Звёзды Темрязани

Лирический дневник одного путешествия

                Среди миров в мерцании светил
                Одной звезды я повторяю имя.
                Не потому, чтоб я её любил,
                А потому что я томлюсь с другими
                И.Анненский

Глава первая. «Туристический» или «туристский»?
Любопытство к этимологии, то есть к происхождению слов,¬ – это часть моей профессии. Но оно начисто пропадает с 1 по 15 июня, когда я неистово листаю словари, прежде, чем подать на комиссию медальные работы. Но один словарь! Он так и называется «Словарь трудностей...» всегда приводит в неописуемый восторг! Итак, в словаре значилось: «туристический» – относящийся к туризму; «туристский» – относящийся к  туристам. А заглянула я в словарь затем, что мы собираемся в необычный поход, скорее всего, «туристско-туристический» с благотворительным уклоном, суть которого: идёт лошадка Маруся, везет пожитки, а 16 человек идут за ней по городам и весям, останавливаются в намеченных пунктах и поют песни

Глава вторая. Кое-что о лошадях
Вдохновитель и спонсор похода – Ирек. В основу нашей акции положена идея «Бременских музыкантов». С образами-символами у нас всё было в порядке. Лошадка – это почти ослик; Серёжа, родившийся в год Петуха, – аллегория ещё одного героя. Трубадура, образ собирательный, надо полагать, представляли «Гринландия» и  ребята из ульяновского клуба самодеятельной песни. Ну а кот был самый настоящий. Он будет удостоен чести быть описанным в отдельной главе.
Началось с того, что Лошадь мы впервые увидели, когда она ехала на машине, а мы шли пешком. Увидев нас по пути следования к базе, лошадь приветственно заржала, сопровождавший её Костя остановил «Урал», на котором она ехала, и сообщил, что лошадь не простая, а ипподромная, а значит, со странностями. Во-первых, шарахается машин (значит, лучше идти просёлочными дорогами). Во-вторых, терпеть не может рекламного щита, где сообщалось, что кто мы и зачем идём (в результате жители деревень принимали нас то за цыган, то спрашивали, что продаем). В-третьих, работает первую половину дня, как на ипподроме (тут мы явно не совпадали).
В первый же день она, не признав нового хозяина Пашу (даже не догадываясь, что он студент биофака, а посему должен смыслить в лошадях!), понесла под гору. И вообще, даже признав, покусывала его то в ногу, то в плечо. Через два дня, взломав начисто символический загон, съела шесть-семь буханок хлеба и четверть овса, заготовленного ей на всю дорогу. Можно было возвращаться назад, так как впереди никто не мог ожидать нас ни с хлебом, ни с овсом. Но мы мужественно двинулись вперед, навстречу новым приключениям.

