Собор, окончание

                11
               
    Пятница началась как обычно. Последний трудовой день недели. С утра все тихо разошлись по своим рабочим местам. И никто и не знал, что старший прораб Дима, которого так иногда именовали из-за его молодости, бетонщику Паше и старому моряку на пенсии Владимиру Ивановичу дал новое задание внутри собора. Им надо было на втором этаже очистить помещение от хлама и мусора и подготовить его к ремонту, реставрации. Пройти к нему можно было поднявшись по соборной узкой винтовой лестнице, перейдя через одну комнату, такую же разваленную и захламленную. Никаких дверей и оконных рам там не видали ещё со времён войны. А дверные и оконные проёмы представляли собой огромные дыры, провалы в стенах. Не несшие никакой формы. Словно рука человека здесь никогда и не касалась.
    Владимир Иванович слыл человеком степенным,  среднего, может чуть выше среднего роста. С полноватой солидной фигурой. С приятным располагающим лицом, ничем особенно не выделяющимся. Одетым в синие штаны и такую же куртку, только чуть посветлее, под которой проглядывал тёмно-красный с каким-то орнаментом свитер. А свои ноги Владимир Иванович обул в чёрные осенние ботинки. Паша же выглядел менее заметным перед опытным моряком, скорее всего из-за одежды бледно-серого цвета. И если учесть, что это была рабочая одежда, и куртка и штаны, уже несколько потёртые об общие формы собора, то она почти сливалась со стенами и полом.
    И естественно, как люди дисциплинированного труда, они сразу же, без всяких оговорок, пошли выполнять задание. Рабочие взяли мётлы, лопаты, пустые бумажные мешки из под цемента и направились на отведённый им участок. Пробравшись к своему месту, мужчины стали посреди помещения, оглядывая его, чтоб окончательно понять, какая им сегодня предстоит работа. Вид оказался неприглядный: бело-красная пыль, колотые кирпичи, какие-то доски, железо, битое стекло. Через оконный проём на них смотрело светлое, бледно-серое небо. Солнце сегодня иногда проглядывало сквозь лёгкую пелену, но не надолго. Оно словно растворялось в бесконечной дымчатой мгле.
    Конечно же, можно было стоять и рассуждать о предстоящей работе сколько угодно. Даже над таким простым заданием. Нет, оно было тяжёлое, но понятное, то есть — простое, не сложное. Но тяжёлое. А чтоб приступить к тяжёлому, всегда нужна решительность. Такую черту характера показал старший, более опытный товарищ, Владимир Иванович. Он молча поправил рукавицы, взял бумажный пакет и принялся туда запихивать небольшие деревянные куски, железки, стёкла и бумагу. А Паша начал собирать в одну кучу битые и целые кирпичи. Внутри собора было тихо и покойно. Городской шум сюда не доходил, а те незначительные звуки, которые они создавали во время работы — лишь как результат их деятельности, не навязчивые и быстро уходящие в ту же тишину. Владимир Иванович осторожно шуршал плотной бумагой мешка, а Паша тихо постукивал друг о друга напудренными кирпичами. Они почти бесшумно, не глядя друг на друга, перемещались по разрушенному, словно раздетому залу, лишённому красоты культуры, которая может давать чувство полноты законченности, жизни и наслаждения человеческому взгляду. И теперь тот стоял оставленный, брошенный в своём первозданном виде, как дикий, с вывороченными кусками мяса. Без какой-либо шкуры или одежды. Так постепенно, перемещаясь по дикому залу, старый опытный моряк набрал семь мешков. И результат перед рабочими предстал налицо: буреломы исчезли, кирпичный пол стал ровным, но пока что с рядом раздобревших мешков, с кучей сложенных кирпичей, да со штабелем сложенных досок и брёвен.
    Теперь, глядя на всё это у двух добросовестных рабочих вспомнился простой выход из получившейся промежуточной законченности. Ещё с самого начала витала мысль, что самый приемлемый вариант, транспортировать собранный мусор через окно. Проще говоря, просто сбросить на землю. Но не менее опытный прораб сразу их предупредил, чтоб они весь не нужный материл вынесли на руках, по лестнице. Так как лебёдка занята, а подбирать с земли прибитых, тяжёлыми предметами, любителей старины ему не интересно. И для него и для рабочих подобная лёгкость в труде может закончиться тюрьмой. Хочешь не хочешь, но груз взяли в руки да пошли ногами. Тяжело, а ничего не поделаешь — надо делать. И мужчины, отбросив слабость новаторской мысли хорошего и полезного закона природы о падении тяжёлого предмета вниз, взялись за мешок. Один с одного конца, а другой с другого. Чтоб для двоих он оказался особенно тяжёл, было не совсем так. И потому мужчины с грузом гордо выпрямились да пошли к выходу. Но древняя винтовая лестница, построенная старыми опытными специалистами, для нынешнего поколения всё же была узка, да и довольно крута. И для того чтоб слететь по ней кубарем, могло хватить любого самого элементарного случая. Что тоже, как и вес увеличивало, повышало сложность и тяжесть проделываемого ими труда.
