Х-300

Моё сердце бьётся в унисон с тикающим будильником на прикроватном столике. Два. Три. Четыре. Ночь постепенно подходит к концу, но я лежу, не смыкая глаз. Голова – словно  увеличенный в два раза пузырь, пульсирующий острой болью и не дающий закрыть глаза. Ощущение конца света полное.

Я последний человек на Земле. По крайней мере, в эту ночь у меня нет сомнений в этом. Никаких внешних звуков снаружи. Ни шуршания автомобильных покрышек по дороге. Ни стука каблуков загулявших до поздней ночи влюблённых парочек. Ни звуков полицейских сирен. Ничего.

Кто я и что я? Точно знаю, что я человек. Мне приблизительно около 40. Кажется, у меня когда-то были жена и дети. Мы жили на седьмом этаже серой девятиэтажной панельки на краю города и даже вроде были счастливы. Жену звали Алина. Детей Вова и Катя. Кажется так, но я не могу быть до конца уверен.

Что-то произошло с нами очень быстро. Это что-то неожиданно ворвалось в привычную семейную жизнь и разрушило казавшийся таким незыблемым мир до основания.

Что это было? Война? Радиация? Массовое помешательство? Я стараюсь вспомнить, но не могу. Я всего лишь одинокий и уставший от жизни человек. Темнота за окном начинает отступать. Скоро мне придётся вставать.

Здравствуй, солнце.

х х х

Солнечный диск сегодня непривычно багровый. Будто шар, вымазанный человеческой кровью, он смотрит мне в окно, от чего внутри возникает острый приступ тошноты. Я подхожу к столу, беру стакан с водой, развожу в нём столовую ложку соды и залпом выпиваю. Тошнота отступает.

Вода и электричество – самая большая загадка для меня. Я уверен, что в случае конца света их не должно быть. Я читал об этом в фантастических романах и смотрел множество фильмов про апокалипсис. Если людей на всей планете не осталось, кто и как управляет всем этим? Гигантские автоматы? Роботы? Я не понимаю, но, наверное, должен быть благодарен судьбе.

Благодаря всему этому, у меня каждый вечер есть кипяток, а ещё в моём доме до сих пор осталась еда. Несколько пачек макарон, рис, соль с сахаром и десяток банок рыбных консервов. Я готовился к концу света? Или мы это делали все вместе? Я не помню.

Телевизор и мобильник не работают. Но меня это не волнует. Через пару недель запасы пищи закончатся и мне придётся выйти из дома. Туда, где опустевшие улицы, по которым бегают стаи одичавших собак. Они разорвут единственного человека на Земле, вышедшего в свой последний путь в ближайший заброшенный супермаркет. Я верю, что так будет и этим всё завершится. Бессонница, боли в пульсирующей голове, терзания, вопросы – всё исчезнет за несколько десятков секунд. Я не буду сопротивляться, когда вожак стаи станет перегрызать мне горло.

Я бы мог покончить со всем этим сам, но я ужасный трус. Даже сейчас я не могу взять в руки нож и просто перерезать себе вены. Вместо этого, я варю себе макароны и размазываю по тарелке остатки сардин из открытой вчерашним утром консервной банки.

Трус должен подкрепиться едой, чтобы собакам было аппетитней вгрызаться в мягкое тщедушное тело. Тогда это может кончиться ещё быстрее.

x х х

Полдень. Из единственного окна моей квартиры-студии виден детский садик. Аккуратное двухэтажное  здание со множеством горок, качелей, скамеек и непонятного вида разноцветных сооружений вокруг него. Кажется, вот-вот закончится сончас и толпа детей вместе с беспокойными воспитателями, галдя и беснуясь, высыпется наружу, окружая себя безудержным хаосом и бурным весельем.

Но садик пуст. Как-то я три часа подряд смотрел на здание, и мне показалось, что в одном из окон показалось человеческое лицо. Но это случилось только раз и больше не повторялось. Сейчас я уверен, что мне это привиделось. А может даже, это было отражение моего собственного лица, хотя я смутно представляю себе, как такое может быть на самом деле.