Глава третья. Темрязанская
Я – максималистка. Всё делится на «наше» и «не наше». Наше: города, земли, книги, песни, цветы, люди, мысли... Как любимы Грушинская гора, фестиваль! И вдруг, приехав в Темрязань, мы поняли: это – наше! Хотя нашего Тиму Коломийцева добило то, что эта база – не турбаза: ни домиков, ни душа... просто поляна с зафлаженной для палаток территорией.
Потом выяснилось, что Темрязань – полузаброшенная русская деревенька, зажившая новой жизнью с тех пор, как некоторые дома стали принадлежать нескольким членам ульяновского турклуба.
Если есть на земле радостные гостеприимные люди, то они, наверное, из Темрязани.
Ирек сразу повел нас осваивать окрестности: баня, ручей, источник с серебряной водой, дом Кости, где «гостила» наша лошадь Маша.
А вечером ребята из Березняков, Ульяновска и мы участвовали в своеобразном представлении клубов. Потом у костра – «Гитара по кругу». Ульяновск вне конкурса сначала запустил не гитару, а пятилитровую банку сгущенки по кругу. И в этот вечер пальма первенства несомненно принадлежала им.
Наутро – побудка: компания ульяновцев подходила к каждой палатке с песней и пела до полного пробуждения спящих. Дисциплина несколько коммунарского типа. Чуть что – построение, где всем сразу ясно: кто провинился, кто отличился. Но самое интересное, что здесь даже погоду объявляют точнее, чем наш гидромет. Итак, на вечер Ирек предсказал дождь и концерт для сельчан.
Надо видеть, сколько терпения, усилий прилагают те ребята, кому поручено пригласить зрителей. Зазывают и пригласительным билетом, и афишей, и душой...
Клуб деревенский, конечно, не оправдывает своего назначения, как и везде теперь, пожалуй. Но все предпочитают идти именно к клубу, рассаживаются на брёвна, траву и просто стоят. А березняковцы, ульяновцы и мы по очереди поём. По-моему «Гринландия» для таких концертов и создана и всегда изо всех сил старается покорить новую аудиторию, чего не скажешь о фестивалях, где у нас, не имеющих ни толковых гитар, ни микрофонов, сразу возникают комплексы.
Когда пели о Моцарте, разразилась гроза, предсказанная утром, но никто не тронулся с места, пока не допели. Потом вошли в «клуб». Ни окошечка – темнота!
Но и дальше пели с энтузиазмом, подзадориваемые грозой. Кто где певец? Кто где слушатель? Подпевают все. О таких концертах можно только мечтать. Может, во имя этого все наши ежедневно сонные, кропотливые репетиции с 7-30 до 8-30 утра?
Ближе к ночи сидели опять у костра и слушали прекрасную программу Березняков о Вере Матвеевой. Они очень лиричны, у нас «почерк» иной. Это их прощальный подарок. Оказывается, они уезжают ночью. Жаль!
Утром просыпаемся – под нашей сосной букет и трогательная записка с пожеланием счастливого пути. Надо и нам собираться в дорогу.
И вот все, кто причастен к нашей акции, – взрослые, дети, собаки – провожают нас в Акшуат.
Вдохновенно и торжественно начинается наше шествие за повозкой. Идём дорогами вдоль полей, так похожих на поля с картины Шишкина «Рожь». Всё радует и дивит. Через пять часов были в Акшуате, в доме нашего командира Димы Травкина.

Глава четвёртая. Дима Травкин
Когда пять лет назад «Гринландия» стала лауреатом 1 Ульяновского фестиваля, правда не этот состав, Дима учился в школе. Сейчас он сельский учитель. Историк. Лучший учитель года Ульяновской области. Член турклуба, Великий подвижник. Удивительные книги стоят в его деревянном домишке. По-моему, здесь царит дух народников, разночинцев чеховского типа.
Едва зашли в деревню – соседи напротив нам баню истопили, у Димы полные руки подарков. В доме истопили печь – нас ведь шестнадцать, весь пол заняли. Развлекательная программа на этот вечер, оказывается, ехала на лошади – дипломат, полный слайдов. Лежим, сидим, любуемся видами Хамар-Дабана, где тоже бываем, то ульяновскими  местными пейзажами.
Наутро Диме не везет – обварил случайно ногу, но ни от чего задуманного не отказывается. Всё по плану: и концерт, и дендропарк, и благотворительные акции...
Не знаю, как сложится его судьба дальше, забот много: сын, жена, кот, школа... Но как здорово, когда среди нашей (чего греха таить! часто мещанской) учительской братии есть истинные интеллигенты и не только по духу, но и по делам.

