Шумерский эмбрион ч. 6

                ЧАСТЬ ШЕСТАЯ: Макариос

    -Что с тобой?! -  отгоняя смертельную агонию, старик, опустившись на колени, пытался нащупать пульс у бездыханного тела Лаймы. – Кто-нибудь, помогите! - обречённо, взывал он о помощи, понимая, что вот-вот случится непоправимое, но «как на зло» рядом не оказалось ни одной живой души.
-Твой голос сравним со старым вистлом*, на котором играют крайне редко, стараясь лишний раз не тревожить инструмент, - спокойно обратился к нему седовласый мужчина, резко открывший затуманенные глаза, едва вернувшись из иллюзионного погружения, чем поверг Натаниэля в лёгкий шок.
-Господи! Лайма, ты очнулась. Я так перенервничал, - с отдышкой в голосе, вытирая испарину со лба, прохрипел он, - но постой, откуда у тебя эти греческие «интонации»?
-Я вас совершенно не понимаю, - поднявшись с земли, стряхивая пыль с одежды, продолжил, на всё том же греческом, седовласый мужчина. -Мне пора, - махнув на прощанье старику рукой, он демонстративно «переступил порог нового витка смены поколений».
Джентльмен почтенного возраста, выбитый из привычной колеи резким выпадом реальности, «битый час» оставался сидеть на скамье, полностью погружённый в «озеро недоумения». Он так и не смог понять, насколько «головокружительно счастью, подвластно вывёртывается наизнанку»?
                -/-
… благодаря целебному эффекту музыки, выпадает шанс, распрощаться с въедливой меланхолией и перекроить узоры судьбы, ибо милая сердцу мелодия, всегда развеет отягощающие мысли…
Тех наличных, что были распиханы по карманам, едва хватило на билет в один конец. Каким-то чудом, ему всё же разрешили вылет из страны ночным рейсом. В преддверие рождения нового дня, глядя в окно иллюминатора авиалайнера, заходящего на посадку, седовласый мужчина любовался картиной аэропорта Эллиникона, с неподражаемой «текстурой притягательно-манящих воздушных врат Эллады».
Едва ступив на греческую землю, звуки «тревожной музыки» донеслись до его слуха. Не только в Афинах, но и на территории всей Греции, весна 1985 года выдалась изрядно неспокойной. Манифестации, демонстрации, крупные столкновения и мелкие стычки со стражами правопорядка охватили страну. Отношения между противоборствующими сторонами были накалены до предела.
Найти «тихий приют» оказалось куда более затруднительнее, чем он мог себе представить. Голоса людей, каждый из которых старался перекричать друг друга, напоминали «разбушевавшийся» оркестр, чей дирижёр отказался от своих обязанностей на неопределённый срок. Эта «не стихающая гудьба» мешала сосредоточится. Что бы хоть как-то понять происходящее вокруг, ему приходилось приседать на корточки и затыкать руками уши. Но подобная мера приносила довольно краткосрочную передышку.
Апогеем этой трёхдневной какофонии, стало событие, отпечатавшееся «не выводимыми чернилами» в его памятных отрывках судьбы.
Смеркалось. Он находился на одной из центральных улиц Афин. Как вдруг, внезапно появившиеся из тёмных переулков, молодые студенты начали громко скандировать свои требования, тем самым провоцируя, дежуривших неподалёку, полицейских. Завязалась потасовка. Не в силах воспрепятствовать, он молча наблюдал со стороны за стремительным развитием трагических событий. Неожиданно для всех, раздался выстрел! Шальная пуля сразила наповал пятнадцатилетнего демонстранта. Что-то нечленораздельное, сродни первобытному рёву вырвалось из груди седовласого мужчины, после чего он кинулся прочь от прокажённого места.
*Вистл – свистковая продольная флейта с шестью отверстиями на лицевой стороне, широко используемая в народной музыке Англии и др. стран.
Вслед за ним гналась «оглушительная симфония смертельной опасности», и когда ей всё же удалось настигнуть его слух, она, тотчас же мутировав, обернулась запахом кислого пороха, въевшись в дыхательную систему лёгких, вызвав довольно продолжительный кашель, сопровождаемый мучительными симптомами удушья.
