Иди и откажись

     Когда-то на Руси запойно читали книжки. Все сословия в
том преуспели. Даже полуграмотных забирало в плен печат-
ное слово.
    Шло ли на пользу? – теперь знаем: «Отнюдь нет». А пожил
бы ещё Пушкин – несомненное отрезное: «Да». (Тут пристало
выдержать кислую паузу. Задуматься).
    Вот ведь. Пуля Дантеса уложила и русскую словесность. Су-
дите сами. Вечная наша гордость – Александр Сергеевич на
последнем своём десятке пробился к пониманию: какой она
должна быть? Ясно показал то в «Капитанской дочке».
    Всякое лицо повести со своей правдой. Оная у Пугачёва,
Гринёва, у следственной комиссии. Все стоят за свою. Только
зло есть зло. Поступки чести трудны, непонятны, судимы. На-
казание и милость – ненавидящие друг друга сёстры. Но «дол-
жен быть один человек, стоящий выше всего, выше даже за-
кона». Это Государыня матушка-царица. Государь. В этом весь
поздний прозревший Пушкин!
    Затем Николай Гоголь ту золотую истину осознает. Оттого
самого, сожжёт вторую часть "Мёртвых душ" и с чистой совестью
к Богу отправится.
    По бесовскому камертону новые властители дум настрои-
лись. Вывернуть наизнанку сложные натуры не получалось.
Ниже взяли планку. Чтоб скрыть ущербность, подливали плак-
сивой чувствительности. Хлёсткостью образов увлеклись. Бе-
либерда надоела – перья вовсе перекосило. Принялись народ
в страдальца превращать. «Лишних людей» развели с байро-
новской кальки. Не без таланта поданное, воспринималось
картиной всамделишней. Чтиво, годами талдычимое по выво-
дам, впивалось в простодушные умы. Не созидателей – раз-
рушителей готовило. К тому ж постигла Россию неудачная
Крымская война.
    Искрами высекла она Герцена и бомбистов. Вообще всяче-
ских разносчиков беспредела. Получалось: эта подлая камари-
лья заранее освящена литературой. В ролях любимых деток не
худо смотрелась. Никого не смутило: на что приспособилась
жить? На каком таком острове нашла кров, похвалу, щедрую
окейность?
    Чистые идеалисты заболевали студенческой горячкой. Под-
хватил её и наследник действительного статского советника
Алёша Шиповальников. Хоть имел папа частную престижную
гимназию в Петербурге. Живи! Ни в чём себе не отказывай.
Ан нет! «Раз народ бедствует, рассержусь, свобод потребую».
    Народовольцы на сто последних ролях прекраснодушных
держали. Сами за царём-освободителем Александром II охо-
тились, напоминая конченых маньяков. Добились-таки. Ещё
верёвок на шеи. Задуренных Алёш власть пощадила.
    Остужали их обжитым Севером. Губернский город Архан-
гельск очень тому соответствовал. На новом месте Алексей к
стыду убедился: угнетённых в помине нет. Все, кто не ленится,
живут в собственных домах. По праздникам провинциально
нарядны, крендельно довольны. Текут себе по деревянным
мосточкам в многочисленные церкви. Самым большим собы-
тием почитают Маргаритинскую ярмарку. Престранно: ника-
кого интереса к Марксу с его-то цепями и бродячим призра-
ком!
    На исправительной стезе поневоле повернёшься к жизни.
Поприща захотелось. Приискал. Пусть и подмочена биогра-
фия. С забытыми порывами корпел скромным чиновником.
Что ни день – биение сердца с неким волнением. Опознали
виновных? То поморочки-щеголихи: природно румяные, гру-
дастые, с особой статью, дремуче аполитичные. Да столбовой
дворянин поторопился и в этом вопросе. Уже привёз с собой
гувернантку, жившую при семье. Как случалось, бедную, бы-
лого знатного рода. Предположительно, подлинно любившую
несостоявшегося Робеспьера.
    С тоски ли по петербургской жизни, с другого ли, испор-
ченный книжками вскоре помер. Зато сын Георгий вжился в
