de omnibus dubitandum 109. 301

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТАЯ (1896-1898)

Глава 109.301. ЗАБАВНИКИ И ГЕРОИ…

    Однажды, вскоре после Рождества, в помещениях второй роты, в совершенно необычайный час, затрубила труба корпусного горниста. Не успели кадеты спросить офицера, дежурившего по роте, что это значит, как из коридора донеслась его команда:

    — Строиться в ротной зале!

    Одна уже эта команда показывала, что случилось нечто необычайное и торжественное, так как обычно рота строилась в коридоре. Едва она замерла по команде "смирно!" неподвижно, как из боковых дверей вышел в полном составе корпусной оркестр, ставший на правом фланге, а за ним группой из дежурной комнаты появились все отделенные офицеры, также ставшие в строй на свои места.

    К замершей роте из коридора появился, важно ступая, как всегда, ротный командир — полковник Анохин. Казак-донец по происхождению, он представлял собой маленького, пузатого человека, с глазами навыкат и пушистыми серыми усами. Три его дочери, в противоположность отцу, огромные, могучие брюнетки, ходили в корпусную церковь и, в них "по традиции" был влюблен весь корпус.

    Человек очень добрый, Анохин искренне любил кадет и был большим любителем всяких торжеств.

    Поздоровавшись с ротой, "Пуп", как его непочтительно называли между собой кадеты, обратился к ним с речью. Красноречием он не отличался и, потому его обращение к ним больше состояло из коротких отрывистых фраз, в которые Анохин вкладывал обыкновенно всем известные истины, что добродетель должна торжествовать, а порок должен быть наказан.

    После речи он вызвал из строя какого-то малыша третьего класса, приговоренного педагогическим советом к суровому наказанию — снятию погон.

    Наказание это практиковалось в корпусе только в младших трех классах и полагалось лишь за проступки пакостные и предосудительные.

    Сообщив о приговоре плакавшему преступнику, "Пуп" величественно указал на него пальцем, причем из-за строя немедленно вывернулся крохотный ротный портной по кличке  "Иртыш" и огромными портняжными ножницами срезал у взвывшего от этой операции кадетика погоны. Затем обесчещенный таким манером "младенец" был отправлен на левый фланг роты, позади которой и должен был ходить до отбытия им срока наказания.

    После этой неприятной экзекуции, всегда тяжело действовавшей на кадет, с детства привыкших считать погоны эмблемой чести, полковник Анохин сделал многозначительную паузу, отступил на два шага назад и, выпятив колесом грудь, повышенным голосом скомандовал:

    — Кадет Греков! Два шага вперед, марш!

    Из строя вышел и замер перед кадетами и начальством маленький, белоголовый кадетик.

    — А теперь, господа! — не спадая со своего торжественного тона и лишь подняв его на две октавы, продолжал ротный, - вместо вашего товарища, наказанного тяжким для всякого военного наказанием... - да, именно тяжким!.. вы видите перед собой - кадета, совершившего благородный и героический поступок с опасностью для собственной жизни.

    Сегодня, получил от черкасского окружного атамана Войска Донского письмо... в котором он извещает меня что... кадет Греков на Рождестве, будучи в отпуску, спас в станице С-ой, провалившегося под лед мальчика. В воздаяние его подвига... кадет Греков Всемилостивейше награжден Государем Императором медалью «За спасение погибающих»!

    Закончив свою речь, полковник вынул из кармана футляр с медалью и, приколов ее на грудь Грекова, обнял и поцеловал его.

    — А теперь, — заговорил ротный снова, — ура, в честь вашего товарища-героя!
Рота радостно и оглушительно заорала "ура", оркестр заиграл "туш", а бедный, маленький Греков, с медалью на груди, пунцовый от смущения, не знал, куда ему деваться.

    Не успели нам скомандовать "разойтись!", как сотни рук подняли Грекова, а кстати и полковника Анохина и по старому обычаю стали их качать до одурения под оглушительное, звенящее детскими голосами, уже неофициальное "ура".

    Услышав эти радостные вопли, из других рот прибежали делегаты и, узнав в чем дело, помчались "домой" с новостью. За ужином в столовой, куда пришли все четыре роты корпуса, при входе отличившейся роты из-за столов загремело в честь Грекова новое, оглушительное под низкими сводами обеденного зала, "ура" уже всем корпусом.