Вокруг садика тоже никого не видно. Нет и бродячих собак, но я уверен, что они обитают где-то поблизости. Ночью, открыв окно, я несколько раз слышал скулящий вой. Это единственный звук, который доносился снаружи. Кроме него за окном стоит полная тишина. Даже птиц совсем не слышно. Наверное, они исчезли вместе с людьми.

За садиком виднеется слегка закрытая тополями автомобильная дорога, по которой никогда никто не проезжает. Тополя стоят на расстоянии друг от друга, позволяя мне рассматривать части серого, раскалённого на солнце асфальта. Солнце начинает бить мне в глаза, и я отхожу от окна, чтобы сходив в туалет, снова улечься в кровать.

x х х

Устав после бессонной ночи, я засыпаю. Мне снятся непонятные картины прошлого. Вот я веду за руку маленькую девочку (дочь?), пробираясь где-то между многоэтажных бетонных коробок, а она, смеясь, что-то рассказывает мне, но я не могу расслышать её слов. Вот мы с худенькой рыжей девушкой в ситцевом платье сидим на расстеленном на земле покрывале на берегу реки. Я не помню её имя и не вижу лица, но я весь взволнован и, кажется, даже вспотел. Мне хочется обнять её и прижать к себе, но я стесняюсь и не уверен, что ей это понравится. Кажется, я ещё очень молод и неопытен. Быть может, это моя будущая жена.

А вот я еду на автомобиле (у меня была машина?). Мне нравится, как легко я им управляю и как автомобиль уверенно слушается руля. Из магнитолы льётся неспешная и успокаивающая мелодия. Я не знаю, кто её сочинил, но, кажется, я слушал её множество раз.

Внезапно меня пронизывает резкий приступ боли, пузырь в моей голове лопается, и я просыпаюсь.

За окном начинаются сумерки. Я проспал не меньше семи часов. Я размышляю, стоит ли мне ещё раз поесть перед новой бессонной ночью или же поставить себе цель умереть от голода. Не определившись, я решаю дождаться темноты. Я сижу на краю кровати и смотрю на стремительно чернеющее небо. Кажется, предстоящая ночь будет особенно жуткой. Я думаю про оставшуюся у меня провизию и желаю, чтобы она закончилась как можно быстрее.

Уже скоро мне, наконец, придётся выйти из дома.

x х х

Ночью меня будит дребезжащий звонок будильника. Когда я завёл его? Я не помню. На часах полтретьего ночи. Я встаю и, повинуясь внезапному порыву, натягиваю не себя брюки, чтобы покинуть квартиру. Зачем ждать ещё две недели, если можно выйти и покончить с этим прямо сейчас?

От предвкушения конца меня бьёт нервный тик, а дрожащие руки не могут найти на стене кнопку выключателя. Наконец, я нащупываю его и, включив свет, надеваю туфли прямо на босу ногу. Подумав, я беру из кухонного шкафа нож, хватаю большую кожаную сумку, лежащую под столом (непонятный артефакт из прошлой жизни) и, открыв замок, выхожу в подъезд.

В подъезде темно и глухо. В отличие от моей квартиры, здесь нет света. Возможно, перегорели лампы. И я на ощупь, хватаясь руками за перила, спускаюсь вниз, чтобы окунуться прямо в долгожданную уличную ночь.

Подъездная дверь заперта. Осознание этого приходит ко мне не сразу. Я несколько раз тычу рукой в кнопку, которая должна открыть её, потом приваливаюсь к двери всем телом, пытаясь выдавить её наружу вместе с собой, затем, отчаявшись, несколько раз бросаюсь на неё, будто дикий зверь, чтобы спустя две минуты опуститься на холодный бетонный пол и еле слышно заплакать.

Итак, я заперт. Чтобы выбраться наружу у меня остался единственный путь – через подъездное окно между первым и вторым этажами. Но я совсем обессилел, и у меня нет уверенности, что я смогу подтянуться, открыть его и вылезти на улицу, и что я потом не упаду на железный навес над подъездной дверью и не сломаю себе что-нибудь.

