Шумерский эмбрион ч. 2

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Феликс

     Судьба распорядилась таким образом, что пятимесячного малютку приютила простая итальянская семья. Мальчика нарекли – Феликсом*, и первые десять лет, своей дарованной свыше жизни, он провёл в городе «на семи холмах». В отличие от других европейских городов, Рим в целом избежал разрушений, сохранив исторический колорит, былую стать и религиозное величие.
Сызмальства он рос послушным мальчуганом. Рано научился читать и писать. Старался во всём помогать любящим его родителям. Единственным «обстоятельством», которое слегка омрачало его беззаботное детство – были его, не то, чтобы седые, а скорее пепельные волосы. Часто этот «мелкий изъян» служил поводом для насмешек со стороны смоляной итальянской детворы. Из-за чего Феликс резко менял настроение и замыкался в себе на какое-то время. Выйти из «нахлынувшей минорной напасти» ему помогало одно единственное лекарство – поездка на прогулку по Термам Каракаллы*.
Его приёмный отец состоял на службе при городском управление и одной из основных его обязанностей являлся контроль по сохранению памятников и реликвий величайшей архитектуры. Благодаря родителю, на территории терм, для мальчонки круглосуточно были открыты все двери.
Феликс или, как уменьшительно-ласкательно называли его родные и близкие – Фели, был, что говориться, без ума от красот и величия Терм. Он взахлёб слушал все мифы, легенды и истории, в которых имелось хоть малейшее упоминание об этих, излучающих магнетизм, руинах, поражающих детское воображение своей грандиозностью. Любое маломальское свиданием «с мистическим волшебством руин», приводило ребёнка в неописуемый восторг. Будучи в столь юном возрасте, он лучше любого заправского экскурсовода, знал все закутки и закоулки Терм, местонахождение всех пояснительных табличек, секретные входы и выходы из «лабиринтов развалин», самые короткие пути к той или иной достопримечательности. За свои детские годы Фели облазил и изучил практически каждый уголок «необъятной путаницы, сплетённой из построек древней цивилизации», ставшие для мальчугана не иначе, как «вторым домом». 
Местные старожилы, со временем привыкли и полюбили белёсого паренька.
-Ты видел, наш Фели, опять прислонился и шепчется вон с той старой аркой?
-Ни дать, ни взять, она рассказывает ему, по большому секрету, как Каракалл расправлялся со своими братьями, или: «Бамбино! Феликс, напомни-ка, о чём гласит эта выцветшая надпись на той обветшалой стене банного корпуса?
Фели с превеликим удовольствием не только переводил древнеримскую цитату на современный лад, но и со всей ответственностью знатока, разъяснял на свой манер глубокий смысл, сокрытый ею, приводя ряд неопровержимых исторических доказательств, подтверждающих правоту приведённых доводов, тем самым, несомненно, изумляя всех слушающих.
Бывало, мальчонка усаживался напротив какой-нибудь неприметной мозаике и замирал, словно скованный ею, оставаясь в исходном положении не на один час. В свете дневных лучей, падающих теней и преломлений красочных тонов, перед случайными прохожими оживала нерукотворная экспозиция, глядя на которую со спины, не произнося не единого слова, они видели, как «вьющиеся белокурые локоны, сродни невесомому облаку, будто бы сливаются в одно целое с мозаикой, ненавязчиво поглотившей «живое изваяние». Складывалось впечатление, якобы каменное изображение наполняется, ничем иным, как человеческим дыханием, оживающем прямо на глазах».
Но ведь и в самом деле, Феликс, словно погружаясь в атмосферу, незримую человеческому взору, буквально слышал «эхо забытых вёсен», всерьёз мечтая примерить на себя роль героя тех самых нерассказанных саг, что когда-то несправедливо вычеркнули из многотомных дневников истории.
*Феликс – в переводе с латинского языка, как «Счастливый»
*Термы Каракаллы -  термы императора Каракаллы в Риме, официально именуемые термами Антониниана.