архангельский уклад. К прельстительным идеям фикс питал
отвращение. В петровской Соломбале двухэтажный особняк
из лиственницы заказал. Среди поморочек, цепляющих вооб-
ражение и столичных фатов, выделил со цветочным имечком
Мариамну. Прочное гнёздышко вскоре огласилось порослью
дворянско-поморских Шиповальниковых.
    Миражом кануло тихое житьё и благоденствие. До того,
как им повзрослеть, сотрясли Отечество войны. Всего злов-
редней – козни западных тайных служб.
    Заражённые с младых ногтей едкими книжонками, многие
предали Государя. Прочие безумцы столкнули русский колосс
в бездну. Радовались, цепляли красные банты, млели от Мар-
сельезы. Грубые плясали «Яблочко», пока не уложили на их
же жертвы. (Такое закону революций не противоречит). И в
племени знаменитых литераторов убавилось. Кому пощада –
пайком пристегнули. «Извольте счастьице отрабатывать».
    А народ действительно начал страдать. Устроили вожди
ему кровавую селекцию. Ещё повезло, что продолжатели «ве-
ликого учения» за семьдесят лет сами разложились с головы
до пят. Оставшись без особого присмотра, сердешный начал
карабкаться на свет. Редко удаётся ему надёжно зацепиться.
Чаще срывается. Великая русская нация обидно изводит силы
впустую. Мы же ниточку того рода из сумрака времён потя-
нем. Присмотримся. Понять попытаемся. Ежели не уразуме-
ем, вовсе выходит другие. И цена нам грош.
     Пора знакомить с главным героем. С чего бы начать? Пу-
ститься пересказывать жизнь? Выбрать чёткий момент? Мо-
жет, просто окликнуть? Пожалуй, вернее...
    На выездном VII съезде Географического общества цари-
ла учёная скука. Зато, доцентно вытекая в фойе, оживлялись.
Было там кого встретить! Одних громких имён с десяток.
– Смотрите, смотрите, Папанин! – восхищались помоложе.
    Бывалые, тёртые обрывали:
– Потише, а то матюгнётся.
    И точно, до дребезга стёкол раздалось:
– Валера-а! Ты?! Ё..!!!
    К кому дерзость относилась, поменял курс. Сам из себя
представительный, с запоминающимся лицом. Морской ки-
тель с особыми золотыми нашивками. Соображают: «Круче
капитана». Поставивший всех на интерес – пухл, низковат.
Добирал лишь былой значимостью, развинченными манера-
ми. Обнялись, не пряча радости. Разница в летах, поболе чем
за тридцать, некоторых удивила. А тем хоть бы хны.
– Помнишь Копачёво? Сорок второй? Ты шкет заморён-
ный. А я поохотиться от присмотра Хозяина смотался.
– Иван Дмитриевич! Как же. Силёнок сапоги стащить не
хватило. Ухитрился на рывок взять. Извиняюсь, вы упали.
– Всё. Бросаем мудиловку. Правим в ресторан!
    Точь-в-точь Иван Папанин: неказист, груб, избирательно
сердечен. Прятал свою неприкаянную одинокость. Боялся
встреч с загубленными на том свете. Почему приблизил па-
ренька, помогавшего в детском лагере? Мог бы Фрейд распу-
тать. Мы проще попытаемся.
    Путь к славе дался ему через великий грех. Ведь КрымЧК
сварганили не для изюма. Занимались кромешной ликвида-
цией. Всех до кучи: с золотыми и серебряными погонами чер-
номорцев, паладинов барона Врангеля и просто с господским
обличьем, дамочек с детьми. С хорошо выраженными русски-
ми чертами – туда же.
    Троцкий (Бронштейн) аж взвизгивал: «… наши юноши в
кожаных куртках – сыновья часовых дел мастеров из Одес-
сы и Орши, Гомеля и Винницы – о, как великолепно, как вос-
хитительно умеют они ненавидеть! С каким наслаждением
уничтожают русскую интеллигенцию – офицеров, инженеров,
учителей, священников, генералов, агрономов, академиков,
писателей!»
    В пору тогда Ивану сочувствие выразить. Это ж надо к
таким юношам прибиться?! В предпочтении было – массово