                -/-
   Он поселился в густонаселённом районе Плака, под сенью скалистого величия древнего Акрополя. Мозаика тенистых и «худощавых» улочек «плиты*», играючи переливаясь причудливыми узорами, создавала тот самый, осязаемый момент непринуждённости. Здесь, баллады эпических достопримечательностей, величавое сопение памятников архитектуры, поверхностные напевы разношёрстных переулков и обворожительный гул нескончаемого туристического потока, раскрепощая сознание, наполняли воздушное пространство, ничем иным, как упоительной и самобытной мелодией афинян. Греция всегда славилась своей безграничной любовью к музыке, и именно эта данность, магнитом притягивала всех ценителей великого искусства.
- Кириос*, - обратилась к нему молодая гречанка, едва не застав его врасплох.
- Моё имя Макариос*, достопочтенная эллинида, - вежливо отозвался он в ответ.
- Вы что-то или кого-то разыскиваете здесь? - слегка смущённая ярким комплиментом в свой адрес, девушка продолжила нумерацию из пунктов своего «опросного листа».
- Работу и наверное…, - тут он задумался по поводу продолжения выше сказанного.
- Идите за мной, моему дяде требуется помощник, - не дожидаясь окончания глубокой мысли, скомандовала гречанка, - Кстати, где вы живёте, Макариос? Признаться, вы не разу не попадались ранее мне на глаза, иначе я бы вас обязательно запомнила.
Так, благодаря случайному знакомству, улица Адриана, для седовласого скитальца, явила себя в роли «кормилицы Деметры»: случайные заработки в маленьких тавернах, уличных кафе с небольшими террасами, скромных ресторанчиках, приносили те самые драхмы, которых вполне хватало на скромную жизнь и не только.
-Как благосклонна ко мне судьба, - наслаждаясь пассакальей* морских ветров, размышлял он, остывшими от дневного зноя скоротечными ночами, - Как чуден и приветлив этот солнечный край и как драматично сложилось «наше первое свидание», что я чуть было не решился бежать отсюда куда подальше. Теперь мне некуда спешить, ведь со мной моя музыка, а без неё я сгину, пропаду.
Макариос уже не затыкал уши и не искал «тишины убежищ», как ранее, наоборот, он старался поймать каждый новый звук, каждую неслыханную ранее нотку, каждый миг, наполненный звучанием. В нём раскрылся необычайный человеческий дар, удивительная способность – отчётливо слышать внутреннее звучание любого живого существа. В своём подсознание он визуализировал это «природное творение», полностью погружаясь «в чашу тайн сотворения одного из самых великих и прекрасных искусств во вселенной».
- Её границы - безбрежны, её глубины - бездонны, её просторы - немыслимы, её взаимность – бесценна! Именно ей присуща разительная манера – исключать, в самые волнительные моменты, такие ненужные для неё самой, слова, - Макариоса переполняли эмоции, сопровождаемые моментами озаряющими простые истины, лежащие на поверхности разума.
                -/-
    Ежегодный Афинский фестиваль или, как его ещё называют Фестиваль Афин и Эпидавра, набирая свои обороты, просто не мог не привлечь внимания Макариоса.
Музыкальное конфетти сыпалось ото всюду, неминуемо раскрепощая город «феерией умопомрачительных импульсов, взбудоражив безразлично-дремлющую зевоту».
*Район Плака, в переводе означает - плита.
*Кириос -уважительное обращение к мужчине в Греции.
*Макариос – в переводе с древнегреческого, как «Счастливый».
*Эллинида – обращение к девушке.
*Пассакалья - провожальная песня.
Первое, что пришло на ум, лицезрев Амфитеатр Одеона Герода Аттического, главную действующую сцену столицы, и услышав ранние ноты, которые, благодаря  акустическому эффекту, вонзались чётко в центр слуховой сенсорной системы, Макариоса – это «замысловатый» музыкальный инструмент, который несмотря на свой ветхий вид и по сей день звучит бесподобно.
Далеко за полночь, возвращаясь с концерта, посвящённого классической лаике*, его мысли, парадируя движения в сиртаки, то скользяще-тянулись, то перерастали «в галоп из воздушных прыжков». Он всеми фибрами души, ощущал миллиардные звуковые колебания оды, с кричащим названием «безумное исступление».