    Но двое сознательных рабочих, постепенно, неторопливо, раз за разом вынесли вниз все наполненные мешки и целиком на руках, более крупные доски, брёвна и металлический лом. Остались только кирпичи, собранные Пашей, да мелкий мусор, который ещё раз надо было подмести. А перед этим, они сели на бордюр из таких же кирпичей, что тянулся вдоль всей стены с противоположной стороны окна. Чтоб передохнуть. Потому что без отдыха: какая это работа? Это уже непосильный труд. А усталость ещё влияет и на интенсивность и на качество выполняемого задания. И нужно также не забывать про технику безопасности. Чтоб рабочие возвращались домой здоровыми и невредимыми. Так что передохнуть нужно было обязательно.
    Люди труда молча отдыхали рядом друг с другом, расслабленно положив руки на свои бёдра, да
 глядели в провал в стене. В развороченное войной, потерявшее форму окно. Где виднелись чёрными чёрточками обеднелые верхушки деревьев острова и дальше, на другом берегу Преголи, самые последние этажи серых домов. А выше бледно-голубое, с дымчатой пеленой, безграничное небо.
    Они так и сидели тихо и смотрели. Упокоенно чуть ли не блаженно, без всяких мыслей в голове. Как вдруг почти одновременно, сразу заметили непонятное сияние, что начало появляться сверху окна, опускаясь вниз и захватывая всё видимое пространство. Рабочие молча взволнованно переглянулись да принялись наблюдать дальше. Но тела их стали напряжённее, потому что непонятное и неизвестное всегда настораживает. А проникающий яркий свет, заполнивший собой оконный проём, осветил все пространство древнего полуразрушенного зала. Он лился, проникал струями гибкими и пластичными. Что шли почти параллельно друг с другом, и разливались по всему объёму на сто восемьдесят градусов. И само явление походило на огромный светящийся цветок. Но глаза от силы яркости невиданного волшебства не болели, а наоборот, свет успокаивал зрение, а его тонкие переливы и сполохи создавали наслаждение и удовольствие самому человеку, его чувствам. Отчего хотелось глядеть на переливающиеся, трепещущие лепестки ещё и ещё. Два восторженных рабочих с улыбающимися раскрытыми ртами взирали на нежданное чудо, не виданное явление природы. И сейчас у обоих промелькнула мысль о Боге, о Творце. Потому что именно Его мог сопровождать такой ореол. Хотя их близкими к какой-нибудь религии назвать нельзя было, но сила образа и самовнушения, взявшегося непонятно откуда, оказалась настолько велика, что они и подумали.
    И вот тут-то и вправду, вскоре, на самом деле из глубины ореола, сияющего цветка, стал виден притенённый силуэт похожий на человеческий. Он медленно приближался, принимая черты всё явственнее и отчётливее. И через некоторое время уже действительно в нём можно было узнать человека: две руки, двое ног, туловище, голова. Владимир Иванович и Паша заволновались от такого нежданного события, снова переглянулись, моча кивнули друг другу, как бы подтверждая: ты видишь! Да остались на месте смотреть дальше. Для чего нужно обязательно владеть собственным самообладанием, здоровой любознательностью и интересом ко всему новому - научному проявлению природы. И конечно же обладать исследовательской силой воли. Несомненно у наших героев все вышеперечисленные качества находились на высоком уровне. Они не то чтоб имелись вообще, а были подняты на высокую планку собственного достоинства. И потому рабочие реставрационного дела сейчас сидели и стойко, молча смотрели на невиданное до селе явление на их обжитой планете.
    А силуэт, фигура двигалась к ним всё ближе и ближе. Она увеличивалась в размере и из светло-серой, плоской, становилась с тенями более объёмной, понятной и различимой формы. И далее нечёткая серость пропала и силуэт стал поблескивать, сначала серебристыми, как точечьки, а затем желтоватыми, более крупными блёстками. А когда невиданный пришелец подошёл ещё ближе, то он уже аж горел золотым, переливающимся металлическим жёлто-красным цветом. Вот он наконец весь вышел из середины цветка и вошёл в освещённый зал. Где сначала неземной человек как бы поплыл по воздуху, но затем пошёл по тверди, по убранному полу зала собора. И при этом он выше обычного поднимал ноги сгибая в коленях, так как ступни гостя походили на небольшие ласты. Его ритмичные величавые движения напоминали походку цапли. Гордо неся свою голову, он двигался прямо к людям. И не дойдя до двух рабочих метра полтора-два, пришелец остановился.
    И вот теперь Владимир Иванович и Паша могли невиданного гостя рассмотреть более пристально да подробно. Тот стоял ростом с метр восемьдесят, одетый в плотно облегающее тело трико, напоминающее костюм лёгкого водолаза. Так что из живого виднелось только лицо. Слегка полноватое, спокойной внешности. Не то чтоб оно было красиво: с широким носом, чётко очерченными толстыми губами большого рта и серыми, почти оловянными глазами. Но привлекательное, уродства в нём не замечалось. Ещё на себя обращал внимание — это живот. Далеко не самый большой, но солидный. Который уже придавал ему вид некого начальника. Яркий костюм вызывал особый интерес, сработанный из чешуи от бледно-жёлтого до красного металлического цвета. Отчего пришелец при каждом шевелении тела весь блестел и сверкал, переливался золотым солнечным светом. А на его голове стоял гребень похожий на рыбий плавник и из-за спины торчал такой же. Оба на вид, также чистого червонного золота. В общем, неожиданный пришелец выглядел недёшево.
    - Я - Золотая Рыбка! - чётко выговорил он, приподняв при этом подбородок кверху.
