Кириешки

На калитке висело объявление:
"Падре Джон принимает каждое новолуние с 2-х до 4-х"
И снизу приписка от руки чернильной ручкой:
"Убедительная просьба калитку не целовать, вы же не язычники"

Но люди всё равно делали калитке земные поклоны и целовали её, прежде чем войти к отцу Джону.
Я тоже поддался общему настрою и поклонившись поцеловал потрескавшуюся краску на штакетнике. Калитка вкусно пахла.
Может замироточила уже.
Или это матушка Ли чем то её намазала? Да нее, на неё это не похоже.

Насколько я знаю, наука никогда не интересовалась, таким явлением, как мироточение. А вдруг это вполне объяснимый плод коллективной любви к объекту поклонения.

Отец Джон сидел в кресле, страждущие говорили ему о своих проблемах, задавали ему свои наболевшие вопросы. А он кратко отвечал.
Потом доставал из шёлкового мешочка маленькую кириешку и давал её каждому, вроде как благословение.

— Падре — коленопреклонённо говорит одна старушка - не могу не осуждать людей, всё осуждаю и осуждаю.
— А как захочешь снова осуждать, съешь эту кириешку — и он достал из мешка кириешеку и положил её в благоговейно сложенные ладони.

Она прижала кириешку к груди, как великую святыню и благодарно кланяясь, удалилась.

Следующей была женщина, средних лет. Она прочла в мобильнике мужа смс-ку его любовницы и не знает, как теперь быть.
— Что ж ты по чужим карманам лазишь? — спросил отец Джон
— Так как же чужих?! Он же муж мой. — со слезами ответила женщина.
— Какой же он твой, когда у него есть женщина от которой он получает больше тепла, чем от тебя.
— А как же быть?
— Теплоту давай.
— А где же её взять?
-— Сказано: "У кого нет тепла, да просит у Моны и она даст просящим просто и без упрёков" вот и проси. А когда снова захочешь по его карманам шастать съешь вот кириешку - и Джон достал очередную кириешку.

Женщина поцеловала кириешку и руку отца Джона.
— Спаси вас Небо, падре, век за вас молиться буду. — и ушла кланяясь.

У меня было стойкое ощущение, что все они не к Небесам идут, а именно к отцу Джону. Чувствует ли это Джон - не знаю. Не знаю, что я чувствовал бы на его месте. Боюсь себе это представлять. Именно боюсь, что бы не опротиветь самому себе.

Следующим был молодой человек с ясными, но любопытными глазами.
Он, как все сделал отцу Джону поклон и сказал:
— Я не знаю, что у спрашивать у вас, падре.
— А чего же тогда пришёл?
— Поэтому и пришёл, что не знаю. Знаю только что надо приходить, раз все приходят.

Отец Джон встал, затеплил огонёк на лампадке под иконой праведной Моны и жестом пригласил юношу, меня и матушку Ли к себе.
— Помолимся братия. — сказал повернувшись к иконе отец Джон и запел акафист Моне Арультской.

Мы с матушкой Ли подпевали Сычуаньским распевом:
— Радуйся сребро и злато отвергшая.
Радуйся блудное похотение не приемшая.
Радуйся во враждебное любостяжание не впавшая.
Радуйся дар чудотворения стяжавшая.
Радуйся Мона арульская чудотворица.

Я смотрел на сутуловатую спину отца Джона, моё правое плечо касалось плеча матушки Ли, а её плечо дотрагивалось юноши, стоявшего от неё справа.
И вдруг я почувствовал, что мы все одно целое, как будто сердца отца Джона матушки Ли и этого незнакомого молодого человека, бьются у меня в груди, а моё бьётся в них. Подобное я испытывал лишь в детстве, когда мы с друзьями сговаривались сделать что то благородное и по коже пробегали мурашки от прикосновения чего то что нас в этом благородстве объединяло.

После акафиста отец Джон снова уселся в кресло, а молодой человек сказал:
— Спасибо вам, падре — и уже собрался уходить.
— Сын мой — окрикнул его отец Джон — возьмите кириешку.
Молодой человек взял кириешку, повертел её в руках и тут же съел.
— А ещё можно?
— Можно.
Отец Джон насыпал юноше кириешек, сколько помещалось в его сложенных лодочкой ладонях.
— Вкусные. С пивом нормально пойдут — ответил юноша.
Поклонившись отцу Джону и кивнув нам с матушкой Ли он пошёл на выход.