Кто и почему закрыл меня? 

x х х

Утром я продолжаю размышлять над этим вопросом и прихожу к выводу, что дверь просто заблокировалась. Почему это произошло – неизвестно, но очевидно, что я сейчас не в том состоянии, чтобы её открыть. Значит, придётся лезть через окно.

Перед столь ответственным мероприятием я решаю основательно подкрепиться и за день умудряюсь съесть сразу две банки сардин. Меня опять изрядно подташнивает, но я мужественно держусь, чтобы не сблевать всё съеденное прямо на пол.

На этот раз я принял решение дождаться утра и не уходить из дома ночью, чтобы в темноте не сломать себе шею, когда буду вылезать из окна. Мне нужно хорошо выспаться, но ночью мне снова снятся обрывки моей прошлой жизни. На этот раз я с темноволосым и похожим на меня мальчиком (Вова?), с которым мы играем в баскетбол на дворовой площадке. Я просыпаюсь, чтобы вспомнить, сколько времени тому назад это было. Но не могу. Это могло быть лет пять назад, а могло пройти всего пару месяцев. Во всяком случае, я не помню, чтобы этот мальчик вырос.

Ночь подходит к концу. Перед рассветом я уже окончательно не могу размышлять ни о чём другом, кроме предстоящей вылазки. Я теперь не думаю над тем, как меня разорвут бродячие собаки. Неожиданно мне хочется разыскать рыжеволосую девушку и расспросить её обо всём. Почему-то мне кажется, что она всё знает.

x х х

Мне всё-таки удалось выбраться наружу, хотя я сильно ударил левую ногу, когда спрыгивал на железный навес над подъездом.

Опьянённый удачей, я двигаюсь по улицам опустевшего города, почти не чувствуя боли.

Сейчас должно быть около 8 утра. Я смотрю на окружающие меня дома в надежде увидеть хоть в одном из окон электрический свет или чьё-то человеческое лицо. В ответ дома смотрят на меня тёмными пустыми квадратами стеклянных глазниц.

Что это за город, где все мы жили? Кажется, Иркутск. Но у меня в последние дни стало настолько плохо с памятью, что я не могу быть уверен в этом.

Да, вроде это Иркутск. Передо мной широкая многополосная дорога, разделенная бетонным ограждением, по которой когда-то двигалось множество машин.

Сейчас она пуста. На дороге обломанные ветки деревьев, мелкие куски мусора и непонятный чёрный порошок.

Этот порошок я замечаю повсюду. На автодорогах, тротуарах, перед входами в здания и даже на траве и деревьях. Сначала, я думал, что это земля. Но земля не такая чёрная. Этот порошок явно должны были распылять люди. Но зачем?

Я наконец-то вижу зелёную вывеску супермаркета. Ещё издали я понимаю, что на двери магазина опущены металлические жалюзи. Супермаркет, как и мой подъезд, наглухо закрыт, и забраться внутрь у меня никак не получится.

x х х

В городе закрыто практически всё. Все двери или непонятным образом заблокированы, как в моём подъезде, или заперты на замки, или спрятаны под опущенными металлическими жалюзи. Я тщетно пытаюсь найти хоть один магазин, где я бы мог пополнить запасы продуктов.

Через пару часов метаний я начинаю понимать, что собак в городе тоже нет. Ни людей, ни собак, ни трупов.

Я чувствую, как мой разум окончательно покидает меня. Здесь могло произойти всё, что угодно. Радиоактивное заражение, эпидемия, массовая эвакуация, но не может быть такого, чтобы совсем не осталось ни живых, ни мёртвых.

В моём доме есть свет и вода. А значит, кто-то должен был заставить всё это функционировать. Кто-то должен был закрыть все эти двери, запереть жалюзи.

И скулящий вой по ночам. Я явственно слышал его. Я ещё не совсем рехнулся. Или совсем?

