… – сказала Даша. – Прямо, капитал громадный! Жениться можно… Будете, что ль, жениться?

    – При известных условиях, конечно! Могу жениться. Больше околодочного получаю. Раз знаешь итальянскую бухгалтерию, – могу и сотню!

    Он глупо хвастал.

    – Ах, Михайла Василич… да уж читайте дальше!.. – ломалась, как дура, Даша. – Или погулять пройдемтесь?… – услыхал я, идя сенями.

    – Хотите, промчу к Панскому?… Я приостановился.

    – Нет, когда со двора пойду, тогда уж…

    Я поднялся к себе и лег на подоконник. Крылечко было за уголком. И вдруг услышал:

    – А вот за это!.. Крикнул как будто кучер?…

    – Вы… не имеете права драться!.. – закричал Сметкин с плачем. – Не имеете… не смеете!..

    – А вот сме-ю! Я ттебе… ноги поломаю, сволочь!.. – сказал кучер. – А вот тоже!..

    – Я сейчас к атаману пойду!.. – жаловался плаксиво Сметкин. – Я вам не позволю нарушать… прикосновение личности!

    Я слышал, как орала скорнячиха, смеялся Гришка, резо-нил Василь Василич:

    – Вы, Степан Трофимыч, рукам воли не давайте! Ежели племянник ко мне ходит…

    – Что ж он, с людями слова сказать не может?! – кричала скорнячиха. – К девушке подошел молодой человек… Жена ваша?!.

    – А может, она ему милей жены?! – смеялся Гришка. – Имеет полное право.

    – Ты-то уж молчи, трепало! А она, может, сама с Мишей!

    – Нет, тетенька, этого я так не оставлю! – храбрился Сметкин. – У меня околодочный Семен Андреич друг-приятель!.. Я протокол составлю!

    – Боюсь я твоего протокола! Я тебе сказал… ноги поломаю! – спокойно говорил кучер. – Вон городовой идет… Да что, дурака ломает! Ты, Иван Акимыч, меня знаешь… Ходит по чужим дворам, пристает к девчонке. Я тебе сказывал. Девчонка от него плачет…

    – Не годится, Михайла Василич, скандал делать! Ходи по своему двору… слова тебе не скажут… – узнал я городового. – Не годится скандалу делать, пристав ходит. Ну, свои люди… неприятностев не надо. Девчонку тоже… срамить не дозволяется!..

    – В полпивной сидят вместе! Я сама приставу пожалюсь… – кричала скорнячиха.

    – Ну, не шумите, не шумите, Марья Кондратьевна… вы лучше помои-то не лейте в нужник! Да двои у вас без прописки сейчас живут… Я вам ничего не говорю, раз свои люди, знакомые. Чего там, пристав ходит.

    Немножко пошумели и затихли. По коридору прошмыгнула Даша. Она еще с самого начала прибежала и, должно быть, подслушивала в окошко.

    – Как тебе не стыдно, Даша! – сказал я ей. Она мотнулась, словно ее кольнуло.

    – Чего это такой – не стыдно?!. Вы-то чего, всамделе? Что я вам, подначальная досталась? Какой папаша!.. Вы лучше за собой глядите, в дрязги лезут!..

    Она меня прямо закидала. Ко мне даже не обернулась, стояла боком, крича к чулану. Кудряшки ее дрожали, горели щеки.

    Я с удивлением увидел, что она и сегодня в новом, в голубенькой матроске! Она стала как будто выше, стройней и краше. И я подумал: какой же у нее изящный носик!

    – Ты же себя срамишь… чуть даже не целуешься с мальчишкой… я слышал! Сама тащишь его гулять? Я слышал!..

    Она кинула мне в лицо:

    – А вам досадно? А когда с другими целовалась… не страмилась?! Бессты-жие!.. По бабкам ходят… Вы лучше за собой смотрите! С кем хочусь, с тем и волочусь!

    – Да как ты смеешь…? – смутился я. – И ведешь себя, как такая…
Она скакнула ко мне «сорокой», я даже испугался.

    – Какая я такая?! – крикнула она злым шипом. – Вы меня где видали?! Со мной гуляли?! Что ко мне дураки-то лезут, так – такая?! Почестнее вашей шлюхи!..

    – Не смей оскорблять её! Не смеешь!..

    Я поднял палец. Она вдруг плюнула и растерла.

    – Шлюха и есть шлюха! Нате вот вам, отдайте… вашей шлюхе!..
Она сунула руку за матроску и вышвырнула клочок картона.

    – Не надо… – зашептала она, закрывая лицо руками, – не надо вашего ничего… не надо… ду-ра!..

    Я узнал свою карточку, которую она стащила из альбома.

    – Ааа… – услыхал я всхлипы.

    Она уткнулась в стену. Плечи ее дрожали, трепетали. Меня пронизало болью. Я подошел, коснулся… Она рванулась:

    – Оставьте… не трожьте меня!.. – всхлипнула она громче и затряслась по-детски. – Не тро… жьте… ох, не трожьте!.. ой, не могу… закричу сейчас… не трожьте!

    Я страшно испугался, растерялся. Такое же было у тети Кати, когда расстроилась ее свадьба с паркетчиком. Она закричала курицей и хотела скакнуть в окошко.

    – Даша, голубушка… миленькая, не плачь… ну, Даша… – успокаивал я ее, поглаживая по кофточке.

    Она стала еще сильнее плакать. Я почувствовал жалость к ней, что-то еще сильнее, – и мне захотелось ее обнять. Я обнял ее за талию. Она затихла.

    – Дашечка, успокойся… это все глупости… – бормотал я в волнении, чувствуя, как она дрожит. – Ах, Даша…

    И я поцеловал ее возле ушка.

    Но тут… пол подо мной поехал, словно меня ударили.

    – Вот та-ак… пре-красно!.. – услыхал я ужасный голос.

    У лестницы из столовой стояла тетка, как привидение! Она держала полосатую подушку и зачем-то качала ею. И головой качала.