  - Какая же Вы Золотая Рыбка, когда Вы мужчина, - растерянно, после непродолжительного молчания, проговорил Владимир Иванович.
    - Ну Вы тоже скажете! Золотые Рыбки бывают и мужчины и женщины, и старые люди, и даже дети, - не опуская глаз, пришелец уверенно, наставительно сообщил специалисту реставрационных работ.
  - А мы с Пашей думали, что это Бог к нам идёт, - снова несколько разочарованно произнёс Владимир Иванович.
    - А я и есть бог! Человек космоса, мой мир безграничен! - гордо утвердился и голосом и позой Золотая Рыбка.
    - А чем Вы можете доказать?!- быстро вмешался в разговор, молчавший до этого Павел.
    - Да! Чем можете доказать? - поддержал своего друга опытный рабочий.
    - Я могу всё сделать, что хотите … - и бог махнул перед людьми открытой ладонью правой руки.
    И после сказанной богом фразы в зале старого собора наступила тишина. Мужчины некоторое время сидели молча, поглядывая друг на друга и на всевышнего.
   - А бутылку водки он может сделать? - тихо и скоро поинтересовался Паша у своего старшего товарища.
  - Да! А бутылку водки можете сделать?! -  задиристо спросил у золотого человека Владимир Иванович.
    - Конечно! -  радостно согласился Золотая Рыбка.
    - Настоящую! - уточнил старший товарищ.
    - Да, настоящую, -  мягким, покорным голосом  подтвердил бог-пришелец.
    При этом он по-доброму и ласково смотрел своими круглыми глазами на заказчика. Тот же с ожиданием глядел на своего бога.
    - Ну? -  спросил он у всевышнего.
    - Что ну? - в ответ переспросил Золотая Рыбка.
    - Где водка?
    - У тебя в руках.
    Владимир Иванович опустил глаза и увидел что держит бутылку водки. Столичную. С красной завинчивающейся пробкой. Напарник Паша рядом засуетился:
    - Ну ка, отвинти пробку. Надо понюхать. Может там вода простая.
Старший товарищ спокойно с силой нажал на неё и пробка щёлкнув стала отворачиваться. Он поднёс свой ожидающий нос к верху прозрачного горлышка и подтвердил:
    - Нормальная. Водка.
    - Ну ка дай я понюхаю, - пододвинулся к нему ближе напарник. - Да, водка!
    И оба с восхищением посмотрели на своего волшебника.

                12

    На самом деле, мера счастья никому неизвестна. Но то что наши герои стали свидетелями чуда, причём хорошего чуда. От которого они ощутили радость внутри себя, удовлетворение, то конечно здесь было бы уместно поговорить и о счастье: о его мере, количестве и качестве. Но на сию минуту, пока что, обсуждать даже столь счастливое событие, было некогда. Потому что они стали не только свидетелями, но и участниками чуда. Что бывает далеко не с каждым. Видно на них действительно сам Бог обратил внимание. Хотя они сейчас и не думали о причине такого участия. Что могло подтолкнуть создателя космоса со всеми его элементами к непосредственной сопричастности хода жизни двух обычных мужчин? Этого никто не знает, ни строители и никто другой, за исключением, конечно, самого всевышнего. И что ещё важно, суть то происходящего на случившемся не закончилась.
    Мужчины сидели с открытой бутылкой и смотрели на Золотую Рыбку.
    - Ну что, с горлышка пить будем? - поинтересовался Паша у застывшего Владимира Ивановича.
  - Не знаю. Хорошо бы какие-нибудь стаканчики. И закуски немного, чтоб былось веселее  и степеннее.
  Не успел он то толком произнести своё желание, как перед ними оказался красивый, с инкрустациями цветов и каких-то узоров, столик на гнутых ножках, а напротив такой же изящный стул. И тут же на столе появились три рифлёных орнаментом стаканчика, прозрачных да поблёскивающих на свету. Золотая Рыбка улыбаясь отодвинул стул и сел к двум друзьям за стол. А на столе тем временем возникли блюда, маленькие тарелочки и салатницы: с зернистой чёрной и красной икрой, какой-то кусок дорогой, очень аппетитного вида  приготовленной по особому рецепту, рыбы, сочные котлеты,  разрисованный глиняный горшок с парящей жёлтой картошкой, блестящие скользкие грибочки, порезанные солёные огурцы, квашенная капуста, салат похожий на оливье или столичный, хлебница с аккуратно нарезанным хлебом. В общем, получалось всё замечательно. И ко всей разместившейся вкусно пахнущей снеди Владимир Иванович осторожно примостил бутылку с водкой.
    - Ну что Павел, наливай. Вот и на нашей улице праздник, -  заботливо предложил Золотая Рыбка своему компанейцу.
    Паша сразу же кивнул в согласии да бережно, умело разлил всем троим. Золотая Рыбка взял свой стаканчик, приподнял его перед собой и предложил выпить за своих новых друзей: Владимира Ивановича и Павла. А те в свою очередь согласились поднять тост за своего волшебника — Золотую Рыбку. А всё вместе получилось дружно, вежливо и душевно. И точно так же они принялись закусывать: культурно, со вниманием к соседу по столу, да с нахваливанием того или иного блюда.