Тот самый нашумевший случай, когда Фели потерялся и его искали целых три дня, стал явным подтверждением тому, что мальчик наделён нечто большим, отличающим его от обычных детей. Поиски «растворившегося в воздухе» Фели, взбудоражили всю округу. И вот, когда надежда отыскать «пропажу» почти угасла, один из содействующих в поисках археологов, случайно спустился под землю в закрытый на тот момент для посещения митреум*.  Его ручной фонарик посетил несколько секунд, потом заморгал и вовсе погас. Выручила восковая свеча. Как только он зажёг её, озарив светом пространство, то услышал в самой глубине стен странный прерывистый шорох. В центре храма, на голом и холодном полу, сидел Феликс и что-то тихо и бессвязно бормотал себе под нос голосом старца. Археолог окликнул парнишку, но тот, оставаясь в исходно-отрешённом положение, продолжил «свою медитацию». Тогда мужчина расторопно подошёл к ребёнку со спины, аккуратно, дабы не испугать, поднял его на руки и понёс к выходу.
-Остановитесь на минутку, - обратился к нему мальчуган, с предвзятым недовольством.
Археолог замер на месте, как вкопанный. Звук шороха, чем-то похожий на шёпот «седых друидов», в ту же секунду усилился, пронёсся по четырём стенам и испарился под сводами потолка.
-Всё, можем уходить, - скомандовал повелительным тоном Фели.
Тем же вечером, вернувшись домой, родные и близкие пытались разузнать у «найдёныша», что с ним случилось и каким образом его угораздило оказаться «под землёй» в храме жертвоприношения. Долгожданного «признания» так и не последовало.
На утро следующего дня, в своей непринуждённой манере, мальчуган обратился с вопросом к отчиму: «Они куда более седовласее и разговорчивее, нежели, чем я думал раньше. Как ты считаешь?»
-Эй, Фели, перестань! Если ты опять о своих развалинах, то у них давно не осталось ни единой волосинки и к тому же они немы, как рыбы, - отшучивался родитель, при этом показательно жестикулируя руками.
-Как же не осталось? Ещё как осталось. Ты просто не видишь, как они вьются на ветру, словно «гривы степных коней», унося подальше от нашего слуха предания былых времён.
Волей-неволей, этот странный диалог, вдобавок с подробным художественным повествованием археолога, нашедшего Феликса в глубине митреума, о таинственных перешёптываниях, принудили Энрико, так звали приёмного отца, ни раз задуматься над тем, что его ребёнок и впрямь посвящён в сокровенные тайны былого.
                -/-
 Суета-сует умеючи затирает памятные «переживания», но в случае с Феликсом, она видимо решила сделать исключение из правил.
Так уж вышло, что двумя годами позже, Фели, предпочитавший общению со сверстниками, изучение исторической литературы, невзначай познакомился с Летицией.
-Что это за книга у тебя? – поинтересовалась девочка, перегородив дорогу, возвращающемуся домой мальчишке, марширующем по улице с видом «магистра философских наук».
-Если тебе действительно интересно, то это: «Похищенная Лемурия», - ответил тот, показывая на обложке яркое название книги, после чего, взяв короткую паузу продолжил: «Своего рода путеводитель о Лемурийской цивилизации».
-Никогда раньше не слышала ничего подобно. Может прочтёшь отрывок или коротко перескажешь? - не особо доверяя заносчивому всезнайке, предложила девочка.
- Хорошо. Только учти, что моя точка зрения не совсем совпадает с авторской, потому как сей «научный труд», значительно разнится с тем, как обстояли события на самом деле, - подняв брови в окончание своей фразы, согласился Фели.
- Вон оно как! И откуда тебе это известно? - слегка шокированная таким, как показалось, высокомерно-предвзятым общением, возмутилась юная особа.
*Митреум - храм культа Митры.
- Я отчётливо помню Лемурию из своих снов, - без утайки и вполне осознано отразил «женскую нападку» застеснявшийся мальчуган.
- Тогда жду начала повествования и смотри, я сильно рассержусь, если окажется, что ты просто-напросто задирал передо мною нос. Кстати, меня зовут Летиция, а как обращаться к тебе?
- Фели, - не много оробев от подобной «угрозы», представился он, протягивая в знак приветствия свободную руку.
Сказать, что юная особа была очарована невероятным и душещипательным рассказом о Лемурии, продолжавшимся около трёх часов, значит не сказать ничего. Она была покорена такими глубокими знаниями столь юного дарования.