Глава пятая. Туркотёнок Филимон
Никогда ещё ни один кот, даже из своих собственных, не вызывал у меня такого восхищения. Познакомились мы с ним на базе: висел на дереве маленький черный комок, урчал, шипел, а эрделисто-породистая собака лаяла, прыгала, но достать не могла. Затем мы встретились, когда он посещал попеременно все палатки и шел на руки доверчиво к каждому.
Дня два так и непонятно было: чей он? Звали его то Филя, то Лимон, а младшая тургруппа ульяновцев – фирменно – «Лимонти». Только после выхода в поход наш командир Дима Травкин признался, что он хозяин. Дима, воспитанный работой в «Орленке» на высоких идеях, не мог пройти мимо брошенного (да ещё черного) на пустыре Ульяновского кота и решил взять его в поход.
Я знавала котов, абсолютно домашних, которые дольше балкона не хотят  выйти. Наш последний Мурзик, преданный не дому, а маме, не страшась, огородами пробирался встречать с работы маму минут за десять до её прихода, через три Кедровских шел до Карла Маркса. Потом сопровождал её, мурлыкал, сообщал что-то своё, и она понимала...
Феномен Лимона заключался в том, что он сразу понял, что домашним котом ему долго не быть, что за телегой надо идти безропотно, как и все, пешком. Но когда его садили в телегу, благодарно мурлыкая, он ложился между рюкзаков и засыпал сном младенца. От стоянок не отходил. Горемычка с детства, он понимал, что таким маленьким, как он, без людей пока никак.
Наш маршрут пролегал через Акшуат, деревню, где учительствует Дима, в его дома и должны были ночевать. Итак, Филимон шёл к своему будущему пристанищу. И вдруг на нас налетели пчёлы, но даже через Олины и мои вопли был слышен ор котёнка, мигом взлетевшего на огромную иву и увлекшего за собой пчёл. И когда Сережа из сострадания полез за ним, Филя походил скорее на ежа, чем на кота: шерсть, как иголки, а в ней запутались, жужжа, пчёлы. Весь вечер котенок жалобно постанывал, не давал себя погладить. Но горький опыт теперь заставлял его сторониться всего жужжащего.
Однажды, когда долго и тщетно ждали автобус до Коромысловки, Филимон, прячась от палящего солнца, скрылся в поле ржи, видя нашу безучастность ко всему, очевидно, подумал:
– Опять бросили!
Но когда на него надели панамку, тем самым пометив кочку, где он поместился, он воспрял духом и стал поближе держаться к людям.
Но всё же, он уставал больше нас, хотя у него после семичасовых переходов под солнцем не облезала морда! Но сердобольная уборщица сельского магазина, жалея нас, колбаской угощала всё же его...
Суп с тушенкой в разных вариантах к концу путешествия кот возненавидел не меньше нас. И вот однажды он узнал, что в мире есть нечто вроде кошачьего деликатеса. Девочки после купания принесли две небольшие рыбёшки. Спавший у костра Филимон (он даже ночью со всеми по очереди, кто караулил лошадь, нес вахту) вскочил, и не жуя, проглотил их, хотя в длину они были такие же, как котенок. Потом он начал орать благим матом, прыгать на всех, от кого хоть чуточку пахло озером, напоминая своих сородичей из любимого всеми «Кота-ворюги» Паустовского.
Поразительная доверчивость Филимона к людям (а ведь они его когда-то обидели), умение принять наш туристический образ жизни и этакая незащищенность покорили наши сердца.
Вот так и видится: мы на сцене, а Филя сидит поблизости и терпеливо ждёт, чтобы продолжить путь.
Глава шестая. Благотворительные акции
Об этом писать труднее всего. В Акшуате два госпиталя инвалидов, самых больших в области. Никто нас не ждал. Предварительно сходили пешком за несколько километров, договорились о концерте. Лошадь разукрасили: золотинки, колокольчики. Едем в телеге поём. Люди смотрят – делают свои выводы: мол, учитель-то местный с какими-то цыганами уезжает!
От нашей жизнерадостности не остается и следа, когда на концерт не просто сходятся, а сползаются люди.
Нервы на пределе. Но какие радость и облегчение оттого, что достучишься песней в сердце человека, доселе тебе неизвестного. Хлопают, радуются, благодарят... Цветы... Каждый после концерта подходит, пожимает руки, приглашают ещё и ещё. И как сказать, что мы здесь - птицы залетные. В горле ком. И не у меня одной.
Вот как-то Дима обмолвился, что его соседке, учительнице Нине Дмитриевне, надо бы прополоть огород. Надо так надо. Зато потом такое вкусное жаркое, салаты, простокваша в благодарность от хозяйки, что мы в шутку посмеялись: «А что? Так можно и без продуктов прокормиться!» Умеют ульяновцы добрые дела выдумывать. Зря «Тимур и его команда» теперь не настольная книга ребят...