Внезапно мою голову снова пронизывает сильная пульсирующая боль. Газеты! Мне нужно найти газеты, они должно были где-то остаться – среди мусора. И там будет всё написано.

Я узнаю, что произошло, я всё вспомню!

Я двигаюсь по направлению к контейнерной площадке в ближайшем дворе и, добравшись до неё, начинаю рыться в мусорных баках.

Старые мусорные мешки, бумажные и полиэтиленовые пакеты, тряпки, пустые бутылки, металлические банки, сгнившие остатки еды – всё не то, не то. Мои руки становятся грязными и вонючими.

Газет нет.

х х х

Я двигаюсь в сторону дома, и меня разбирает истерический смех.

Итак, кто-то решил уничтожить все следы того, что здесь произошло: сжёг все газеты, запер все двери, убрал с улиц города всех живых и мёртвых, а вдобавок стёр часть моей памяти, чтобы я не мог вспомнить ничего о своём прошлом!

Так не бывает. Это всё не по-настоящему. Теперь у меня не осталось никаких сомнений в этом. Я видел много фильмов на эту тему: «Шоу Трумана», «Матрица», «Тринадцатый этаж» и т.д. Где-то здесь по городу должны быть спрятаны видеокамеры. Или же я сейчас сижу в уютном кресле, а мой мозг подключен к виртуальной реальности. Вот откуда эта пульсирующая боль в голове! Наверное, нашей семье пообещали большие деньги за моё участие в этом.

- Хэй, люди! Вы сейчас все угораете надо мной, да?

Сейчас все вокруг смотрят на меня и ржут! Даже, наверное, жена и дети. Теперь я почти не сомневаюсь в том, что у меня есть жена и дети. Когда всё это кончится, мы разбогатеем. Купим квартиру в новостройке на берегу Ангары, новую машину. Я ещё буду смеяться над всем этим, над своими страхами.

А еды мне ещё хватит надолго. Наверное, чем дольше я протяну, тем больше будет сумма. В реалити-шоу обычно так всегда. И больше я не буду таким трусом. Не дождётесь!

Я воодушевлён. Главное сейчас – попасть обратно через окно в свой подъезд. Я видел несколько небольших деревянных ящиков во дворе. Их можно поставить на скамейку возле дома, подтянуться и забраться на подъездный козырёк. А там уже будет проще.

х х х

Дверь в подъезд дома приоткрыта.

Я стою, сжав влажной ладонью нож в кармане брюк, и размышляю, что мне делать дальше.

Меня слегка трясёт. На улице поднялся небольшой ветер, и подъездная дверь, дёргаясь на ветру, издаёт противный скулящий звук, похожий на собачий вой.

Я почти уверен, что это тот же самый звук, что я слышал ночами. Но сейчас меня занимает другой вопрос – стоит ли мне заходить внутрь?

Даже если это шоу или виртуальная реальность, и дверь открыли специально, чтобы посмотреть на мою реакцию – это не значит, что я должен немедленно последовать в подъезд. Потому что я слишком мало знаю. Да, я сегодня впервые за много недель (месяцев?) прошёлся по городу. Но с другой стороны – я видел лишь незначительную его часть. Я порылся в паре мусорных ящиков, прошёлся по нескольким улицам, я видел пару десятков зданий, но всё это только в одном районе.

Да, я не видел людей, не видел машин, не видел животных, газет, но это-то и странно.

Этот город опустел, но он не выглядит мёртвым. Он выглядит напуганным.

Все они от чего-то спрятались. Заблокировали двери, закрыли окна, опустили жалюзи.

На дорогах есть мусор и ветки деревьев, но их не так много.

Я ещё раз смотрю на подъездную дверь и, наконец, решаюсь войти.

Окружающая темнота на мгновение ослепляет меня. В тот же миг какая-то вспышка ударяет мне прямо в лицо, взрыв боли разрывает голову и, подкошенный, я падаю на пол, теряя сознание.

