Анатомия конец великой истории, глава 3

                III

Каллисфен был примерно на двадцать лет старше Александра, может быть, немного меньше. Никто при дворе не мог в полной мере уяснить, что может быть общего между тихим, иногда даже начитанным до томности ученым, чье само присутствие в воюющей армии было едва ли уместно и марширующим вперед и вперед войском. Ему завидовали. Почему? Сам Аристотель много раз говорил, что Каллисфен вел себя глупо, очень глупо. Смысл заключался в том, что невозможно приручить таких людей как Александр и даже любая близость с ними есть только мираж. Как много раз Аристотель напрямую говорил в своих письмах Каллисфену: «Ты вредишь лишь самому себе, когда критикуешь царя в присутствии других. Он не выносит никакой критики, даже если она и справедлива. Ты убиваешь себя». Каллисфен продолжал в том же духе, несмотря на все предостережения своего дяди.
Аристотель сам одобрил присутствие Каллисфена в армии подле Александра и позже проклинал себя за близорукость. Каллисфен был очень близок к нему и любил Аристотеля как своего отца. Фактически, эта самая черта – отвечать любовью на любовь была настолько в нем примечательна, что в 335 году до н.э., когда Александр вступил на царский престол Азии официально, Аристотель испытал сильную боль в сердце после требования Александра, чтобы Каллисфен оставался при его дворе и сопровождал в походах. Сначала, философ испытал боль, но затем, последовала радость. Каллисфен был предан Аристотелю и считался самым лучшим каналом передачи собственных мыслей Аристотеля в голову царя. Но как слеп был философ! Он ДОЛЖЕН был это предвидеть!
Дерзость Каллисфена была выразительной. Многие даже считали его высокомерным. Он не обращал никакого внимания на пошлую лесть и открыто презирал напыщенное восточное раболепие.
- Каллисфен, - Александр уже отпустил всех своих военачальников. Во время этих собраний Каллисфен был мрачен и молчалив больше, чем обычно, - Каллисфен, я хочу лично поговорить с тобой. Высокий блондин с голубыми глазами – греческий красавец взглянул на Александра тихо, но печально.
- Почему ты все время прячешься от меня? – Мне это не нравится. Это вызывает  у меня постоянное недоумение. Кто тебе не нравится в моем ближайшем окружении?
- Ты сам.
- Каллисфен, я знаю тебя с того самого момента, когда мы оба были учениками Аристотеля. Я не знаю этого человека, который сейчас предо мною.
- Я просил тебя много раз отпустить меня обратно в Афины. Аристотель постоянно просит меня вернуться к нему в ликей.
- Опять Аристотель, - Александр сплюнул на пол без стыда.
Каллисфен последовал взглядом за плевком.
- Ты также выплюнешь и меня, о, царь, - сказал он певуче, но язвительно, делая ударение на последних словах.
- Никогда! Я люблю тебя, … и ты знаешь об этом, - царь указал на Каллисфена, - приходи ко мне вечером. Я устал уже сегодня  с самого раннего утра. Мне нужно освежить мозги, и ты почитаешь мне вслух Ксенофонта.
- Кто присоединиться к нам?
- Только ты и я, и никто другой.
Александр сказал последние слова так просто, так естественно. Он подошел близко к Каллисфену, взял его руки в свои и поцеловал прямо в губы. Каллисфен не противился этому, но продолжал стоять с опущенными долу глазами.
- Каллисфен, - Александр позвал его, - Каллисфен.
- Да, мой царь, - он посмотрел на него.
- Я все еще люблю тебя, мой друг и хочу, чтобы между нами был мир. Мне это необходимо как воздух, пожалуйста, покажи мне, что между нами есть мир. Мне нужен мой прежний Каллисфен, мой нежный, ласковый ученый муж, кого я очень люблю слушать. Мне нужно, чтобы ты постоянно находился подле меня.
- У тебя теперь есть новая азиатская семья и новые друзья, и очевидно, они отвечают всем твоим теперешним нуждам.
- О, Каллисфен, это политика. Это лишь строительство новой Империи. Я должен сотрудничать с ними. Я понимаю всю примитивность их обрядов и традиций, Ты, как никто другой, должен понять меня. Это просто политика, просто пустяк, который не должен мешать нашей близости никоим образом.
