Один бой победителей

ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ "ВКУС ПОРОХА И СЛАВЫ".

...19, 20, 21 августа 1943 года на западном берегу реки Полисть бой был кровопролитным, жертвенным и безысходным. Но приказ мы не выполнили. 14-й гвардейский стрелковый полк 7-й гвардейской стрелковой дивизии почти в полном составе лежал здесь, на очереди в братский погребальник, в сыру землицу. А немец как замер, словно вкопанный на своих позициях, так и по-прежнему отдыхал там после схватки. По глади реки издалека слышались стукотня и бряканье полевой кухни. Послеобеденный неспешный перекус у фрицев: шоколад баварский кушают, тушёнку с гречневым сухпайком едят. Кофе пьют победители, между делом балуются, играют на губной гармонике.
Вдоль станового течения, у топких берегов с окаёмом из тростника и осоки, стелется совсем неширокая полоска земли. Не умиляет с виду неказистая, извилистая ленточка божьей тверди шириною от пятнадцати до тридцати метров. Именно на этом месте, вдоль реки обрели покой и встретили смертный час ратные однополчане. Кто бы мог подумать, что гиблое место предназначено для человеческой трагедии вселенского масштаба. Не на картах, а из солдатских уст воняющий тяжёлым духом, ужасный и проклятый всеми клочок земли получил название «излучина смерти».
Людям, не побывавшим на поле боя, трудно вообразить истинную картину результатов кровавого противостояния. В кошмарном сне невозможно представить пристанище могильного упокоения. Однако вот он – наяву солдатский погост на изломе реки – результат безысходной срубки. Траурный вид побоища.
Под летним палящим солнцем смертью пахнущее, смрадное месиво. Сплошная винегретная мешанина из тысяч протухших человеческих кусков мяса, покрытая трупными червями, обвязана раздёрганной на волокна суконной материей, утыкана кольями расколотого на щепки оружия, переплетена вдоль и поперёк кореньями, вырванными с плодородным слоем, унизана по высоте подствольниками молодых осинок, гибкими вицами ободранного чапыжника.
Шлифует чудовищную картину светопреставления зловонное крошево, обсыпанное миллионами жужжащих, зелёных, жирных падальных мух. Смачные прослойки из дурно пахнущих чёрных фигур, раздутых до размера бочки начинают приедаться взгляду и не пугают как прежде до беспамятства. В рукотворно сотворённой окрошке многим нашлось неприглядное место.
Вся территория поля боя хорошо просматривается и простреливается немцами. Справа – река, слева – болото, впереди – враг. Нет никакой возможности миновать или обойти передовой рубеж. Именно там, на солдатском кладбище, за пирамидами вонючих трупов, дурно воняющих костей пластаются ещё оставшиеся в живых друзья, непокорённые боевые товарищи.
Среди атакующих бойцов должен быть корректировщик, ефрейтор из второго взвода, балагур и весельчак, любимец санбатовских девок Стасик Кулёмин. Жив он или нет уже – неизвестно. Но кто-то же отстреливается на «передке» от наседающих фашистов? Если Кулёма всё-таки убит, место наблюдателя предстоит занять мне, наводчику.
До месторасположения ротного баловня по грудам смердящей падали тянется перебитый сталью телефонный кабель. Во что бы то ни стало и как можно быстрее предстоит восстановить разорванный контакт связи. При атаке на врага, словно воздух, нужна огневая поддержка миномётной роты.
Чтобы выполнить приказ, надо проползти по лишённым жизни телам. Гадко. Побеждая блевотную тошноту и отвращение, заставляю себя пластаться сквозь ядовитое зловоние, между истлевающими, распадающимися, гниющими кусками мертвечины. Безропотно не раскрывают рта, помалкивают, не возмущаются потревоженные боевые товарищи-кореша, а сейчас дохляки бездыханные.
С ужасом, отчаянием и безнадёжностью озираюсь. Хоть вешайся, в округе только костенеющие субстанции. Омерзительно распухшие туши местами навалены в три-четыре слоя. Мерзко. Людской перегной, разложившиеся и вздутые истлевающие фрагменты кишат пожирателями пропавшей человечины, испускают тошнотворный сладковатый трупный запах, распадаются в прелую биомассу.
Ни ветерка. Над мамаевым побоищем нависла пелена из гремучей смеси тухлятины, пороховых газов, чёрных облаков сажи от горящей резины, омерзительного духа заживо тлеющих белковых субстанций. Ужасное дыхание боя. Кровь стынет в жилах, настолько страшно своим нутром чувствовать по соседству неприкрытую, разлагающуюся мерзость неизбежного преставления. Вдруг и моя череда дойдёт околеть бесславно? Тогда грош цена душеньке, растворится тело без остатка под летним испепеляющим светопреставлением.
Страх берёт, когда продвижению вперёд мешают разрубленные осколками синюшные клочья. Плоть убиенных сотоварищей, ставшую комками мяса, истекающую алым клейстером со сгустками хрящей, приходится отталкивать в сторону, откидывать руками. Как же иначе подготовить свободный пятачок земли для очередного рывка? Бросок-то вперёд должен быть неожиданным для фашистов, резким и быстрым. Если возюкаться, ерундой маяться –это будут кранты немыслимым стараниям. При таком раскладе лучше не начинать пахнущую смертью отчаянную попытку...