    Многие говорят, что застолье — это искусство. И соответственно здесь можно встретить и классику, реализм, и авангард, и импрессионизм, и абстракционизм, и примитивизм. Много направлений. Но Золотая Рыбка склонял свою группу больше к реализму, хотя в застолье без импрессионизма обойтись порой бывает тоже трудно. А после второго стаканчика Павел повёл разговор о самом божественном человеке. Он уже Золотую Рыбку поставил ближе к себе. Потому что они все трое участвовали в том виде искусства, которое может сближать людей. И даже богов. И Павел всё пытался понять, дознаться —  как, откуда берутся такие удивительные божественные творцы. Но Золотая Рыбка начал приводить своих реставраторов к совершенно неожиданному пониманию сути происходящего, да и всего мироустройства, в том числе и человеческого. Он им поведал, что золотых рыбок много. Рабы для рабовладельца — это золотые рыбки. Просто он у них не спрашивал, а брал, то что ему было нужно. Пользовался, когда была в том необходимость. Крепостные крестьяне при феодалах тоже состояли золотыми рыбками. Наёмные рабочие для частного бизнесмена — золотые рыбки. Может и рабовладелец для раба побыть золотой рыбкой. Но это редкий случай и он не составляет основной нагрузки взаимоотношения господина и невольника. А для бизнесменов США золотыми рыбками побывали и японцы, и южно-корейцы, и китайцы. Вот уже и россияне исполняют мечту царствующего, свободного бандитизма. И вы теперь чувствуете на сколько ярче стала ваша жизнь: волшебнее, с блёстками, мелькающим золотым цветом, с существующем где-то невиданным богатством. И вы наконец-то вновь становитесь активными участниками создания их богатой жизни. Теперь у многих из вас, подневольных золотых рыбок, в тайне появляется судьбоносная мечта - тоже стать владельцем золотых рыбок. Но абсолютное большинство так и несут её через всю жизнь к самой своей могиле, с блёстками, с мелькающими вёрткими золотыми тельцами.
    Сам же человеческий воровской ум, издревле был близок к сказкам, к мифологии, к различным чудесам, и естественно к религии. Эти люди, зачастую относятся к реальному миру, как дети. Отъявленные уголовники, но любят сказочную жизнь, всегда. Самое возможное из этих сказок, что они могут претворить — царь и холоп. Причём царь, никогда ни на какие работы ходить не будет. Они всегда эту участь отдают другим. У некоторых получается гораздо больше — самопишущие ручки по десять миллионов рублей. И им нужны чудеса: волшебники, феи, волшебные палочки, звездочёты, сапоги скороходы, скатерть самобранка, Дед Мороз и много чего ещё подобного. То есть им нужно много, приложив малые усилия. Вытащить кошелёк из кармана, а не трудится целый месяц на работе золотой рыбкой, ограбить банк — взломать сейф, час работы и у тебя годовая зарплата, обворовать какую-нибудь значительную стройку, или ограбить пенсионный фонд. Для волшебства воровского ума вариантов очень много. Та самая древняя мечта лучших мужчин планеты. Они достаточно ленивы, чтоб стать изобретателями волшебниками. И женщина там стоит всегда рядом. Потому что зачастую именно она будет руководить и лучшим мужчиной и его волшебниками. Да и к тому же очень многие женщины горят желанием стать королевами, феями, волшебницами. Немного усилий и деньги потекли ручейком. Но если вы увидите, что какой-нибудь мужчина, царь или волшебник, начинает показывать, что он очень много работает, значит где-то тырят большие деньги, очень большие деньги. И потому в такой сказочной среде чудотворцев уживаются и церковь, и астрология, и гадание, и наука, и казино, и проститутка — святая женщина, и искусство с ними, и врачи помогут, и президент всегда один из ихних, другого просто быть не должно, а они все проголосуют за ту самую свободную жизнь волшебников. Вся толпа ждёт, когда всё же эти учёные сделают так, чтоб любой почитатель волшебства, наконец то стал бы им. Он смог бы сам из воздуха сделать пачку крупных банкнот, красивую яхту, ну или на худой конец бутылку водки. Ну а пока что они уже угадили обычную питьевую воду, загаживают воздух, да и саму свою планету. Дети вырастают, вылезают из песочницы, но так на всю жизнь и остаются с большим желанием видеть чудо и владеть им.

                13

    Владимир Иванович с Пашей сидели смирные и завороженные. Золотая Рыбка улыбался, его костюм блестел и переливался:
    - Ну что, будем дальше пить? - поинтересовался он.
    - Ну конечно, - оживился Павел, - проповедь ублажила ум, а нам ещё надо и желудок осчастливить, обед всё-таки. Нужно закончить. Чтоб нормально было.
    Он взял бутылку и внимательно разлил каждому, чуть ли не под самый краешек. Потом взял свой стаканчик да произнёс:
    - Я никогда не пьянею. Так что никого не бойтесь, - и не глядя на своих застольников сразу же опрокинул себе в рот.
    Остальные последовали вслед за ним, покрякивая, да выбирая вилкой то блюдо, которое сейчас казалось вкуснее и нужнее. Эта как раз та самая тонкость жизни, суть которой, чтоб познать другому, необходимо выяснять у каждого в отдельности.
    Так всё дальше и пошло, степенно, да за хорошее здоровье. Но со временем, ко всему движущемуся приходит и некая законченность. В общем, Владимир Иванович захмелел. Да, именно он. Павел, тот никогда пьянеет. А Золотая Рыбка — бог, тому что пил, что не пил — всё равно. А  Владимир Иванович уже всё: и телом погрузнел, и жесты, движения замедлились, и языком стал управлять не столь ловко, да и вилкой перестал владеть уверенно. И вот тут, в огромном проломе окна, что раньше занимал божественный цветок, он вдруг увидел чистое голубое небо. Без единого облачка и без надоевшей белесой дымки.