- О, царь, простирания ниц перед твоими стопами – это политика? Твои глаза всякий раз зажигаются огнем, когда очередной пустяк – жрец еще одного примитивного божка объявляет тебя великим богом и начинает приносить тебе жертвы. Это тоже ты можешь назвать политикой?
Александр резко отошел в сторону и искоса взглянул на друга.
- Ты придешь на симпосион сегодня вечером?
- Только если это будет истинно греческий симпосион.
- Да!
- Ожидай меня, великий царь.
- Я буду.

Мараканда простерлась покорно ниц перед македонской несокрушимостью, подобно другим сотням городов. Остались моменты, которые надолго застряли в душе Александра, несмотря на необратимые изменения в его личности. Одним из таких моментов было празднование Дионисий – праздника в честь бога – покровителя его матери.
Бубны бились на последнем издыхании. Они выглядели так, будто бы, если кто-то ударит по ним еще раз, то кожа на бубнах разлетится вдребезги. Все смешалось и кружилось, извивалось и переливалось через край в одном безграничном, всепобеждающем чувственном экстазе.
Голые женщины-танцовщицы выражали свое желание освободить себя от мучительного испепеляющего желания самым недвусмысленным образом. Полу зрители, полу участники этого представления хрипели в такт порнодионкам. Александр оглядел присутствующих – Каллисфена не было. Абсолютно неожиданно для окружающих царь вскочил и буквально вылетел из зала. Это немного охладило атмосферу.
Каллисфен находился в маленьком дворике дворца.
- Я же просил тебя быть там!
- Я сказал тебе ждать меня, царь.
- Но ты не пришел!
- Нет.
- Я просил тебя придти.
- Я сказал тебе ждать.
- Все при дворе видят твою дерзость по отношению ко мне!
- Все при дворе видят твою слабость к раболепию в отношении себя.
- Твое поведение – бунтарское.
- Именно, царь.
- Ты можешь навлечь на себя мой гнев.
- Вспомни Аристотеля: «Раздражение и гнев должны быть направлены против высших, а не против низших. Тебе, же, равных нет».
- Опять Аристотель. Это он научил тебя неповиновению?
- Нет, это ты.
Александр издал какой-то невразумительный звук, который был похож на хрип.
- Пошли, Каллисфен, ты мне там нужен.
- Как кто?
- Как друг.
- Как твой друг я предпочту остаться здесь.
- Ты находишь мое общество недостойным?
- Да, я нахожу твое общество недостойным. Но я нахожу тебя весьма ценным как общество.
- Именно поэтому ты избегаешь симпосионов?
- Я не могу избегать того, чего не существует. Симпосионов больше нет, царь.
Александр дернулся, потом, будто бы ринулся к Каллисфену, затем вновь отпрянул и почти бегом возвратился к собравшимся. Первый, кто заметил мрачный вид своего молочного брата, был Клит. «Что случилось, царь?» - спросил он. Александр бросил на него обжигающий взгляд, потом спросил: «Почему ты назвал меня царем?» Клит не был обременен слишком большим академическим образованием и видел Платона только на расстоянии. Его обучал Леонид как Македонского солдафона. Так, что Клит ответил просто и открыто: «Потому что ты – мой царь».
- Что еще делает меня царем? Ну, же, Клит! Скажи мне, что это, что дает неоспоримое свидетельство тому, что я в действительности имею царское достоинство? Клит не был образованным человеком, но он тоже был среди тех, кто считался западной оппозицией. Так что он сказал: «Ты храбрый, царь, ты такой же храбрый как наши древние эллинские герои».
- Как Кастор и Полидевк?
- О, мой царь, ты неизмерно более превосходен, чем Кастор и Полидевк. Ты – божественнее, чем Близнецы. Ты – божественный царь, - это был голос Аристандра, одного из придворных прорицателей. Аристандр распростерся перед Александром на восточный манер. Александр взглянул искоса на Клита и рявкнул: «Сделай так же!»
- Нет, царь, я назвал тебя таким же храбрым, но храбрость сама по себе не делает тебя равным Олимпийским богам.
- Многим героям сейчас поклоняются также как Олимпийским богам.
- Но это происходит после их смерти.
- Что ты хочешь сказать, Клит? Может, мне следует воспринять твои слова, как подстрекательство к бунту против меня?
- Нет, царь, я – твой верный и смеренный слуга, как ты заешь.
- Тогда, сделай то же, что сделал Аристандр!
- Нет, царь.
- Почему?!
- Я – эллин, а не раболепный и услужливый перс или бактриец.