Вскоре взаимная симпатия переросла в настоящую крепкую дружбу. Не смотря на разительную для детей разницу в возрасте, ведь Летиция была старше Фели на целых пять лет, подобное «расстояние» только сближало их обоих. Гуляя целыми часами напролёт по улочкам Рима, не замечая за разговорами ни времени, ни пространства, ни прохожих, поочерёдно рассказывая друг-дружке занимательные небылицы, они погружались в свой романтический мир, ведомый только им и никому боле. Случалось, когда Фели, в разговоре с Летицией, упоминал о том или ином забытом историческом событии, его глаза закрывались, а голос становился будто нарочно исковерканным. До поры, до времени юная собеседница не придавала особого значения этим импровизациям, решив, что мальчик просто-напросто дурачится и таким образом веселит её. По прошествии определённого периода, «затмения Фели» стали настораживать Летицию и дабы развеять все предположения, она решила дождаться подходящего момента, чтобы поставить вопрос ребром. В конце концов её ожидание было вознаграждено.
Разговор в тот день зашёл о роли братьев наших меньших в жизни людей, и Феликс, крутя в левой руке поднятое с земли странное белое пёрышко, воодушевлённо вёл занимательный экскурс по данному «абзацу». Как вдруг, детские веки опустились, а звонкое звучание резко сменилось хриплым ворчанием: «Две, любящие друг друга, птицы свили уютное гнездышко. Вылупившийся птенец стал для них смыслом жизни. Спустя десять дней, после его появления на свет, ураган неведомой силы, впервые появившийся в этих краях, сорвал гнездо с ветвей дерева и «потащил» его за собой в далёкие жаркие страны. Птицы-родители, вцепившись за края своего «жилища», на протяжении тяжкого пути, укрывали неоперившегося желторотика своими крыльями от напасти. Совсем обескровленные, чувствуя неизбежность приближения неминуемой погибели, жертвую собой, им всё-таки удалось вырваться из хватких когтей вероломной стихии. Последнее, что они увидели перед тем, как их сердца перестали биться, это то, как белая птица, похожая по своим очертаниям на перистое облако, подхватила на лету их птенца и …»
 -Зачем ты закрываешь глаза и меняешь интонацию в голосе? - оборвав на полуслове повествователя, бережно коснувшись, дабы не напугать, окликнула его девочка.
Фели, как не в чём не бывало осмотрелся и привычным тоном ответил: «С закрытыми глазами я вижу…», -тут он притаился, словно в поисках нужной формулировки. «…я вижу незримое. Это оно изменяет голос, смотря вокруг закрытыми очами. Мне остаётся только подчиняться ему».
-То есть ты способен видеть не только прошлое, но и будущее!? - обескураженная от услышанного, побагровела Летиция.
-Вполне возможно, - спокойно произнёс Фели.
Тем же вечером девочка, крайне взволнованная и обеспокоенная «возможностями» своего меньшого товарища, поспешила рассказать обо всём увиденном и услышанном маме. Та, в свою очередь, не замедлила поделиться, приукрашенной «сплетней», со всеми родными и знакомыми. По округе поползли разные слухи о «незаурядных способностях мальчика с белоснежными волосами». Тем, кому удавалось приватно разговорить Фели, пытались выудить из него те или иные тайные сведения узкого характера. Мальчуган не охотно общался на подобные темы, но если и вступал в диалог, то понять окольный смысл его мудрёных притчей не удавалось почти никому.
Узнав обо всём этом, Ассанта, приёмная мама ребёнка, выбрав подходящий момент, тактично задала своему любимому чаду серьёзный вопрос: «Фели, ты не поведаешь мне о том, почему в последнее время так много людей желают поговорить с тобой с глазу на глаз?»
- Наверно, им хочется узнать нечто большее, чем положено, - ответ мальчика, прозвучал так, словно тема разговора ему была явно не по душе.
- Тогда скажи своей маме, это правда, что иногда, при общении ты закрываешь глаза и пытаешься говорить чужим голосом? - несколько волнуясь, продолжила Ассанта.
- Я меняюсь, когда белый затмевает красный, - глядя в материнские глаза, вымолвил Фели.
- И как часто такое случается с тобой, мой родной? - склонившись перед сыном, приложив свои ладони к его щекам, с материнской нежностью и заботой, проронила она.