топить. Благо море рядом. Ну, ещё закапывать живьём. Рас-
стреливать не любили. Но не гнать же далёко раненых, остав-
ленных под честное слово в госпиталях…
    Что после такого остаётся в душе? Гадать не будем. И про
отношения с неистовой красной ведьмой Самуиловной*, глав-
ной распорядительницей крымского ада по-большевистски.
    Проверенный партией зашкаливающим изуверством, сед-
лал должности одна другой краше. Наконец, полярный на-
чальник из него получился. Точней сказать, назначили для
отмывки рук. На всю страну прогремел с экспедиционной
льдины. Война вообще вознесла до уполномоченного ГКО* на
Севере. Военные и продовольственные грузы от союзников
контролировали двое: он да Сталин. Различие в местах. Тот в
Архангельске. Великий горец – из Кремля.
    При отсутствии судов в порту выезжал Иван Дмитриевич
баловаться дорогим ружьишком. (Вестимо, с привязкой к те-
лефонной линии). Раз по деревне идёт, гордясь парой рябчи-
ков. Навстречу подросток на лошадёнке, впряженной в телегу.
Почти поравнялись. Хлёсткое, властное:
– Стой! Чей будешь?
    Выслушал и скомандовал:
– Чаль клячу. С буржуйскими прикусками чайком забалу-
емся.
    Упомянутое падение с лавки не смутило живую советскую
легенду. Напротив, балагурности добавило. За тотчас подан-
ным самоваром потягивают третью чашку. Изо всей арктиче-
ской героики – про уборные дела в кастрюле. Повелел подать-
ся в моряки. Даже привстал, распаляясь.
– Знал бы ты, Валерка, какой в этом шик! Для
души и для взоров! Чисто по-одесски впопад. Личико
твоё, гляжу, флотско-княжеское. Уж я-то ваших пере-
видал. По сю пору в глазах стоят. Чувствую – не изба-
виться. Доконают меня контрики бледные.
    Отпуская, взял слово приходить без церемоний.
Попенял, что мало скушал угощения. Привычно диа-
лектическую причину извлёк:
– По породе манеришь, не иначе. Поди, и на скрипке
пиликаешь?
– Да. Играю немного.
– Эх, не по-нашему-то!
    В хрустящей обёртке толстую плитку шоколада протянул.
– Снеси своей мамане, явной дворянихе. Бывай, браток
Валера.
    Охранник-особист, секущий всякий момент, дёрнул от-
року башкой. Сам же Иван Дмитриевич почувствовал ком у
горла. Кольнули неподобающие большевику мысли: «Сколько
подобных мальчиков из-за меня не родилось? Кто послужит,
как сумели бы те? На что купился я, гад?!»
    Ничуть человек Сталина не ошибся. Поименованная гру-
бовато, действительно урождённая Серафима Шиповальни-
кова. В замужестве – Коковина. Детсад её на «третьем» луч-
ший в городе. Не раскрадываемое кормление, вышколенность
воспитательниц и нянечек. Кабинет опрятен, деловит. В доку-
ментах, накладных порядок. На стене портрет кого надо. Про-
веряющим не в догадку сунуть за него нос. Сокрытая икона
Божьей Матери больше всего бы их поразила.
    Образцовая, впрямь, директорша. Шея точёная. Поход-
ка летящая, гордая. Бровки вразлёт. Речь приятной ясности.
Могла улыбаться одними глазами. В садик является раненько.
Перво-наперво отвесит поклоны истопнику с дворником. Под
благословение подойдёт. Потому как те ссыльные священни-
ки и сана с себя не складывали. На летнем выезде фактики ещё
вопиющей. Рискованно, надо признать. Обычно подошьют
«тогды» доносец и... нет человечка.
    Воля (домашнее имечко сына) отчитался за опоздание. Шо-
ковый подарок протянул. Вспыхнувшая щёчками Серафима
Георгиевна вчиталась в «англизмы». Поднесла к тонкому но-
сику, втягивая приманчивый запах.
– Какао Ван Гутена напоминает. Прелесть.
    Хотелось отломить крошечку. Однако пересилила желание.
– Волечка, ступай к младшеньким в группу. Постарайся,
чтоб досталось всем.
    Старшая сестрица Кира той минутой выводила меню.