х х х

Рыжеволосая девушка смотрит на меня большими тёмными глазами. Вместо ситцевого платья на ней зелёный кожаный костюм и маленькие аккуратные ботинки из светлой замши.

Мы сидим друг напротив друга в незнакомой комнате, за маленьким прямоугольным столом.

Она вглядывается в моё лицо почти с отчаянием и теребит худенькими длинными пальцами металлическую застёжку замка на своём жакете.

- Зачем ты вышел из дома?!

Я  безуспешно пытаюсь вспомнить, когда мы с ней стали на «ты» и как её зовут. На вид ей не больше двадцати. Пузырь в моей голове, видимо, окончательно раздулся и мне кажется, что он занимает сейчас половину комнаты, в которой мы находимся.

- Ты ведь знал, что тебе нельзя выходить!

Знал? Откуда? Ты говорила мне про это? Я не помню.

Я устал и хочу спать. Я молчу, потому что не знаю, что ей ответить и потому, что мне всё равно. Боль пронзает меня насквозь, и я надеюсь, что во сне она станет меньше.

Кто-то берёт меня сзади за руки, поднимает со стула и выводит из комнаты. Меня ведут по узкому длинному коридору, который петляет и спускается куда-то вниз. По дороге я начинаю засыпать, и, кажется, последние несколько метров меня тащат за руки, а мои ноги безвольно волочатся по земле. Я проваливаюсь в глубокий сон, в котором старый бродячий пёс сидит возле закрытого супермаркета и провожает меня и моих конвоиров сочувствующим взглядом.

х х х

Утро началось необычно.

Я снова в квартире, но на этот раз в ней что-то изменилось. Я пока не могу понять, что именно, поскольку перед глазами то и дело вспыхивают яркие вспышки боли. Да, та же комната-студия с одним окном. Я знал, что эта девушка мне приснилась. Но что-то не так.

Я чувствую посторонний запах. Запах из прошлого. Когда-то я знал его очень хорошо, и мой мозг мучительно пытается заставить меня вспомнить. Я изо всех сил втягиваю носом воздух и внезапно для себя чихаю. Сигаретный дым! Я резко вскакиваю с кровати и почти так же резко валюсь на пол. Мои ноги абсолютно ватные. Я пытаюсь ухватиться руками за спинку кровати и вдруг замечаю, что спинки на моей кровати больше нет. И нет прикроватного столика. И будильника с дребезжащим звонком.

Я начинаю оглядываться вокруг себя и понимаю, что кто-то сделал у меня в доме ремонт, заодно выкинув почти всю мебель. В комнате теперь чисто и уютно. Наверное, когда мы жили с Алиной в нашей девятиэтажке, у нас было также. Мне кажется, Алина постоянно убиралась в доме. Банки с сардинами и прочие съестные запасы тоже кто-то убрал.

Боль в моей голове постепенно отступает, а ноги обретают способность передвигаться. Я подхожу к окну и вижу незнакомый двор. Во дворе стоит здоровый зелёный бронетранспортёр. Я много раз тру глаза, но картинка не исчезает. Садика, тополей, автодороги больше нет. Вокруг огромный, под три этажа в высоту забор с длинными металлическим воротами. С торца к зданию, в котором я нахожусь, примыкает ещё одно здание. Возле его парадной двери я вижу нескольких людей в зелёной форме, которые стоят, переговариваются между собой и курят. Сигаретный дым проникает в мою комнату сквозь приоткрытое окно.

х х х

У меня в голове взрывается сразу несколько пузырей. Их остатки пульсируют в моём воспалённом мозгу разноцветными кусками воспоминаний: Алина, рыжеволосая девушка, маленькая девочка, мальчик на баскетбольной площадке, бродячий лохматый пёс, супермаркет, козырёк, нависший над подъездом дома, о который я ударил свою ногу. Всё кружится перед моими глазами в странном хаотичном танце. Я лежу на кровати, не в силах подняться. Мир вокруг становится чёрным.