На пике каденции*, мужчина, чьи волосы напоминали цвет баритового камня, замер, будто вкопанный и вознеся руки к звёздному небосклону, во весь голос выпалил столь сокровенно-дерзкий вопрос: «Музыка, что для тебя любовь?»
Видно, не желая держать ответ перед простым смертным, древнегреческая муза Эрато, наказала своему преданному слуге – финикийскому ветру, немедля спуститься с Башни ветров и потуже затянуть «гордиев узел сокровенности», а то мало ли что.
                -/-
      Однажды, исследуя «карту городских улиц», в надежде отыскать «потерянные скрипичные ключи», Макариос остановился напротив невзрачного здания. Информационная табличка гласила, что за выцветшими стенами, «свой тяжкий крест в миру» волочит детский дом столицы Греции. Он настойчиво постучал в дверь. Спустя пару минут, на пороге появилась одна из наставниц приюта, с заученным вопросом: «Чем я могу помочь вам?»
Представившись, Макариос обратился к ней с настоятельной просьбой, сопроводить его к директору заведения. Войдя в кабинет, увешанный детскими рисунками, между руководителем детского дома и «непрошенным гостем» состоялся короткий по времени, но ёмкий по взаимопониманию диалог. После чего директор провёл короткую экскурсию по зданию и представил незнакомого мужчину детям. Малыши и подростки, внимательно рассматривали необычного посетителя с ног до головы.
-Твои волосы, как будто посыпали мелом, - внезапно прервав «познавательный сеанс сканирования», выдал кареглазый смельчак, - Можно их потрогать?
-Ну, конечно, - дружелюбно ответил Макариос, расторопно присев на колени и склонив «молочные вьюны» в сторону любознательного юнца.
-Ух ты! Да они настоящие! - воскликнул мальчишка, не скрывая детского ликования.
- А можно нам тоже? И нам! - подхватила задорная ватага, сиюминутно взлохматив белёсую шевелюру.
- Похоже вы им понравились, поэтому не вижу ни каких препятствий для ваших будущих визитов к нам в гости, - констатировал директор детского дома.
- С преогромным удовольствием, - донёсся в ответ голос взъерошенного прихожанина.
С тех самых пор, Макариос, чуть ли не ежедневно, наведывался к «юным дарованиям за очередной порцией резонансных дистантных ощущений». Детские голоса, вперемешку с искренними эмоциями, наполняли его слух музыкальными шедеврами, воспроизвести которые не под силу даже самому виртуозному оркестру. Эти непредсказуемые перепады темпа от престо к модерато* и тут же, через адажио* снова к престо, эта, нарушающая все каноны, динамика, от пианиссимо к фортиссимо с яркими вкраплениями маркато*, эти сопровождения витиеватой жестикуляций, от лёгкого и непринуждённого касания воздуха детской ладошкой, до «звона колокольчиков, тех что внутри игрушечного бубна», разрывающей всё воздушное пространство вокруг, крепко сжатыми кулачками – вот, что поглощало его целиком и полностью. Энергетика этой
*Лаика - один из самых популярных стилей греческой музыки.
*Каденция - типовой гармонический оборот, завершающий музыкальное построение любого уровня.
*Модерато, адажио, престо – виды темпа в музыке.
*Пианиссимо, маркато, фортиссимо -динамика, связанная с оттенками громкости звучания.
музыки, каким бы тяжким и утомительным не выдался уходящий день, наполняла «его выпотрошенный подсолнух» излучением неиссякаемого природного обновления с прорастанием живительных семян-вдохновителей. 
Где-то, спустя полгода, спускаясь со второго этажа здания приюта, проходя мимо одной из комнат, он случайно уловил тонкие нотки детской песенки.
Никогда раньше ему не приходилось слышать подобных интонаций. Будто, что-то новое, доселе неизведанное, вырвалось наружу из-под «скорлупы непостижимости».
Макариос вошёл в комнату, где у открытого окна стояла маленькая девочка, лет пяти. Плавные взмахи её загорелых ручонок, льняное кремовое платьице, вьющиеся пряди волос, так забавно выгоревших на солнце, и такой чистый, ярко выраженный тонкий голосок – напоминали ангела, спустившегося на обетованную и восхваляющего здесь «творения Отца небесного».
-Что это за песенка? -аккуратно произнёс Макариос, боясь потревожить «юное дарование».
