Заговор вероятностей. Глава 27. Прощание. Роман

           Глава 27.

           Прощание.

      Комната была небольшая, удобная, с двумя деревянными кроватями у небольшого, как узкая бойница в старинном замке, окна. Нарядная тюль, дорогие шторы во всю стену — рассматривать интерьер было некогда.

     Нырнули по очереди в душ. Света заплела свои отросшие до пояса темные волосы в косу, соорудила серьезную прическу на затылке.

      Марина надела сиреневое панбархатное платье до колен, накинула легкий шелковый шарф на обнаженные плечи, сразу превратившись в представительную даму.

       Света взяла с собой свое любимое и счастливое синее шерстяное платье, с воротником апаш, с брошью на груди в виде веточки ягод с листочком. Слегка расклешенное к низу, с нешироким, завязывающимся на простой узел поясом, оно делало Свету похожей на примерную юную комсомолку.

       Когда они с Мариной поднялись на второй этаж в большую гостиную, почти все уже чинно беседовали друг с другом, смотрели телевизор и с нетерпением ждали приглашения на ужин.

      В широкое окно заглядывали сумерки. На удобных мягких диванах и креслах всем хватило места. Света с Мариной замялись у входа, разглядывая ослепительно белый с геометрическим орнаментом огромный ковер на полу, боясь наступить на это неожиданное препятствие.

      Какие-то мужчины вскочили с кресел, приглашая дам сесть на их нагретые места, но тут, спустя секунды, появились Иван с Николаем. На пальцах у всех троих, кроме Ивана, блестели золотые обручальные кольца.

       — Светик, я уже договорился с Марией Николаевной, мы все садимся вместе за отдельный столик. И никаких возражений. Что это вы все вдруг семейными стали, интересно спросить? Кроме меня, конечно, — договорить он не успел.

       Свет хрустальной люстры под потолком погас, кто-то от неожиданности ойкнул. Пауза несколько секунд, и передняя стенка мягко разъехалась в разные стороны, сложившись, и за ней открылся небольшой зал с накрытыми столиками.

       Свет вспыхнул, и Мария Николаевна стала провожать изумленный гостей на их места. На столике в углу под большой картиной с видом Эльбруса стояли карточки с их именами. Все впечатляло — белоснежные накрахмаленные скатерти, хрусталь, блестящие столовые приборы, запах жареного мяса, приправ, бутылки с коньяком и красным вином.

       В душе каждого человека с детства живет неосознанная вера в сказку, в чудо. И архитекторы, дизайнеры, готовившие проект этой дачи, учли этот момент, зная, что здесь будут останавливаться люди разного возраста, национальностей, социального положения — от рядовых инструкторов до первых секретарей райкомов и горкомов.

       И все эти дяденьки и тетеньки с разных концов Советского Союза очутились после этой выключенной люстры именно в сказке за накрытыми столами, когда животы давно пустые после любования ледниками Эльбруса.

      Пока сидели за столом в ожидании первого — супа с фрикадельками, как было заявлено в кожаной папочке с меню, — Иван взял правую ладонь Светы, посмотрел на кольцо:

       — Почему не надевала раньше? А только сегодня?

       — Ты знаешь, у меня нелады с золотом. Зимой два года назад, когда чистили снег у райкома, потеряла золотую цепочку и не нашла. В общественной бане сережка за мочалку зацепилась, не заметила, смыла водой. А тут процедуры, ванные, сняла, положила в сумочку и забыла.

       Марина рассмеялась:

       — А мне муж сказал — потеряешь обручальное кольцо — сразу развод. Пусть хоть из партии выгоняют директора фабрики.

        Николай показал, как туго кольцо сидит на пальце:

— А я захочу снять, только распиливать. Кольцо — это символ веры. Я верю жене, она верит мне.

       Иван продолжал держать Свету за ладонь:

       — А мое колечко тоже потеряла?

       Света положила вторую ладонь на ладонь Ивана:

        — Ты ведешь себя, как мальчишка! На нас уже все нормальные люди оглядываются. Твое колечко у меня дома лежит в коробочке. Если у меня когда-нибудь родится дочь, я ей его подарю.

