Эжени

                Все персонажи вымышлены.
                Любое сходство случайно.


Вспоминать эту историю грустно. Случилась она давно, в первый год моего священства. Помню, тогда только начиналось лето.
После вечерней службы я выходил из дверей церкви и был остановлен взволнованной женщиной. Она просила соборовать её дочь. Не раздумывая, я согласился.


Пока мы ехали в троллейбусе, заплаканная мать рассказывала мне, что её единственную дочь звали Евгенией, но мать мило произносила её имя на французский манер – Эжени, и мне это нравилось. 
На днях бедной Эжени исполнилось 20 лет. Из-за болезни мозга она стала быстро терять зрение и полностью ослепла.


Время сразу замедлилось, когда я увидел слепую. Эжени была одета в платье песочного цвета и лежала на кровати с открытыми глазами. Вуаль печали покрывала её лицо!


Я поздоровался и принялся доставать из требного саквояжа всё необходимое для совершения таинства.
Во время соборования больная то и дело складывала руки в замок, часто всхлипывала, роняя слезинки.
«Родись слепая в апостольские времена, – ловил я себя на мысли, читая молитвы, – у неё были бы все шансы прозреть».


Закончив таинство, я сообщил Эжени, что приду завтра со Святыми Дарами. Я уже застегнул саквояж, попрощался и собрался выйти из комнаты, как она попросила поговорить с ней.


– Чтобы вы лучше понимали меня, закройте пожалуйста глаза, – тихо произнесла слепая.
Немного поколебавшись, я решил выполнить её просьбу.
– Только не обижайтесь! – продолжала она, – теперь мой мир – одна большая чёрная комната! Чёрная дыра, если я правильно выражаюсь! Будьте так добры, опишите себя!
– Мне 25 лет, среднего роста, светло-русый… что тут ещё добавить? – произнёс я, пожав плечами.
– А какого цвета ваши глаза? – протянула она.
Рассказал и об этом, хотя мне было неловко выполнять её просьбу.


Несмотря на серьёзную болезнь, молодая особа оказалась довольно общительной. Она принялась говорить громче, уверенней, и улыбка мелькнула на её губах.
Раньше Эжени работала в одном столичном бутике. У неё были друзья и много подруг. Но нынешнее своё положение она скрывала ото всех. Никто из знакомых не знал о её мытарствах.

 
Не без смущения в конце разговора она попросила номер моего мобильного телефона.
И случилось так, что Эжени стала звонить мне чуть ли не каждый день, а бывало и ночью.


Моя супруга, услышав однажды такой полночный разговор, с укоризной посмотрела на настенные часы, потом перевела взгляд на окно, за которым царила сентябрьская ночь, произнесла тихо:
– Говори громче. Ей многое позволено...
Выражаясь иносказательно, я «зажигал фонари на её тёмной улице».

 
Эжени рассказала, что, когда ей звонили подруги или друзья, она пыталась быть весёлой, изображать себя счастливой. Сложно было представить себе такое!


Уже уходила осень, а Эжени продолжала звонить мне изо дня в день. Что ж, путь пастыря – не лестница с золотыми перилами. Нужно с терпением помогать людям!
Мы говорили о многом. Помимо духовных вопросов она иногда просила описать своими словами солнечное утро или проливной дождь. Признаюсь, я рисовал ей такие картины.

 
В какой-то момент я стал догадываться, что Эжени испытывает ко мне сердечные чувства. Порой она говорила, что любит слышать мой голос. Её поведение менялось.


В Рождественский сочельник я приехал к Эжени со Святыми Дарами. Она лежала на кровати в красивом, блестящем платье. В комнате чувствовался аромат духов. У неё было хорошее настроение. Она даже пыталась шутить со мной.

 
Сдержанно ответив на её вопросы, я принялся за молитву. После таинства Эжени неожиданно попросила мать закрыть дверь в комнату и оставить нас наедине. Всё это мне уже очень не нравилось. Я всегда относился к ней только как брат и не более.


– Красивое ли у меня платье? – вдруг спросила она меня, улыбаясь.
В двух словах я похвалил её наряд, добавив, что меня ещё ожидают другие люди.
Видимо мой ответ не пришёлся ей по душе. Она поменялась в лице и сказала:
– Очень хочу пригласить вас на святки в гости. Надеюсь, вы не откажете мне в этой маленькой просьбе?
– Простите, вы можете продолжать мне звонить. Я рад помогать в соборовании и причастии. Но приезжать просто так я не стану!

 
Тогда она затряслась, принялась нервно кусать губы и надрывно заговорила:
– Знаете, что я хочу больше всего на свете? Никогда не догадаетесь! Никогда! Нет, я не хочу видеть. Нет! Я бы отдала все сокровища мира, чтобы только меня полюбили! Зачем мне это проклятое зрение?! Чтобы видеть, как тебя не-на-ви-дят…
Она зарыдала, и я в смущении вышел из комнаты.


Больше она мне не звонила.
В глубине души я чувствовал себя перед ней виноватым. Получилось, что я оказал ей медвежью услугу. Не следовало приручать её к себе!


«Как у неё только по голосу зародились чувства ко мне?!» – постоянно спрашивал я себя.
Эжени напоминала мне Дею из романа В. Гюго, слепую красавицу, которую, в конечном счёте, погубила любовь.

 
Летело время. Пред Великим постом от собратьев-священников я случайно узнал, что мать Эжени просила теперь их приходить к ним.
 В сложившемся положении я становился нежелательным лицом. Что было не так уж плохо.
«Главное, она не утратила веру!» – так размышлял я.


Но никто не мешал мне молиться за слепую. На большие праздники, в церкви, я встречался глазами с её пожилой матерью, и каждый раз она отводила взгляд, делая вид, что мы не знакомы.


Когда живёшь в цветном мире, трудно думать о чёрных дырах!
Я стал забывать слепую, а в начале лета её не стало. Я узнал, что перед смертью Эжени всё время твердила моё имя.

 
Вспоминать эту историю грустно. Как давно это было…