Глава седьмая. Дендропарк
Дендропарк в деревенской глуши! Ну, в Сочи, Карпатах, Москве – видела. И все-таки Дима, как истинный краевед, начинает завлекать рассказом. Парк заложил помещик Владимир Поливанов, который когда-то с Лермонтовым учился в кадетском корпусе. Сосны в этом краю не росли. Дубовые леса в этом краю не ценят особо – ни грибов, ни ягод. Это нам было в диковинку. Так вот, Поливанов стал брать оброк со своих крепостных деревянными кадками, в которых вместе с грунтом вывозили из благодатных краёв сосны. Потом деревья и без бочек прижились. И разрослись. С вертолёта если посмотреть, то одна гигантская аллея выложена инициалами Поливанова – В.П. Вертолёта у нас не было, но мы подивились другому: все деревья на учёте, белеют номерами. Стройные лиственницы, сосны, а ели выше таганайских. Наши ходят и веселятся: «Ой, какой гриб под сосной №338». Жаль усадьбу спалили. Похоже, XIX век состоял из созидателей, а XX из разрушителей. Но почему-то в таких местах верится, что возродится доброе и созидательное.

Глава восьмая. Кое-что о российских просторах и людях...!
У меня есть несколько друзей и знакомых, живущих за границей. Для друзей Россия – родина, и, конечно, их стремление возвращаться вновь и вновь понятно. Желание иностранцев забраться в какую-нибудь нашу глубинку, по крайней мере для меня, всегда было загадкой. Обделённая концертами, выставками, театрами европейского уровня, я всегда стремлюсь в столицы «добирать» то, что не заменят ни книги, ни общение, ни телевидение... Жизнь коротка, и путешествия я выбираю неповторимые, многообещающие. Идти по равнинной России мне, влюбленной в горы и моря, не очень-то хотелось. Но постепенно глаза стали привыкать к красоте бескрайних полей. Непривычные цветы, деревенские ласточки, лягушки, дремлющие по берегам ручьев, стреноженные кони, стада коров, разъезженные колеи просёлочных дорог... Как там у Есенина:
Это всё родное и близкое,
Отчего так легко зарыдать...
Это всё что зовем мы Родиной.
Вот так, как не забываются «трудные» дети или те, с кем я долго делю гринландские будни, – вот так и входила в душу Россия, бесконечная, огромная, по которой мы шли, истоптав не одну пару башмаков. Я не из тех, кто знает, «как обустроить Россию» или печалиться о вырождении нации. Я просто видела, как зреют хлеба, как простые деревенские женщины, видя нас, усталых странников, выносили скромное угощение, хотя мы в нём особо и не нуждались. Вспоминаю, как в деревне Беклемишево собралась неподготовленная что-либо слушать аудитория (после концерта должны были быть танцы). Но к концу концерта деревенские ребята стали брать автографы у гринландцев, наперебой живо всё о нас расспрашивать. И ещё – Ирек, примчавшийся на пропылённом УАЗике с непростой работы за тридевять земель, жертвующий часами драгоценного сна, чтобы послушать нас ещё, хотя и не раз слышал.
И участь странствующих музыкантов, где в каждой российской деревне ждут твоих песен, показалась нам прекрасной.

Глава девятая и последняя
Среди бесчисленных забот
И звезд,  придуманных не нами,
Пускай нас снова позовет
Звезда  полночной Темрязани,
Земли и неба чернота
И запах деревенской бани,
Добросердечья простота,
И даль, и близость расстояний.
От васильков – синей глаза,
От земляники жарче губы.
И свой концерт вершит гроза
Над деревенским старым клубом.
Друзья мои! Друзья мои...
Опять непросто расставаться...
Благословенны эти дни 
И наше песенное братство!
1993год.