    - Вот! - громко произнёс он. - Как огромный океан! Плыть по небу, лететь свободной птицей! Туда!
И тогда неожиданно все трое, как сидели, медленно начали подниматься из-за стола над прибранным полом зала собора. От такой внезапности, Паша, держащий вилку в правой руке, а откушенный кусок хлеба в левой, быстро положил всё обратно на стол. И дальше, они как три невесомых воздушных шарика, плавно поплыли к оконному пролому.
    Мужчины почувствовали в себе небывалую лёгкость, настолько естественно, что в их головах даже  вопроса не возникало: почему летят? Да было бы откуда, а то из-за стола. После которого земля притягивает, а не наоборот. Все нормальные люди идут к дивану полежать. Ну, в крайнем случае посидеть. Переберите в памяти свою жизнь и вспомните, чтоб при вас насытившись, человек взлетал от стола с яствами.  А здесь вдруг такая свобода, как у рыбы в воде. Друзья летели — что плыли. И совершенно спокойно покинули стены собора. Где под ними уже был не пол в метре, а земля в десяти. А они летят! Не падают, а парят! Всё выше и выше. Над оскудевшим телом земли самой поздней осени. Над островом лежащим без зелёного роскошного летнего убранства, с ветками торчащими в небо, где даже на лугах трава почти сравнялась с чёрной землёй. А встречные вороны в возмущении каркали и словно в испуге отлетали от них подальше, всё также резко, надрывно, друг за другом голося и ругаясь. Что только эхо, в ожидающем зимы воздухе, вторя металось в разные стороны. И они воздушными шариками поднялись ещё выше, пролетая над помрачневшим, маслянисто поблёскивающим почти застывшем рукавом Преголи. А потом внизу проплыла Старопрегольская улица с такими же голыми деревьями  и чёрными крышами первых серых многоэтажек. И город развернулся из небольшого речного острова в сплошное поле крыш, которое улицы, живые в людской суете, делили на геометрические формы кварталов. Он стоял внизу непривычный, несколько отдалённый и масштабный для полного обзора. Казалось бы столько нового, но всё равно узнаваемый, родной. И можно было пальцем только и показывать: вот смотрите, а вот это — вот это, а там кафе, а там магазин, а вон Органный зал, а там ворота, а там вокзал! Впереди всех летел Золотая Рыбка, спокойный, играя ярким золотым светом, как само солнце. Лицо его  казалось непроницаемо для чувств и устремлённое в какую-то даль, глубину, что видел только он один. С правой стороны от него расположился, с распростёртыми руками, жадно глядящий вниз Владимир Иванович. А слева распластался Паша, серьёзный, несколько взволнованный и внимательно смотревший на верх родного города, на дышащее жизнью плато, испещрённое расщелинами да пропастями со своим движением внизу.
    Они не спеша и величаво пролетели, проплыли над светлым ясным городом, туда дальше за Южный вокзал, где справа остались блестящие своей водой акватории портов и корабельных заводов, а прямо и слева после скромных пригородов тружеников начались равнинные поля да леса. Постепенно славный город исчез и трое путешественников возвышались над скудной, почти безжизненной природой. Прерывистых, издёрганных линий и пятен чёрного и светло-жёлтого цвета. Вольные мужчины так и поплыли дальше, не показывая каких-либо эмоций да чувств, ровно и спокойно.
    А живая природа к ним равнодушной не осталась. Дальше при их движении начал появляться зелёный цвет. Да больше и больше. Вновь лес зазеленел, поля, появились цветы, внизу запели летние птицы. Пошёл зелёный шум. И солнце всё залило полным светом, как в июле. И душа счастливо откликнулась, как те птицы летние. Да появилась такая вольность, чтоб не просто побыть воздушным шариком, а ещё и кувыркнуться на лету. Какой простор!
    Но вот с окраины леса вдруг показалась небольшая деревня, в несколько домов. Деревянных. Некоторые стояли, ровно обшитые досками, все с крышами покрытыми аккуратно дранкой. С резными наличниками, вычурными ставнями на окнах. При каждом доме имелось крыльцо с перилами да ступеньками. А возле каждого дома стоял двор с сараями и огороженный дивный сад с приземистой банькой в самом конце.