- Про белую птичку, которая просит вернуться, улетевшее от неё пёрышко, - как ни в чём не бывало, повернувшись к нему, ответила малышка.
- И как поступит улетевшее пёрышко?
- Оно обязательно прилетит к белой птичке, нужно только чуть-чуть подождать.
- Очень интересно. И чем же они займутся, когда снова встретятся?
Малышка улыбнулась, потому, как не могла понять, почему взрослый человек задаёт такие «глупые» вопросы?
-Белая пташка и её пёрышко взлетят высоко-высоко, чтобы спеть самую весёлую песенку.
-Чара, - внезапно окликнула девочку воспитательница, - твои родители уже заждались. Нужно поторапливаться.
-Мне пора, - обратилась она к Макариосу и направилась к выходу. У самой входной двери она ещё раз обернулась и по-детски, иронично-непринуждённо прощебетала: «Знаешь, твои волосы очень похожи на белые пёрышки той самой птички и вот ещё что: если мы ещё раз увидимся, то я спою те самые грустные строчки из моей песенки, которые ещё никто не слышал».
Он ничего не успел ответить, столь очаровательному созданию, но сия скоротечная «увертюра», «разноцветной радугой» отпечатается в его избирательной мнеме.
                -/-
   Поздний вечер 26 апреля 1986 года, никак не давал покоя Макариосу. Его слух раздражала странная музыка, чем-то схожая с волчьим воем, сопровождаемая детским рыданием. Закрывая глаза, перед ним, словно наяву, возникали изуродованные до неузнаваемости, человеческие силуэты. Он никак не мог понять, чем были покрыты их светящиеся тела. От этого «ядерного загара», ему становилось не по себе. Звуки плачущей музыки с её обжигающими очертаниями становились всё громче и чётче. Желание перенести, рвущиеся на свободу ноты, из незримого пространства в реальный мир, заставили Макариоса схватить со стола, попавшийся под руку, карандаш и с закрытыми глазами он принялся шкрябать им по бумаге. Пылающие очертания обжигали и слепили до боли, которая в свою очередь коверкала восприятие звуков. Не в силах больше терпеть, он разомкнул свои очи. Боль в тот час же отступила, прихватив с собою мученическое звучание. Содрогаясь от пережитого, взяв изорванный листок бумаги, он поднёс его ближе к свету. На «искалеченной табулатуре, будто усмехаясь над бездарщиной начинающего композитора», сияли царапины, украшенные остатками следов от чёрного грифеля, нанесённые тупым стержнем.
Просидев на полу, всю оставшуюся ночь в полной растерянности, Макариос, как не старался, так и не смог воспроизвести в памяти «мелодию земного плача». Что уж там говорить о тех силуэтах, что мелькали на сцене «чернобыльской трагедии», о которых бояться упоминать и поныне.
                -/-
     В 1987 году, по инициативе греческих учёных и одной школьной учительницы, был открыт Детский музей, территориально расположенный буквально в пятистах метрах от площади Синтагма. Здание с весёлым жёлтым фасадом и зелёными оконными рамами, где выставлялись работы юных дарований в возрасте от четырёх до двенадцати лет, зазывало посетителей не только своей сказочной архитектурой. Сама атмосфера залов, наполненная множеством, как современных тенденций, так и экспонатов будущего, позволяла окунуться в беззаботное детство, щедро одаривая в игровой форме новыми знаниями, умениями и навыками.
Макариос, договорившись с директором детского дома, собрал всех воспитанников, и дружной и звонкой гурьбой они отправились на культурно-массовое мероприятие.
-Как мало им нужно для счастья? - размышлял Макариос, видя неподдельно-очаровательный блеск в глазах своих подопечных.
Засыпая работников музея скопом всевозможных вопросов, разглядывая всё до мельчайших подробностей, перешёптываясь друг с дружкой, временами, то безропотно умолкая, то неожиданно взрываясь от смеха, эта «изысканная публика», чем-то схожая с бродячими артистами средневековья, наполнила выставочные залы своей заразительной музыкальной зарисовкой шутливого характера.
- Сколько здесь пытливости и чистосердечности, а вслед за ними, «с вихрем необузданных фантазий, накрывающая с головой, подстёгивающая разум, буря окрыляющего вдохновения, - философствовал он про себя, - И почему мне суждено обойти стороной дар – стать композитором? Ведь, та неувядающая музыка, которую эти непоседы излучают, априори – Великая!