- Мам, то, что я скажу тебе сейчас, может показаться не много странным для тебя, но постарайся выслушать и понять меня, - поверх её ладоней мальчик приложил свои, соединившись с ней, как бы во единое целое, - Это случается, когда животрепещущий рой альбиносов, вперемешку с жемчужными градинами, кутается в тополиный пух, украшенный лепестками подснежников, а белые искры осеннего костра слегка покусывая их, взлетая как можно выше, указывают спасительный путь, вопреки ярко-алому течению и супротив предначертанному им протоптанному маршруту.
В этот момент, Энрико, стоявший поодаль, внимательно слушающий каждое слово своего ненаглядного «провидца», не мешкая ни секунды боле, подошёл к ним и на правах отца семейства вмешался в откровенную беседу: «Феликс, разве мы с мамой не заслужили того, чтобы наш единственный сын объяснил нам всё более понятным и простым языком?!»
Ничуть не смутившись подобного отцовского «натиска», мальчик продолжил: «Я знаю, как сильно вы меня любите. Вряд ли это можно передать словами. Вы самые лучшие на свете родители, которых можно только пожелать, - тут он осёкся, сдерживаясь от падения неминуемой слезы, но взяв себя в руки, добавил: «Ярко-алое течение всеми силами отгоняет рой альбиносов от нашей семьи, стараясь миновать неизбежное. Я всегда боялся причинить вам боль, если начну сказ о моих видениях, но откинув все сомнения, отныне можете быть спокойны. Поверьте, очень скоро всё забудется и изменится к лучшему, - после чего, улыбнувшись, Фели обнял отца и мать.
Продолжать «мучить» необычного отрока своими назойливыми расспросами сразу стало излишним. Да и как, людской расе, умудриться разгадать загадку «Бриллианта Атлантиды», который никогда не оставляет следов после дыхания, через который не прочтёшь искажённое слово, греть руками который совершенно бесполезно, ведь его сердцевина излучает тепло изнутри, а кривые лучи затворили тайну истоков?
                -/-
Знаменательное утро четверга 10-ого февраля 1955 года для всех жителей Рима ознаменовалось распахнутыми дверями метрополитена. Семья Фели стала одной из первых в длинной очереди, которой посчастливилось воочию засвидетельствовать «силу прогресса». Спустившись под землю, Феликс с неподдельным интересом начал оглядываться вокруг, досконально изучая «новую обстановку».
-Мам, а ведь это подземелье, чем-то похоже на мои Каракаллы? Ты не находишь? – с серьёзным видом обратился он к красивой итальянке, крепко державшей его за руку.
-Да, ты прав мой большеглазый бамбино, - отозвалась Ассанта, ласково теребя густые, белокурые локоны своего любимого фантазёра.
Раздался громкий шум прибывающего поезда. Толпа ещё больше оживилась, разинув рты от удивления. То ли от огромного количества людей, скопившегося на платформе, то ли от оглушительного грохота поезда, то ли от эмоций, переполнивших детское воображение, ноги мальчугана подкосились. Он повалился на бетонную плиту платформы и замер.
Запах подземки, появившийся извне откуда, поглотил окружающее пространство. Новый вездесущий запах. Ровно, как почти десятилетие тому назад.
…судьбоносным моментам, как и весенним проталинам, не в терпёж обнажать «наготу» людских предсказаний о заоблачном будущем…
Мать и отец, стоявшие рядом, на мгновенье растерялись, но тут же спохватившись, синхронно склонились и примкнули к груди своего чада, прислушиваясь к его дыханию. В этот самый момент Фели резко открыл, слегка помутневшие глаза и как ни в чём не бывало отчеканил чистым французским: «Позвольте. Что Вам нужно от меня? Я могу пропустить гонку в Ле-Мане? Немедленно пустите! Я тороплюсь!»
Отказываясь понимать логику происходящего, родите Феликса переглянувшись, оторопели. Так, всеобщему обозрению, явилось второе изумье* счастливого мальчугана.
Буквально силой Энрико и Ассанта, привезли домой «чужого» Фели, который всё время пытался вырваться и неустанно кричал им фразы, сравнимые с околесицей, на чуждом для итальянцев языке. Вопреки всем предпринятым действиям, ситуация оставалась, мягко говоря, затруднительной. 