    Около одного из домов, рядом с крыльцом игрался с лопоухим щенком мальчик годиков трёх. Русоволосый, босиком, одетый в цветную рубашку да бледно-синие штанишки. Светло-коричневая собачка бегала около него, подпрыгивала и звонко, по щенячьи, лаяла. Вскоре в избе отворилась дверь и из неё вышла дородная женщина  с высокой грудью и прекрасная формами. Она была одета в длинное синее платье, что чуть не закрывало такие же синие туфли, отороченное узорами по вырезу шеи, рукавам и шлейфом от шеи к низу, а ещё по самому низу платья. Красавица несла на своей голове расшитый цветными нитями со сверкающими камнями кокошник. Сзади у неё из под головного убора висела тугая чёрная коса. Женщина в руках держала разрисованное коромысло, которое затем положила себе на плечи и красиво присев зацепила им пустые вёдра, что стояли тут же на крыльце. И далее она, слегка наклонив голову вперёд, сошла осторожно по ступеням да пошла по тропинке за водой павой, плавно, словно поплыла.  Сруб колодца умельцы сделали домиком, с треугольной крышей покрашенной в зелёный цвет. Крестьянка подошла к нему, поставила на землю вёдра с коромыслом да открыла крышку, что находилась на той крыше. И вращая ручку с барабаном, гремя цепью, опустила бадью в глубь колодца. Ловко набрав воды, подняла её и перелила колодезную воду к себе в ведро. При этом прозрачные капли стекали с отполированной водой и временем бадьи и падали на землю, оставляя в пыли шарики или мокрые пятна. Лучи солнца играли переливаясь с водой, руками женщины, с её улыбнувшемуся чему-то лицом. Так же она наполнила и второе ведро. И снова красиво и ловко подцепив коромыслом, лежащим на её плечах, полные вёдра, она пошла осторожно ступая и неся свою ношу так, что почти ни одна капля чистой воды не пролилась с вёдер на тёмно-зелёную траву. И при всём, при такой ноше, сохраняя свою статность, величие и красоту женщины земной.
    В это время в воздухе над ней плашмя висели, слегка покачиваясь, трое порядочных и интересных мужчин.  И один из них, весь необычайно взволнованный, глядел широко раскрытыми глазами, восторгаясь и умиляясь происходящему внизу, там на цветущей земле, невероятному чуду.
    - Какая радость! Игорёк, мой сыночек маленький, на травушке играется с собачкой. И сама Дарья Филимоновна, моя жёнушка, царственная женщина, красавица земли да вод бескрайних, неувядаемый цветок бушующих прекрасной жизнью садов Калининградских, - Владимир Иванович, расслабленный всем своим телом, протягивал к своим родным правую руку, радостный, восторгаясь миру увиденному, говоря слова самые чувственные, возвышенные, великие, так, как незамедлительно требовала этого его душа. -  Моя ты труженица! Несущая на своих прекрасных женских плечах величие и достоинство нашего бренного мира. Взволнованная птичка возле своего гнёздышка! Дар животворящий всему человечеству! Из-за тебя леса зелёные, поля вспаханные, а сады в плодах зреющих! Это твои моря и океаны полны рыбы, краба и красной икры! Это ты хозяйка безмерной, изумрудной, зелёно-синей водной стихии, влажному совершенству нашей планеты. Это твои персты, моя божественная, ко всему прикасаясь даруют жизнь, и начиная с ростка позволяют созревать новым разумным плодам — высшим проявлениям природы! Это ты со всем божественным миром создаёшь цветущие планеты, горячие, яркие звёзды, далёкие и загадочные вселенные!
    - Ну хватит Владимир Иванович! Хватит. Вы увлеклись. Конечно же, то что Вы заметили — прекрасно, но нам пора и домой возвращаться, - всё же встрял Золотая Рыбка в душевные излияния мужа и старого моряка.- Всё хорошо, жизнь идёт. Но нам нужно, хочешь - не хочешь, а поворачивать домой.
    Он бережно взял Владимира Ивановича за левое плечо и повернул его лёгкое тело в обратную сторону. Так что теперь вытянутая правая рука старого рыбака показывала в противоположное направление. Туда, откуда они прилетели. Мужчины снова построили тот классический клин, каким прилетели. Золотая Рыбка впереди, Владимир Иванович справа, а Павел слева. И не смотря на настойчивые, полные любви и внимания, попытки рестовратора-моряка повернуть и ещё раз, хоть одним глазком глянуть на человеческое чудо счастья, все тронулись в обратный путь.
    По мере того как воздухоплаватели летели, по расстоянию и времени, солнце снова стало мельчать, а следом и холодеть воздух. Зелёный лес вновь предстал под ними почерневшим с пожухлой бледно-жёлтой травой. Пропало радостное пение птиц, да лишь вороны скучно каркали, как будто что-то всё время искали. Вот уже пролетели рассыпанные пригороды Калининграда и вновь светлый город раскинулся своими неровными крышами. Они снова летели над рукотворной гордостью цветущей планеты, взволнованные, торжественные, как претворители вечной человеческой мечты: летать как птицы, свободно и счастливо играть с лучами солнца. А вскоре показался и сам собор, ещё потерянный, не собранный, со своими обломками да разрухой. Когда перед троицей предстало прежнее, развороченное войной окно, то двое друзей и не заметили, что влетели в зал собора без своего волшебника. Они медленно и плавно уселись на прежнее место и увидели перед собой, в большой дыре окна, бескрайнее голубое небо. Только уже одни. Потому что рядом больше никого и ничего не осталось: ни Золотой Рыбки, ни стола, ни яств, ни объедков, ни мусора. Вообще ничего, что могло указать, хоть на какой-то намёк о произошедшей истории.

                14

    Павел сидел на табуретке около печки и грел руки. Сегодня при ясной погоде стало более сухо, но как всегда при таком солнце начинает себя показывать и мороз. Пусть не во всей своей величине, а только лёгким намёком, но хватало и такого, чтоб руки начинали мёрзнуть. Он так сидел спокойно и расслабленно, глядел на разноцветные жаркие сполохи пламени через открытую дверцу, да слушал тихий успокаивающий гул в нагретой печной трубе. Как внезапно раскрылась входная дверь и в коридор влетел взволнованный Витя плотник.