1. Суп из кислиц, сныти, крапивы.
2. Пятьдесят грамм чёрного хлеба.
3. Кашка ячменная.
4. Иван-чай.

    Даже скромным девичьим взглядом не удостоила сладкую
невидаль. Таковы они все. Как есть дворянско-поморские...
    Покинем то время. Переместимся в другое. На бумаге это
запросто.

     Былой мальчишка – капитан дальнего плавания. Утверж-
дён с восхитительным опережением: двадцатипятилетним!
Подлянок партийных, к чести, не избежал. Визы лишали за...
прекрасное знание английского языка. Субординацию рушил:
с кочегарами(!) за руку здоровался. С заграничниками в пор-
тах на чужом языке свободно общался. Очень сие помполиту
подозрительным казалось. И послал тот, куда надо политдо-
несение. Да яркого человека бесполезно в угол запихивать. Он
и оттуда светиться будет.
    Чуть смягчился режим, назначили возглавить отдел море-
плавания. По справедливости выбор. Более достойного, хоть
как-то вровень – «нет». Порешившие трудный вопрос досуж-
но руками развели. Картинкой изобразить: растянули меха
порванных гармошек.
    На новом поприще заложенное в нём от породы и воспита-
ния резко проявилось. Не заметить, того хуже – нашептать, ни
у кого не получалось. Образ – и тот работал на удачу в делах. Я
бы сказал: начался вживую интереснейший роман с судьбой.
    Как подобных людей выразить? Надо дать им характерно
проявиться. Случаи сами на цыпочках подойдут.
    Шестидесятые – годы особые. Привитый Отечеству соци-
ализм выглядел бодрячком. Имелись даже весомые достиже-
ния в космосе. Но то вершили постаревшие гимназисты или
выпестованные царской профессурой. Партийные божки на-
дували щёки. Для прошибающего ободрения годились звания
«Герой соцтруда». Любые двери с пинка открывали. Особливо
на разбор дефицита – главной приманки жёсткой системы.
Само собой золотая звёздочка с серпом и молотом улучшала
жизнь во всех отношениях.
    По московской разнарядке одна такая выделялась СМП.
Ох, какой переполох в конторе начался!
    Долголетний начальник пароходства Сергей Кузнецов ре-
шал всегда самовластно. Непредвзятый, отстало-правильный
ёж-мужик. Без обиняков всех делами проверявший. По той
единственной, но достаточной линейке, ладно зам. по море-
плаванию Коковин подходил. Вот уж который выручатель-
ный случай за таковским. Распоследний из той же колоды.
    Мурманчане с полученного новенького финского ледокола
заупрямились колоть двинской лёд. Мол, то и сё. Прибыли к вам
после тяжёлой проводки в Арктике. Главное – гребные лопасти
не в порядке. Так что разворачиваемся восвояси. Бывайте.
    На календаре весна 1963 года. Своих крушителей льдов ещё
нет. Чтоб раскупорить порт, не подтопить окраины, поднялся
на чужой мостик Валерий Коковин.
– Раз отказываетесь управлять, сам тем займусь. Всю ответ-
ственность беру на себя.
    Кэп линейного полярщика о четырёх винтах, почувство-
вав вызов, бойцовски ухмыльнулся. Куда как матёр(!) был
Юрий Константинович Хлебников. Сам из варшавских дво-
рян. Участник Гражданской войны на стороне белых. Чудом
не размолот системой под видом законного мщения. Георги-
евский кавалер и он же – советский орденоносец за эпопеи в
полярных широтах. Отведал сталинских лагерей и на закуску
три года ранних хрущёвских.
    Встали почти вплотную. Лицо к лицу. Каждый своё «я»
молча выразил. С «белоусовцем»* вдруг что-то произошло.
Будто признал по родовой многогранности правоту дерзкого
визави. Впрочем, оба хранили редкую хладнокровность, при-
личествующую дуэлянтам большой руки.
    Сдаются ли те, за которыми строй предков при благород-
ных шпагах?!
    Авторитетный «монопольщик» согласился колоть лёд. Не
преминул по-офицерски достойно выразить извинение. Не-
ловкость после стычки, только встречаться взглядами мешала.
     Проформы ради Кузнецов трудным решением поделился.
Прочие замы, сглотнув слюну, поддакнули. Да и как иначе?
От шутейного стишка:

Какого выпить нам вина?
Спросите вы Коковина.
И вам ответит Коковин,
Что лучше водки нету вин.

до серьёзнейших проработок Севморпути, будущего ледо-
вого причала Варандея. С сотню всяких расколотых проблем.
И за всем рифмуемый с крепкими напитками Валерий Петро-
вич. Не то, что намекнули – заранее его поздравили.
    Под вечер несистемный мореплаватель захворавшую мать
навестил. К месту добавить, оставалась она узнаваемо преж-
ней. Не позволяла жизни ничуть себя подправить. Суматош-
ной политике и что творилось – безошибочный диагноз ста-
вила: «Не то. Всё не то». Ведала как бы наперёд. Да кто и когда
слушал мудрых Кассандр?! Желая её ободрить, наставник
капитанов про скорое награждение поведал. Неловкая пауза
растеклась ртутью по комнате.
– Ты каких-то спас лично? Или пароход?
– Нет, мам.
– Сколько у тебя людей в подчинении?
– Много, мамочка.
– Значит: труд и заслуги общие. Так?
    Серафима Георгиевна отвернула головушку. Похоже, мыс-
ленно с кем-то советовалась. Нарочито громко и весьма сер-
дито затикали старинные часы. Успешный сын почувствовал
себя прежним Волькою с папанинской шоколадкой.
– Представь себя с этой нелепой звездой. Представил?
– Да, мам.
– Теперь иди и откажись.
    Разговор на эту тему не мог иметь продолжения...
    До середины нового дня разгневанный начальник СМП
расхаживал по кабинету. В уме не вмещалось простое. «Как
так?! Эк, уязвил!» И по непечатному, по непечатному, пока не
полегчало. Старшего кадровика потребовал.
– Кто первый по алфавиту из капитанов?
– Абакумов.
– Готовьте документы на представление.


     … Нисколько не безобразная дамочка-смерть посетила
каждого. В недолгих – случайно награждённого счастливца.
    Папанин крыл матом, защищаясь от явившихся с ней блед-
нолицых контриков и тех двух голодных молотовских зэков. *
Последние распластано лезли, как тогда в 44-ом, по льду до
объедков с английского парохода. Ему ли было удержаться, чтоб
не скомандовать "Пли!" Теперь они подползали за отмщением.
Контрики по-офицерски находили удовольствие презирать молча.
    Собиратель СМП кивнул ей холодно, как старой секретарше.
    Один лишь поморский дворянин, приподняв ослабевшую
руку, улыбнулся. Знаковый, заметим, поступок.

     На этом бы точку поставить. Да новая общерусская беда
покоя не даёт. Продажными либералами пестуется «сетевой»
человек. Размножен уже миллионами по затёртой матрице.
Ничего святого за душонкой – мышкой.
    Только опаутиненных пока всё ж недостача. Числу в самый
раз, предложат вместо Родины мировой супермаркет. Покормят,
кратко потешат и сметут, как двуногих тварей. По крайней мере,
в некой папке излагается план ...


   * Розалия Самуиловна Залкинд (Землячка).
   * ГКО – Государственный Комитет Обороны.
   * белоусовцем - то есть из команды л/к "Капитан Белоусов"
   * Молотовск (Северодвинск) - на ряду с Архангельском использовался для
     выгрузки судов союзников. Случай с двумя зэками произошел во время инспекции
     Папаниным, ремонтируемого причала.