Нет, даже сравнивать её с теми «фальшивыми нотами», которые мне приходится слышать ежедневно от большинства взрослых, является ничем иным, как кощунством. Трагедия состоит в том, что это «огромное количество посредственностей» пытается всем навязать именно свою «правду», тогда, как дети просто не видят смысла в доказательствах земных догм. Они и есть, та самая правда, то самое безупречное сочетание звуков, то самое чистое, словно утренняя роса в переливах неминуемого рассвета, соцветие перезвонов, которому чужды фальшь, каноны, любые вмешательства извне. 
…заретушировав непрошенные слова, примкнувшие к первозданной музыке, в неписанном меню появится изысканная мелодия, распробовав которую на вкус, все другие блюда окажутся второстепенными…
Так, в поисках всё новых мелодий, окружённый многообразием витиеватых звучаний, в блужданиях по тернистым тропинкам собственных размышлений, яркой и многоцветной полоской, развивающейся в безбрежном млечном пути, протекали счастливые вехи Макариоса.
Где бы не работал мужчина с облакотным цветом волос, так или иначе, ему приходилось слышать один и тот же вопрос, пусть и в разнообразных вариациях: «С каким музыкальным инструментом или с созвучием какого природного явления, по-вашему, уместно отождествить этого мужчину или женщину?»
В своих прямых ответах, «самобытный эксперт» всегда оставался беспристрастен, иногда резок, местами груб. Желание захлопнуть «футляр безвкусицы, покрытой жирным слоем повседневности», каждый раз пробуждалось в нём, лишь стоило услышать потуги жалких намёков мнимого подобия истинной музыки. Но такова природа человека, что чем шире горизонты глобализации, тем уже границы непосредственности.
-Вы вероятнее всего огорчитесь, но я слышу, как от вас исходит, нечто невнятное и несуразное, - сродни «смертному приговору», оглашал он, сидящему напротив сотрапезнику.
-Не может это быть! - рьяно возмущалась кирия, желая услышать оправдания со стороны «обвинения», - Голос моего мужа бесподобен.
-В монотонности течения серых будней, мы понемногу привыкаем к тому, что выдаём желаемое за действительное. Поэтому нередко, сталкиваясь с заученными наизусть стереотипами, считаем их безжизненное начало, ничем иным, как «голосом с небес». Абстрагируйтесь и прислушайтесь. Разве вы не чувствуете, как опустошённо и обречённо сонмище косноязычных повторений и вульгарщины, пытается возвыситься над всем остальным. Изгнанный, скоплением бездуховности, особый звон, преимущественно утерян навсегда. Его лукаво подменило искусственное подражание. Абсолютное большинство людей, относятся к живой чистой музыке посредственно, если не сказать более – с пренебрежением. Другая, малая часть, отдаёт ей скромную дань – слушая, даже показательно восхищаясь, но обязательно делая это прилюдно, на показ. И лишь крошечная горсть посвящённых, на протяжении всей своей мимолётной жизни, так и не успевают вдоволь утолить ею жажду, насладившись досыта и надышаться в прок. Буквально во всём окружающем мире, они всячески пытаются отыскать «запретные плоды», чтобы поскорее высвободить из-под гнёта чёрствой и жёсткой кожуры, томящиеся внутри аппетитные ноты, сочные аккорды и вожделенные созвучия.
-Уж не хотите ли вы сказать, что нам чуждо, это ваше «живое звучание»? - дождавшись паузы в разговоре, вставил помрачневший афинянин.
Макариос, не утруждая себя ответом, рассудительно продолжил: «Знаете, на протяжение трёх последних лет, мне снится один и тот же сон. В этом сновидение, я наблюдаю со стороны, как появляюсь на свет Божий. Первозданный крик новорождённого – это ли не бесценное музыкальное творение?! В моём сне оно происходит по аккомпанемент «грохота вражеских барабанов», «плач безутешной скрипки», «ласкового прикосновения звучания нежного фортепиано» и …весь этот симбиоз мгновенно умолкает «едва завидя приближение силуэта белой флейты». Её соло настолько очаровательно, что «беспардонным парным тарелкам, невтерпёж поскорее заглушить это выступление, своими оглушительными ударами друг о дружку». Он посмотрел по сторонам и добавил: «Меня сложно понять, ещё сложнее принять. Видно, я не от мира сего, посему не стоит дюже сильно расстраиваться на престарелого отшельника, которому ко всему прочему так и не посчастливилось научиться играть ни на одном из музыкальных инструментов».