      — И это будет наша с тобой дочь, запомни, Светик! И мы назовем ее Олеся. Как птицы кричат в поднебесье.

     — Иван! — это ее резкое восклицание никто не услышал в шуме возбужденных разговоров, звоне посуды, может быть, кроме соседей по столу.

      Чинный ужин перешел в пиршество. Белый ковер скатали в рулон, положили у стены. Медленный танец вышли танцевать первые осмелевшие пары. Вино зарумянило щеки женщин, и они в свете неярких настенных бра сразу все расцвели, похорошели.

      Или мужчинам после нескольких стопок коньяка вдруг стали казаться обычные взгляды особенно многообещающими, загадочными. Кто-то, не удержавшись, пошел отплясывать барыню.

      Режим тут явно не планировалось соблюдать, но после одиннадцати часов вечера Мария Николаевна извинилась и предложила всем проследовать в бар на первом этаже. Здесь было небольшое возвышение для эстрады, стойки и новейшая магнитола. Кто был постарше возрастом, отправились по номерам.

       — Светик, ты на меня за весь вечер даже не взглянула. Сегодня мы могли бы быть вместе до конца. Николай уйдет к ребятам, на диване поспит. А ты придешь ко мне. Ведь мы этого оба желаем. Молчи, ничего не говори. Я приду за тобой. Если не выйдешь, буду сидеть под дверью до утра. Светик, я люблю тебя! — он прижимал в танце ее так крепко, что она чувствовала всю мощь его желания и нетерпения. — Я разведусь с женой сразу, как приеду из санатория. Ты скажешь все честно мужу, и он тебя отпустит.

      — Иван! Проводи меня до номера! Кажется, я напилась! — Свете хотелось спать от выпитого вина, от этой пригрезившейся сказки, где всем хорошо, и все понятно, и разрешимо без проблем.

        «Жить нужно проще, жить нужно легче, все принимая, как есть на свете» — сейчас она была полностью согласна с Сергеем Есениным

       У закрытой двери в узком коридорчике Иван поцеловал ее тем же откровенно — обжигающим поцелуем, как когда-то черной ночью в Красной Поляне, зажал грудь ладонью:

     — Светик!

На их счастье или на несчастье распахнулась дверь, и в халатике, с бигуди на голове выглянула Марина:

      — Света! Это ты? — увидев откровенно зажимающуюся в полумраке пару, она хотела захлопнуть дверь, но Света со всей силой освободилась от настойчивых, сдерживающих рук:

       — Иван! Иди спать! До завтра! — рванулась вперед, захлопнула дверь потому, что еще секунды, и она сдалась бы.

       А потом остаток ночи в темноте, сидя с ногами на кровати в ночной рубашке, рассказывала проснувшейся Марине, совершенно чужому человеку, историю своей летней любви к Ивану и ее продолжение.

      И звезды сочувственно подмигивали им в бойнице такой уютной загородной дачи на границе цивилизации и первобытного существования горных отрогов и хребтов.

      И Свете самой казалось временами, что все произошло с ней и Иваном не девять лет назад, а двести или триста лет назад, и она пересказывает сюжет прочитанной повести из какого-то молодежного журнала.

      Утром все мужчины были выбриты, трезвы, предупредительно-вежливы. Волшебной складывающейся стены не было. Столики были сервированы, как обычно: творожники со сметаной, биточки с картофельным пюре, сок, чай, ломтики свежих овощей.

      Вышли в ожидании фотографа на свежий воздух. Дорожки, современные светильники, мангалы для шашлыков на берегу бирюзовой безымянной речушки, обрывистая пирамида горы, густо заросшей непроходимым лесом, и чувство одиночества. Выбор был сделан. Жалеть о чем-либо было поздно.

       Последнее фото на память на фоне дачи. Иван сзади всех, Света для него, как будто не существует. «Икарус» на расчищенной за ночь дороге у ворот. Прощальный взгляд на проснувшиеся горы в дымке поднимающегося тумана, пытающегося остудить разгорающееся на небесах солнце.

      «Светло и грустно! Вот и конец нашим утренним маршрутам, встречам за теннисным столом! Не услышишь теперь приветливое, ласковое «Светик».

     Всю дорогу бездумно глядела в окно рядом с уснувшей Мариной. Иван с Николаем сидели сзади.