    - Давай быстрей, пошли! Там Паша бетонщик. На нём лица нет.
    Павел поднялся, потёр тёплые руки одну о другую и согласился:
    - Пошли!   
  Рабочие вышли из домика строителей и направились к входу собора. Где их уже ждал взволнованный Паша.
    - Я никогда не пьянею! А Владимир Иванович тяжеловатый такой, мне одному с ним не справиться. Надо торопиться, а то вывалится с окна на землю. Не сюда, на винтовую лестницу!
    Они тут же следом за ним ринулись к узкому проходу . Кирпичные ступеньки  крутыми витками вели их всё выше и выше. Вскоре рабочие выбежали в разрушенный замусоренный зал с высокими стенами и пробежав его через дверной проём попали в следующий, похожий на предыдущий. Но уже прибранный, без мусорных завалов и разбросанных кирпичей. Справа от них на сложенных кирпичах сидел Владимир Иванович. Осевший, его грузное тело пошло вниз, к земле. Может поэтому ему давалось тяжело и рукой махнуть и ногу поднять. Черты скованного лица сохраняли серьёзность и стремление совершить какое-то действие. Старый рыбак показывал правой рукой на окно впереди себя, и говорил что там его прекрасная восхитительная женщина, его птичка, но встать и пойти самостоятельно он не мог. По-видимому, это его и спасло.
    - Я никогда не пьянею! - принялся объяснять Паша. - С нами  разговаривал какой-то мужик, с бутылкой. Мы сидели, беседовали, выпивали, закусывали.  А теперь всё исчезло: ни мужика, ни водки, ни закуски, даже пустой бутылки, мусора не осталось. Всё исчезло!
    Павел Костиков про себя заметил, что помещение чистое. И действительно, нет никакого  намёка на пьянку. Но Владимир Иванович сидел пьяный. Причём, подвыпил  изрядно.
    Плотник также зал оглядел. Пожал плечами.
    - Как вы тут пили, с кем пили — будете потом разбираться.  А сейчас Владимира Ивановича надо выводить. Берём под руки,  поднимаем и пошли.
    Он подхватил старого рыбака за одну руку, с другой стороны взялся Паша бетонщик, и медленно стали его поднимать. Владимир Иванович не сопротивлялся, а как-то старался и помочь своим друзьям. Делал некие усилия самому стать на ноги. Но заколдованное окно его не отпускало:
    - Голубушка ты моя, женщина ненаглядная,  ускользающий мираж далей морских, -  с придыхом бормотал он, неловко переставляя непослушные ноги  и медленно выходя из рокового зала старого собора.
    - Ладно, Владимир Иванович. Скоро ты встретишься со своим ускользающим миражом. Будешь сам разговаривать. Меня рядом уже не будет, - успокоил своего старшего товарища плотник Витя.
    Паша Костиков шёл сзади, помогая в случае сильного перекоса поддержать одну или другую сторону. Первый зал они прошли спокойно. Но перед лестницей  все остановились. Виктор повернул голову в сторону электрика и сказал:
    - Иди впереди, будешь поддерживать, а то лестница крутая, упадём, так и кости переломаем.
    Павел обошёл троицу, стал на лестницу и потихоньку пошёл. Но в связи с тем, что древнее строение было ещё и узкое, то все трое не поместились.  Вышел вперёд Владимир Иванович, сзади за руки его пытались держать Виктор и Павел, но равновесие оказалось нарушено и он свалился на плечи электрика. Тот ойкнул, подался вниз и ситуация пошла к тому, что вся компания готова рухнуть на далёкие каменные ступеньки. Павел испугался, мгновенно представив на себе кучу нелёгких тел, что видимо и помогло выдержать Владимира Ивановича и устоять. Костиков присел слегка согнув ноги в коленях и сделал первый шаг на одну ступеньку ниже. Так он и пошёл, кряхтя да почти неся на себе всю компанию. Они не просто спускались, а ещё и протискивались по узкому коридору. Шурша одеждой по стенам, сопя и вздыхая. Иногда шевелящаяся куча вдруг неожиданно ускоряла шаг. И тогда раздавались крики: «Эй! Эй! Куда! Спокойно! Тормозим!» Павел Костков говорить не мог, лишь сдавлено стонал и мычал. Ему казалось, что Владимир Иванович совсем потерял сознание и лежал обмякшим бесчувственным телом, которое ни повернуть, ни сдвинуть, ничего с ним нельзя было сделать, только упасть носом, лицом на крутую кирпичную лестницу, и остаться лежать приплюснутым и раздавленным. Но всё же, ни смотря ни на что, группа спасателей с потерпевшим добралась до самого низа. Выползли, вывалились на площадку перед лестницей, к свету и свободе. Там их уже стоял и ждал старший прораб. Он посмотрел на Владимира Ивановича и сказал Виктору отвести его домой, живёт тот рядом, а пропущенные часы запишет как взятый отгул. Напоследок, от уходящих Владимира Ивановича с Виктором, старший прораб услышал: «Какая прекрасная женщина, просто изумительная ...» 