    Этому стихийному и благородному порыву радости за своего товарища, несмотря на то, что ее выражение выходило из всех рамок корпусного порядка, не мешали ни улыбавшийся дежуривший в столовой ротный командир, ни один из четырех дежурных офицеров рот.

    Награждение Грекова медалью имело тем же летом неожиданное и забавное продолжение. Лагери корпуса находились верстах в пяти от Воронежа, в лесу, на берегу небольшой речки. Там, в деревянных бараках, жило ежегодно от июня по 15 августа около двух десятков кадет, не имевших почему-либо возможности провести летние каникулы дома.

    В этом году вместе с другими остался в лагере кадет князь Шакро А., веселый и милый грузин, на редкость компанейский парень и прекрасный, как и все кавказцы, товарищ. Хотя он был всего только в четвертом классе, но, неоднократно "зимуя" в одном и том же классе, имел на лице уже густую, черную, как вороново крыло, растительность, выраставшую, по уверению кадет, через полчаса после бритья. Вместе с тем это был лихой кадетик, небольшого роста, но ловкий и прекрасно сложенный, обладавший веселым и беззаботным характером. С ним дружил его земляк, отчаянный храбрец абхазец Костя Лакорбай — на два года старше по классу и большой забавник.

    И вот, скучая в лагере, за неимением других развлечений, оба друга решили разыграть сцену "спасения погибающих". Для этого Костя должен был изобразить во время купанья тонущего на глубоком месте, а Шакро "случайно" оказаться поблизости и вытащить погибающего. Все было заранее условлено и уговорено.

    Согласно выработанному плану, Косте надлежало удрать из лагеря перед купаньем кадет и влезть в реку, а затем, как будто увлеченному течением, тонуть и, взывать о спасении. Шакро же, предстояло, также негласно выбравшись из лагеря, спрятаться в прибрежных кустах, а затем на призыв утопающего броситься в реку и вытащить Костю, когда его крики привлекут других кадет.

    Блестяще задуманный план этот, однако, сорвался из-за Костиного ехидного поведения и, вместо того, чтобы принести Шакро славу героя, сделал его объектом кадетской потехи. Не входя в воду, Костя с шумом бросил в воду большой камень и отчаянно закричал о помощи. Шакро, которому из-за кустов обрыва ничего не было видно, услышав крик и, как говорится, движимый лишь собственным мужеством и жаждой подвига, как лев ринулся со своего обрыва вниз головой одетым, но, зацепившись за сук, перевернулся в воздухе и, вместо спортивного "броса", позорно шлепнулся в воду на глазах, подходивших к месту происшествия кадет под командой дежурного офицера.

    Когда несчастный Шакро, мокрый и грязный, выбрался на берег, его встретил гомерический хохот товарищей, т.к. предатель Костя успел им уже рассказать всю историю.

    Под шумное веселье кадет бедный Шакро был прямо из реки отправлен офицером в лагерь под арест за "самовольную отлучку". Заключение это он разделил, впрочем, по-братски со своим другом-предателем. Все лето потом кадетский лагерь шутил над этим приключением, а больше всех смеялся сам добродушный Шакро.

    Прошло шесть лет и все участники этой детской истории: Греков, Шакро и Костя доказали на деле, что их детские стремления к подвигам, заложенные разумным воспитанием в родном корпусе, создали из них, мальчишек-забавников, истинных героев на поле чести.

    Греков в рядах лейб-гвардии Атаманского полка, Шакро — драгун, а Лакорбай в Черкесском полку Туземной дивизии показали себя на войне доблестными офицерами. Корнетом абхазской сотни Костя отличался исключительной храбростью даже среди своего бесстрашного народа. Во время конной атаки полка в Галиции, когда его сотня отходила на прежние позиции под ураганным огнем австрийцев, он заметил, что под одним из его товарищей убита лошадь. Лакорбай немедленно повернул своего коня обратно и помчался на спасение товарища. Видя несущегося на них одинокого всадника, австрийцы сначала открыли ураганный огонь, а затем, прекратив стрельбу и поднявшись из окопов, с изумлением наблюдали непонятный им Костин маневр. Подскакав к раненому, Лакорбай поднял его на всем скаку к себе на седло и помчался обратно. Это было до такой степени смело и эффектно, что австрийцы вместо выстрелов проводили Костю громом рукоплесканий, а русские встретили его громовым "ура!"...

    Судьба не простила Косте его постоянную игру со смертью на войне. Покрытый славой георгиевский кавалер, он был убит в 1916 году.