Продолжительная экскурсия по излюбленным местам Терм не возымела никакого результата. Старожилы «древних развалин» были удивлены поведением Фели, не меньше его приёмных родителей. Все попытки найти с седоволосым бамбино общий язык закончились полным фиаско. Ребёнок смотрел на всё происходящее вокруг него отсутствующим, временами раздражительным, взглядом, то и дело, упорно, как мантру, твердя о свое одинокой маме, в купе с частыми упоминаниями об автогонках во Франции. Ни встреча с Летицией, ни многочисленные визиты родных и близких семьи Энрико и Ассанты, ни прекращающиеся попытки разбудить детскую память воспоминаниями из недавнего прошлого, ничего не помогало.
Наконец-то удалось вызвать терапевта, разговаривающего на французском, потому как все другие доктора, проживающие в округе, оказались бессильны. Более трёх с половиной часов врач находился за дверьми детской, в которой вырос ребёнок. Закончив «беседу», он вышел крайне озадаченным. Не нужно было никаких слов, чтобы и без того понять вопрос, застывший на лицах, убитых горем, родителей.
-Предлагаю вам «взять себя в руки» и постараться внимательно выслушать меня, - спокойным тоном начал доктор.
Беспрекословно, муж и жена, взявшись за руки, опустились на софу, в гостиной. Врач сел напротив и продолжил, всё тем же равномерным тоном: «Физически ребёнок здоров. Я не нашёл ни каких физиологических патологий и видимых изменений в его организме. Но есть, что называется, и другая сторона медали», - он выдержал паузу, смотря прямо в устремлённые на него молящие взоры, - Мои слова, могут сейчас показаться вам весьма странными, но Ваш сын – это ребёнок, чья судьба неведомым образом кардинально изменилась. Его настоящее имя, как он утверждает, не Феликс, а Вениамин*. Во Франции, в городе Ле-Ман, опять же со слов малыша, его давно ждёт родная мать. Он досконально точно рассказал мне всю биографию своей жизни и ни разу не упомянул, ни о Вас, ни об Италии, ни уж тем более об археологических раскопках и увлечением Каракаллами. Его французский, для столь юного возраста – безупречен. Для меня, как, впрочем, и для любого здравомыслящего человека, данный прецедент был, есть и думаю, останется загадкой, которая не подвластна медицине. Наверно, мне стоит извиниться перед Вами, за столь откровенный диалог, но моё профессиональное чутьё, подсказывает следующее: если Вы продолжите удерживать своего ребёнка взаперти, то вряд ли данная мера приведёт к улучшению его самочувствия. Я не вправе давать советы, но как бы там ни было, рекомендую Вам пойти на беспрецедентные меры и отправиться
вместе с мальчуганом во Францию. Поверьте, хуже от этого не будет».
*Изумье – обморок
*Вениамин – в дословном переводе, как «Счастливый сын».
Доктор откланялся, оставив Ассанту и Энрико наедине с решением непосильной задачи.
…любимым прощают то, за что нелюбимых чествуют свиданием с гильотиной…
Они сидели не шелохнувшись, глядя в раскрытые настежь окна гостиной. Десять счастливых лет беззаветной любви, под звуки нежной мелодии, неспеша проплывая в их подсознание, таяли наяву не смея противиться предначертанному течению.
В какой-то момент, в окно, что по левую руку от них, плавно влетело маленькое белое пёрышко. Медленно проплывая на уровне глаз, оно постепенно опустилось и слегка коснулось материнских рук Ассанты, будто прося об укрытие. Бесцеремонный сквозняк, сродни мавританскому мавру, ворвавшийся внутрь дома, подхватил «беспомощного паломника» и вместе «с лёгкой добычей» вылетел в окно, что по правую руку от них.
Энрико и Ассанта, вопреки здравому смыслу, так не решились составить компанию новоявленному пилигриму. Чувство, внезапно настигшей их семью, невосполнимой утраты ранило родителей в самое уязвимое.
- Да прибудет с ним Дева Мария, - в унисон пролилось родительское благословение, после того, как захлопнулась дверь их дома, за которой послышались негромкие, удаляющиеся шаги их единственного и горячо любимого Фели.