       По дороге в горах остановились у придорожного кафе с традиционными национальными хинчинами, шашлыками, чаем с травами. Иван из автобуса не вышел.

      Купила матери в подарок большую красивую, цветную шаль, связанную крючком, меховую безрукавку и толстые шерстяные носки — сыну, две бутылки местного коньяка на знаменитых травах — мужу и ребятам из орготдела, меховые затейливые сувениры — знакомым.

      И, когда черная, неизвестно откуда налетевшая туча, рванула холодным с градом дождем, не удивилась, что горы прощаются с ней, соответственно ее настроению. Автобус стремился изо всех сил по скользкой дороге убежать от дождя, но грязная чернота на небе обошла постепенно с двух концов, замкнулась низко над крышей автобуса, залила окна.

       Молчание и полное внешнее равнодушие Ивана, эта отстраненность на фото были лишним подтверждением ее правоты.

       Мы, как планеты, движемся по своим орбитам, и может наступить тот миг, когда планеты сблизятся, но по законам Вселенной опять разбегутся и продолжат свой путь вокруг светила. И если траектории планет можно вычислить с большой точностью, то никому неизвестно, когда орбиты людей снова сойдутся, и сойдутся ли вообще.

       Во время ужина к столу подошел Николай, молча положил листок из записной книжки Ивана:

     «Прости, Светик, но я даже минуты не могу оставаться рядом с тобой. Это невыносимо. Ты говорила про предательство по отношению к близким. Ты, как всегда, права и непоколебима в своей правоте. Но мне жаль, что мы предали свою любовь. Ты меня любишь. Я это знаю и чувствую. И я люблю тебя. Прости! Иван».

      Иван в ночь уехал в Минеральные Воды, в аэропорт, не добыл свой срок в санатории и на рассвете, когда ветер разогнал тучи, улетел в свой Ленинград.

       Утром вышла после ночного дождя на третий маршрут, дошла до Красных Камней и все. Захотелось сесть на лавочку и сидеть, тупо созерцая такую реальную, не приснившуюся красоту вокруг, отключив все мысли, сожаления, раздражения, обиды, но скамейки были мокрые, опять начал сеять мелкий дождь из пролетавшей, задержавшейся случайно небольшой тучки

       После процедур пошла на вокзал. На перроне было пусто. И стояла непоколебимая гора, преградившая, обрубившая дорогу рельсам в страну нетронутых гор.

       Билет остался в сумочке, менять не стала. Доживала по инерции оставшиеся две недели. Исправно приходила на переговорный пункт, разговаривала с сыном, Андреем, гуляла по маршруту с Мариной среди постоянно прибывающей толпы новых отдыхающих, радующихся разгорающемуся по-летнему солнцу.

      Шумно и людно стало в Нарзанной Галерее. Новая группа отдыхающих санатория в субботу отправилась на Эльбрус, и новые соседи по столику в столовой выспрашивали накануне, как там, у подножия великана. Развела руками:

      — Это надо видеть, — хотела добавить, — и дышать, и слышать, — но было чересчур красиво. Просто пожелала счастливой дороги.

      Когда не было Ванды, ревела в подушку, как обиженная девочка.

      Потом умывалась, уходила в парк, вверх вдоль успокаивающей речушки, уговаривая мысленно Ивана, как если бы он шагал рядом со своими решительно сжатыми губами, волевым подбородком, прищуром серьезных глаз:

     — Мы, Иван, свой выбор сделали в юности, теперь у нас долги перед родными. А наша встреча — это просто заговор вероятностей.

       А вероятности огорченно вздохнули, развели руками:

      — Странные эти люди! Сжалились над ними, дали им еще один очевидный шанс выиграть в этой непростой игре случайностей! Так нет, эти гордые разбежались, как будто впереди у них долгие годы! Не поймешь их!

       И уселись на безымянной высоченной горе над белоснежными облаками вести учет встречам и разлукам людей, кидая на провинившемся валуне неразменный игральный кубик.

         (продолжение следует)

   Предыдущая глава 26.  http://proza.ru/2024/03/23/1688

   Следующая глава 28.   http://proza.ru/2020/04/07/1472