57. Про насилие

Видимо, поедая всякие корешки, травы и неспелые ягоды с косточками, бегая в сосняке за деревней, лазая по огородам, свинарникам,откуда таскали соевый жмых, испортила свой желудок. И вот, однажды, мама, видя мои муки, повела меня в амбулаторию. Находилась эта медицинская точка в соседнем селе Сапроново, в семи километрах от нашей Алексеевки. Шли пешком. Через лес, мимо кладбища.

-Там ближе, доча! Да и кого там бояться! Я вообще никогда никого не боюсь. И ты не бойся тоже. Ты же со мной. Давай руку! Тут идти-то почти пять километров! А по той дороге - семь. Вот так быстрым шагом мы и добежим с тобой!
Почти шёпотом уговаривала меня мамочка. Всю дорогу она держала крепко мою руку: знаю, трусила ужасно. Трусила, когда проходили бугор с покосившимися крестами, а ещё больше боялась, когда кладбищенский бугор остался позади. Шла и оглядывалась. И мне тоже было страшно! Мама сжимала мою руку так крепко, что она вспотела.
-Ты и врачей не бойся, детка. Вот сейчас придём, у тебя быстренько возьмут желудочный сок и мы побежим домой.
И всю дорогу уговаривала мама меня не бояться ни кладбища, ни врачей, ни процедуры, которую предстоит перенести. Мои боли в желудке очень беспокоили маму. И она договорилась, что в этот день, на голодный желудок, наконец-то,у меня  возьмут этот неизвестный мне желудочный сок.

Мне нравилось сочетание слов: «желудочный сок». И очень хотелось испробовать его. Казалось, что это загадочное мероприятие будет приятным и сладким. Но… увы! Все ожидания рухнули в ту минуту, когда полотенце свернули жгутом и примотали руки к телу. Я открыла рот и заорала во всё своё лужёное горло. Тут же сбежались все работники медпункта, а посетители испугались страшно, думая, что меня уже режут заживо! Орать я умела классно, почти профессионально, широко разинув рот. Медсестра, воспользовавшись этой ситуацией, сунула рыжий резиновый шланг мне в горло. Он вдобавок ещё и вонял чем – то неприятным, медицинским, вызывающим рвотный рефлекс. Я задохнулась не только от возмущения, но и от безысходности, от того, что перекрыли кислород, от того, что прижимала к себе потная толстая тётка в фартуке. Тётка была похожа на мясника. Мне сразу же не понравился её фартук из страшно-коричневой клеёнки в бурых пятнах.

Терпеть не могу насилия над собой с рождения. И никогда не сплю под одеялом. Спать под одеялом - это тоже, своего рода, насилие над телом. И переубедить меня невозможно. Ничтоже сумняшеся, я умудрилась вырвать из полотеничных пут руку,и тут же выдернула из горла ненавистную трубку, отбросила её, как будто ужалившую ядовитую змею, в сторону. В это время открылась дверь кабинета, и рыжий вонючий шланг вылетел в коридор амбулатории. В очередь, толпившуюся у дверей. Пока все ахали, хватались за головы, приходили в себя от такой моей прыткости, я подскочила,  растолкала своих мучителей, и рванула из больницы в свою деревню.

Если шли в Сапроново почти час, то обратно я пролетела это расстояние за пятнадцать минут. Не больше. Мимо пугающего крестами кладбища, о котором в эти минуты даже и не вспомнила. Залетела домой, спряталась под кровать. Через несколько минут прибежала запыхавшаяся мама. Она звала меня, плакала, кричала, пробежала по всей деревне, опрашивая людей, не видел ли кто её, ненормальную, сбежавшую от мучителей-врачей, дочь. Кто-то заметил мой вылет из леса в деревню, кто-то видел, как я влетела опрометью во двор. Меня выдала собака Шарик, забежавшая в дом с мамой. Умная собака. Кинулась под кровать, стала лизать моё заплаканное лицо, повизгивая и извиваясь от радости. Мама вытащила строптивое дитя за ноги, долго обнимала, целовала, прижимала к себе, а я обливалась горькими слезами до тех пор, пока не уснула…