- Это – бунт, моя армия сейчас объединена в одно. И это милость богов ко мне!
- Ты слеп, и все, кого ты объединяешь в своей армии в одно целое – тоже слепцы!
- Ты – лжец и враг!!
Александр метнул в Клита яблоко. Женщины начали визжать, все слуги ринулись убирать колющие и режущие предметы. Телохранители закрыли тут же Александра своими  телами. Но могучий Клит сумел протиснуться сквозь «каменные» плечи свою голову и продекламировать "Андромаху"Еврипида: «…как ложен суд толпы».
Как это произошло никто не смог ни осознать, ни запомнить. Как молния возникает в небе, так копье возникло в руке Александра, и он молниеносно вонзил его в грудь мужчины, который однажды спас ему жизнь и был его молочным братом. Однажды, Клиту удалось отвести и отрубить руку врага, занесшего меч над Александром, но Александру не удалось отвести собственную руку, когда он занес ее над Клитом.
Александр увидел копье в крови и окаменелые глаза человека, который был, пожалуй, ближе и дороже ему, чем другие.
Он был жив всего секунду назад.
Македонский царь еще раз взглянул на копье и рывком, направил его себе в грудь. В ту же секунду несколько македонцев, кто все еще оставался рядом с царем в качестве телохранителей, вырвали копье из царских рук. Персы и бактрийцы стояли как вкопанные.

Царь был один. Он рыдал, не переставая. Позвали Каллисфена.
- Я не помню, я не помню, как я сделал это. Я совсем этого не хотел. Все выглядело так, будто это совсем не я.
- Понимаю, я могу это понять. Если это был не ты, если ты так сожалеешь сейчас об этом, тогда, это означает, что боги простили тебя, ибо они теперь дают тебе еще один шанс вернуться к нормальной жизни. Иди и принеси жертвы Зевсу и другим богам по своему желанию.
-Ты со мной?
- Да.
- Ту действительно со мной?
- Да, конечно.
- Мне нужны твоя поддержка и любовь.
- У тебя они есть.
- Нет, у меня этого нет. Ты утешаешь меня, как будто бы я все еще маленький мальчик, все-таки мне двадцать восемь.
- Я мог бы быть твоим отцом, так, что ты мог бы быть моим сыном.
- Ты мне очень нужен.- Тебе нужен отец.
- Ни в коем случае. Я – самодостаточен, но только временами я чувствую, будто я – это не я, понимаешь?
- Тебе нужен отдых, тебе нужно прекратить маршировать все дальше и дальше. Выглядит, будто ты не идешь вперед как завоеватель, но убегаешь от кого-то позади тебя.
- Вот как странно ты видишь мою военную компанию. Я всегда чувствовал, что ты не до конца со мной.
- Я с тобой, Александр, я с тобой. Возможно, я единственный, кто действительно с тобой, потому что, возможно, что только я действительно близок тебе.
- Помассируй меня, - Александр распластал ноги и руки, все еще всхлипывая.
 Он гордился своим телом и приказал увековечивать себя в камне только обнаженным.
Руки Каллисфена двигались ловко, уверенно, но мягко. Их мастерские прикосновения уносили все печали, боли и острые углы. Внезапно, Александр почувствовал, как он подпадает под сильное влияние этих рук. Чем больше его тело освобождалось от тяжести, тем более он ощущал себя подвластным этому внезапному облегчению.
- Каллисфен,ты знаешь наши традиции. Иди ближе ко мне.
Ученый бросил свое занятие и приблизился к Александру. – Ближе.
Он повиновался.
- Ты не боишься меня, Каллисфен. Почему ты так робок сейчас? Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе зла.
- Нет, царь. Я уверен в этом.
- твои руки столько блаженства.
- Ты достоин его, царь.
- Ты назвал меня царем, это означает, что я  достоин царствовать?
- ТЫ знаешь, мой царь, как я восхищаюсь тобой, - произнес Каллисфен, раскрасневшись от усилий и от близости обнаженного тела царя.
- Хочешь меня поцеловать сейчас? – спросил Александр.
- О, да, - сказал друг и устыдился своей откровенности.
- Иди ближе ко мне, - улыбнулся Александр и подтолкнул робкого ученого к себе.
На мгновение они застыли и не могли вымолвить ни слова. Александр оторвался первым. Он положил обе руки на плечи друга.
- Я никогда, никогда не обижу тебя. Я обещаю.