    Время шло, как в большой жизни общества, так и в маленьких,  человеческих происходили какие-то изменения. Естественно и у Павла Костикова судьба стала показывать некие другие грани возможностей и пути становления. В общем, он решил увольняться, перейти на другую работу. Но тут как-то, в один из рабочих дней к нему подошёл старший прораб и сказал, что его вызывает к себе  Оданцов. В обед, быстро поев, Павел переоделся и поехал в управление.  Владимир Александрович ждал его за своим столом. И совершенно неожиданно предложил ему заняться  проектированием, разработкой энергоснабжения собора. «Литература у меня есть, книги, схемы, документация, - он показал рукой на шкафы забитые томами, - так что можешь приступать и работать». Они на соборе уже собирались ставить крышу, закупали медные листы. Предложение было хорошее и Павел это сразу понял, та профессия, которая в нынешней жизни имело будущее.  Но он отказался: перед ним стояли какие-то причины, которые в данное время имели  своё значение и он уже настроился на уход. Те причины, со временем погасли, потухли и исчезли совсем, ерунда одна.  А он пошёл по вновь создаваемым просторам трудовой жизни. А вы сами знаете, что во вновь создаваемой бывает дело, а бывает одна мишура, враньё. Особенно при вновь состоявшейся власти. Когда в отделе кадров его спросили: «Записать тебе два месяца в трудовую книжку?» Павел отказался. Сия глупая непонятная щедрость, так и осталась висеть в его трудовой жизни, как некая непонятная для него самого глупость.               
   
                Эпилог

    Прошло более двадцати лет. Жизнь Павла Костикова медленно подходила к пенсионному возрасту. За это время в его судьбе много что менялось: где-то в худшую, где-то в лучшую сторону. Говорят, что из набора таких потерь и преимуществ складывается жизнь. Отчасти правда. Но отчасти. Потому что жизнь, более глубокое проявление чувственной и разумной деятельности природы.
    Кафедральный собор уже давно отстроили, отреставрировали, создали почти заново. Внешне он походил на сказочный мультяшный дом, что оставляло впечатление некого доброго волшебства, самой радостной сказки, и располагающего уюта. Но при хорошей ясной погоде. Если смотреть в ненастье, когда небо застлано тёмными тучами и льёт холодный дождь, то тут, глядя на собор, можно сказку нарисовать несчастную и грустную.
    Одно время жила идея о том, что нужно только укрепить стены разваленного собора, а сверху поставить прозрачный защитный колпак, в дверце посадить кассира с билетами да пускать туда туристов. Война не всех лечит, у некоторых память очень короткая. У Павла Костикова в голове так две идеи и остались: развалины под прозрачным колпаком, или готовая радость для туристов. Сделали для туристов радость.
    В городе собор представлен как один из главных символов. А зелёный остров со своими аллеями, скульптурами есть его основа. От этого весь туристический комплекс становится более народным. Сам же собор получился знатный. Там и могила знаменитого немецкого философа Иммануила  Канта, музей посвящённый ему и истории Пруссии. Замечательный орган, где выступают лучшие органисты России и всего мира. Можно поговорить и с Богом, и неважно, куда вы пойдёте, налево или направо. Восстановили много местных соборных памятников.
    Как-то в летнюю солнечную погоду Павел решил погулять по острову, посмотреть собор, выпить чашечку кофе. Тех строительных домиков на месте уже давно не было. Сейчас там стоят кассы, небольшие кафе. Посмотрел он и на барельеф рыцаря из розового камня. Силуэт стал ещё менее заметный, как будто весь истыканный какими-то твёрдыми острыми предметами. А черепица над его головой всё равно лежала колотая да разбитая. Бывшая невеста всё же вышла замуж за умного немца. Уехала пожить в Германию. Приняла православие и уехала. Вообще, Павел заметил, что многие дети немецких мам приняли в девяностые годы православие. И иной раз вид российских атеистов от этих деток, втихаря, становится довольно неприглядный. А невеста, тоже дитя немецкой мамы, перед отъездом несколько усовестилась: «Мужчин у меня постоянных не бывает, Родина тоже — не на всегда. Зато я всегда православная». А следом подумала и добавила: «Да, если жизнь потребует, то и веру можно поменять. Стану католичкой или протестанткой». Всё правильно, жизнь — это многообразие форм. Чем их больше, тем жизнь насыщеннее.
    Теперь рядом с розовой рыцаршей — рыцарем висела пояснительная табличка. « Эпитафия Альбрехту барону Цу Кителиц регенту и Ландгофмейстеру. Надпись на немецком языке: Год 1604, 22 марта благородный Альбрехт барон Цу Кителиц регент и ландгофмейстер Герцогства Пруссия тихо скончался и упокоился с Богом».
    Павел всегда гордился народами России. В парке Скульптур есть памятник Юрию Алексеевичу Гагарину. И Паша надеется, что он для девушек местного университета, как был мужчиной так и им остался. Там и Пётр Первый стоит, с рулём, Максим Горький — весь в порыве, Сергей Есенин с отбитым носом.
    Как-то один знакомый при нём бросил бумажный стаканчик на чистый асфальт и сказал, что он бандит. Фигня он, а не бандит. Настоящий бандит скамейку сломает, разгромит автобусную остановку, отобьёт нос скульптуре поэту Сергею Есенину и т. д. И борьба у нынешнего государства и народа с бандитами неистощаема, как данность и как вечность. Потому что бандит — это часть нынешнего государственного звена, часть народа. Идеология наживания частного капитала делает его потребным, нужным, необходимым. Его ругают, с ним борются, но без него никак. Как же можно без необходимой части самого себя?