Я кричу, бьюсь в истерике, скатываюсь на пол. Я вижу дочь, которая кричит на меня. Мы с ней поругались. Я в бешенстве.

Мой сын опять меня не слушает. Я запретил ему выходить из дома так поздно, но он схватывает рюкзак и, крикнув мне «буду к двенадцати», исчезает за дверью.

Какой-то седовласый старик в сером костюме отчитывает меня перед коллегами на планёрке. Мой сосед за столом молча посмеивается в кулак. Меня распирает отвращение. Что ты сам можешь? Что умеешь? Мне хочется разнести душный офис к чёрту.

Я задыхаюсь от злобы. Я ненавижу окружающий мир, людей, своих близких и себя самого. Я ищу возможность покончить со всем этим. Я устал. Я весь горю и пытаюсь нащупать рукоятку ножа в кармане.

В комнате раздаётся страшный крик, слюна бежит по подбородку. Я только что проломил себе череп об угол подоконника. Мой мозг капает крупными склизкими пятнами прямо на пол.

Вокруг меня появляются незнакомые люди. Откуда они взялись? Кто-то хватает меня за грудную клетку и резко поднимает с пола. Я пытаюсь бороться, я реву, кусаю своего противника в шею и получаю сильнейший удар кулаком в живот.
 
Я сгибаюсь от боли, кричу, падаю на пол и, обессилев, плачу. Я чувствую сильнейшую жалость к себе. Почему они не дадут мне умереть?

Почему? Почему?

х х х

Сквозь сон я слышу, как в замке входной двери проворачивается ключ.

Кто-то мягкими шагами входит в комнату. Я не вижу его, но хочу, чтобы это была вчерашняя собеседница. Она точно поможет мне разгадать всё, что со мной происходит.

Меня опять хватают за руки, поднимают и полусонного ведут куда-то по длинному коридору. На этот раз я вижу, что их двое. И они не рыжеволосые.

Меня заводят в большой прямоугольный зал, в котором стоят длинные деревянные пустые скамьи. Прямо перед скамьями на возвышении расположен подиум, за которым сидят трое мужчин в очках и незнакомых мне тёмных одеждах. Один из мужчин встаёт и начинает что-то монотонно и тихо зачитывать. Двое других не слушают его. Я стараюсь понять, о чём он говорит, но мне почти ничего не удаётся разобрать, кроме «икстриста», «режим» и «параграф». Кажется, я что-то нарушил, и мужчина рассказывает об этом двум другим, которые его не слушают.

В конце меня спрашивают, есть ли у меня что-то ещё, что сказать по существу дела. Я не знаю, в чём «существо» моего дела и беспомощно молчу.

Потом все трое мужчин встают, а мои провожатые поднимают меня за руки, и тот мужчина, что в центре, зачитывает постановление. Мне назначают санкцию, предусмотренную пунктом 5 параграфа 11 главы 39 Временного Чрезвычайного Административного Кодекса Сибирского округа (ВЧАКСО). Санкцию не назвали. Я с надеждой спрашиваю себя, может ли это быть смертная казнь.

х х х

Мне начали колоть какие-то уколы. Ко мне регулярно приходит человек в белом халате и ставит их мне по нескольку штук каждое утро. Я не знаю, что это за лекарства, но боли в голове почти исчезли. Я уже неделю живу в своей новой комнате, из окна которой по-прежнему можно увидеть живых людей и военную технику.

Меня кормят трижды в день. Честно сказать, я сильно расслабился. Теперь у меня нет сомнений, что меня не казнят. Иначе зачем тратить на меня столько лекарств и продовольствия?

Желание умереть сильно ослабло. Я даже начинаю забывать, что недавно хотел этого. Меня окружают люди. Они заходят и разговаривают со мной. И кажется, я им нравлюсь.

Я бы хотел посмотреть на себя со стороны, как я выгляжу, но в моей комнате нет зеркал и блестящих поверхностей. Наверное, они боятся, что я могу поранить себя осколком.

Настроение моё день ото дня улучшается. Единственное, что его несколько омрачило – это визит рыжеволосой девушки. Она приходила только однажды, через три дня после назначения санкции, и почему-то плакала. Я попытался успокоить её и сказал, что я в полном порядке. Ещё спросил её, не знает ли она, как зовут мою жену, и сможет ли она меня здесь навестить.

После этого рыжеволосая девушка совсем разрыдалась и выбежала из комнаты. А ещё через неделю мне становится совсем хорошо. Я даже не помню, чтобы когда-нибудь так прекрасно себя чувствовал.

х х х

Сегодня утром пришёл мой врач и сказал мне, что я полностью здоров и меня выписывают. Что скоро я поеду домой.

Я спросил его, где находится мой дом, а он ответил, что я сам скоро всё узнаю. Я в большом нетерпении. Мне очень хочется поскорее отсюда уехать и заняться чем-то важным для людей. Например, помогать солдатам.

За то время, что я провёл здесь, я видел, как солдаты каждый день уезжают на бронетранспортёрах за стену и привозят из-за стены больных и отчаявшихся людей. Чтобы вылечить их и вернуть им снова радость жизни. Все они в красивой зелёной форме. Но особенно среди них мне нравится молодая рыжеволосая девушка с большими тёмными глазами. Она очень добра ко всем поступающим на излечение, и я верю, что когда-нибудь смогу быть ей полезен. Я пару раз видел, как она смотрела с улицы на моё окно, и даже помахал ей рукой. Не знаю, заметила ли она.

А ещё я постоянно вижу, как излечившиеся люди уезжают отсюда вместе с солдатами в прекрасном настроении, чтобы начать новую жизнь. Ту жизнь, в которой они, наверняка, смогут быть счастливы. Я очень верю в это и страшно радуюсь, когда мне приносят направление на выписку, в котором написано, что я перенёс курс обязательной лечебной терапии на основании п. 5 пар. 11 гл. 39 ВЧАКСО.

Мне говорят, что теперь я смогу стать полноценным и безопасным членом общества. Я не знаю, что это значит, но чувствую себя в приподнятом настроении.

х х х

ЭПИЛОГ.

Нашего папу привезли домой сегодня. Он абсолютно счастлив, особенно видя меня. Никогда не видела его таким жизнерадостным.

Они нейтрализовали ему до 80 % воспоминаний и образов. Почти всё, оставив только детские навыки и знания и выдав на руки бумаги с личными персональными данными и сведениями о проведённом лечении.

Ему сказали, что мы его семья – жена Алина, дочь Катя и сын Володя. Он не знает никого из нас, но помнит меня по госпиталю.

Маму и брата он не узнаёт совсем, но это, кажется, не мешает ему любить их.

Нам сказали, что он больше не опасен, а «Х-300» полностью выведен из его организма.

Он словно весёлый, безмятежный 42-летний ребёнок. Всегда на позитиве, всегда готов помочь маме (жене) – вымыть посуду, вынести мусор, положить бельё в стиральную машинку. Или вытащить на улицу Вовин велосипед.

Он с радостью играет в детские игрушки, бегает наперегонки с детворой. Пытается учить таблицу умножения. Любит мамин брусничный пирог. Ему всё нравится.

Его мозг полностью атрофирован – как и у всех, кто не смог побороть болезнь в одиночестве и был направлен на курс принудительного лечения.

Мама, улыбаясь, говорит нам, что у неё появился третий ребёнок, но я слышу, как ночью она плачет в подушку.

Почти 400 миллионов человек в мире принимали «Х-300» для улучшения памяти.
 
40 % из них потом попали в психлечебницы, покончили жизнь самоубийством, убили своих родных или домашних животных.

60 % были помещены в экстренно созданные и очищенные от всего живого городские резервации, где в одиночных, специально обработанных помещениях были полностью отрезаны от телевидения, Интернета, связи, родственников и своего прошлого.

Из них более двух третей впоследствии были признаны социально опасными и вынужденно направлены на принудительное лечение с чисткой памяти.

И только около 5 %, по словам властей, к настоящему времени в режиме одиночного существования в изоляции сумели полностью избавиться от негативных последствий приёма «Х-300» и выздороветь.

Моему папе не удалось попасть в эти 5 %.

Массовый приём препарата, который должен был стать настоящим прорывом в лечении расстройств памяти и мозгового кровообращения, в итоге привёл к тому, что стал блокировать позитивные человеческие воспоминания и эмоции и в десятки раз увеличивать отрицательные воспоминания и психические расстройства принимавших его людей, доводя их до глубокой депрессии, суицидов и преступлений в отношении своих близких.

Когда человечество осознало случившееся, было уже слишком поздно.

Мой отец выжил, но вернулся к нам в семью совсем другим человеком – постаревшим ребёнком, который уже никогда не сможет стать прежним.

Это большое горе для нас всех, но одновременно и радость. Ведь многие семьи больше не смогут увидеть своих родственников, в то время как наш папа жив и снова с нами.

х х х

PS.

Я лежу на диване и слушаю тиканье настенных часов.
 
Один. Два. Три. Четыре.

Полдень. В доме никого нет. Я размышляю о нежданно обретённых мною «родных» – Алине, Кате, Володе.

Я совсем их не помню. Не помню абсолютно ничего из нашей жизни.

В БОЛЬНИЦЕ МНЕ СКАЗАЛИ, БУДТО ЭТИ ЛЮДИ – МОЯ СЕМЬЯ.

Я знаю, что это неправда.

Я не помню свою семью, родных, но я не забыл своё лечение.

Их муж и отец давно умер. Там, в госпитале. Я видел его тело. Он проломил себе голову, и его везли на носилках, укрытого белой простынёй. После этого Катя приходила ко мне в палату и плакала.

Ей тяжело без отца, я понимаю её. Она хочет, чтобы я заменил ей его и стал для неё лучшим другом.

Но я не способен стать отцом для 20-летней девушки. Так же, как и для её 16-летнего брата.

Я не способен быть мужем для Алины. Я не представляю, как это возможно.

Я ещё совсем мальчишка, пусть и не выгляжу таковым. Меня тянет играть в футбол, смотреть мультфильмы, кататься на велосипеде.

В БОЛЬНИЦЕ КТО-ТО РЕШИЛ, ЧТО СДЕЛАЕТ МЕНЯ СЧАСТЛИВЫМ.

До недавнего времени я, кажется, чувствовал что-то подобное. Пока в моей голове не начал расти воздушный шар. Он красного цвета и похож на брусничный пирог, который так любит готовить Алина. Он давит и пульсирует в моём мозгу и не даёт мне уснуть.

Я всё чаще замечаю, как Алина украдкой вытирает слёзы, а рыжеволосая Катя смотрит на меня с сочувствием и грустью.

Иногда меня начинает тошнить от всего этого. Тогда я иду на кухню, наливаю стакан воды, развожу в нём соду и залпом выпиваю.

Я должен найти своих родителей и узнать у них, что со мной случилось. Катя сказала мне, что я сирота, но я ей не верю.

Я задумчиво смотрю на обеденный стол. На столе лежит оставленная для меня пицца, которую перед уходом на работу заботливо подогрела и разрезала Алина, с воткнутым в неё кухонным ножом. Я рассматриваю его лезвие, и что-то знакомое внутри меня медленно просыпается.

Я встаю и подхожу к зеркалу. Незнакомый человек смотрит мне в глаза, обхватив рукой рукоятку ножа. Я вижу за ним опустевшую дорогу со сломанными ветками и кусками мусора и старого бродячего пса, сидящего прямо на асфальте. Пёс глядит на меня и вдруг широко открывает свою пасть. У него нет зубов, а вместо них чёрный порошок. Он выплёвывает его, и порошок разлетается по пустынной улице во все стороны.

Я собираюсь выйти из дома и найти этого пса. Он должен подсказать мне, где искать моё прошлое.

И кажется, уже ничто в этом мире больше не сможет меня остановить.