Семейная пара, многозначительно переглядывалась и без лишних слов, удалялась.
Уединяясь, коротая назойливые тоскливые вечера, Макариос придавался умению погружаться в сокрытые недра звуков, отлучаясь от внешнего мира. Там, на неизученной наукой глубине, он «с содроганием вдыхал, сжатый под высоким давлением, античный эфир», во времена ожидания неминуемой вспышки священного огня из кромешного ущелья, что раздавалась по округе громче любого мирского вопля. Умопомрачительное явление новой грани краеугольного камня перевоплощений. Музыка, зачатая вселенским светилом, обладающая вопреки всему непостижимой властью изменять скорость вращения любой из планет, к тому же обожающая кристаллизироваться в твёрдое состояние воды по своему разумению и узору, визуализировалась на глазах. В пиршестве божественных звуков, отделённых невзрачной каймой глухого невежества, она всегда являлась незыблемым примером совершенства естества.
- Бесконечная эволюции звука! - восторгался он, каждый раз находясь посреди каменных декораций святая святых, – Значит, посланный за мои грехи удел одиночества, состоит в том, чтобы тонко чувствовать и своими ощущениями «раскрашивать карнавальные маски её Величества», вопреки неимоверному желанию творить! Не уж то, ветхому изощрённому проклятию так и не суждено обернуться судьбоносным исцеляющим благословением?
                -/-
   Очередной десяток, оставшихся за спиной лет, бередящих душевную гармонию, обронил на прощание свой воздушный поцелуй. Благодаря нескончаемому роману с непостижимой и непокорённой музыкой, сердце Макариоса воспылало отеческой любовью ко всем «приёмышам детского дома».
-Ты ведь придёшь завтра к нам на праздник? - вопрошали трели детских свирелей.
- Если соглашусь, то, чем мы займёмся? - подтрунивал над ними их «слегка выцветший рояль цвета слоновой кости».
-Как чем? Будем петь новые куплеты, есть хурму и пачкаться, - хихикая, трезвонили они в ответ.
-Раз так, то тогда обязательно приду. До завтра, - и он, перечисляя всех их по именам, махал рукой этим юным дарованиям, которые шумной гурьбой вышли проводить его.
На праздник, посвящённый дню рождения детского дома, состоявшегося в первой декаде июня 1995 года, собралось достаточное количество гостей. Макариос приготовил особый сюрприз, специально приурочив его к торжественной дате. На празднество он взял с собой кифару*, купленную у одного старьёвщика года четыре тому назад. На отреставрированном до идеального состояния национальном инструменте, седовласый мужчина планировал сыграть свой музыкальный дебют. Когда же подошла очередь дебютанта произносить хвалебную речь, он скромно вышел на миниатюрную сцену, спрятав кифару за спину.
- Сегодня у меня есть нечто большее, чем обычные гостинцы. Я постараюсь исполнить для всех Вас продолжение мелодии про белую птичку и её непослушное пёрышко, а поможет мне в этом непростом деле, сей музыкальный инструмент, на котором, очень
давно, обожал играть лучезарный Аполлон, - и к всеобщему обозрению, он представил
разновидность античной лиры.
Дети и взрослые, удивившись пуще прежнего, громко захлопали в ладоши.
-Посвящается моим самым преданным и неподкупным друзьям, - дождавшись окончания рукоплесканий, анонсировал седовласый кифаред*.
И вот, когда последний приглушённый шорох поглотила идеальная безмолвность, а костяной плектрон* коснулся средней струны, под звуки «вырвавшихся на свободу стремительных капель дождя», Макариос, как выбившаяся из сил перелётная птица, участь которой зане предрешена, «разбился оземь».               
Шестая отключка, отличалась особым букетом ароматов, которые опытные сладкоешки учуют за версту. Это был запах свежей выпечки, впивающийся в самое нёбо вкусом дразнящего ризогало со свежими ягодами, душистой корицей и пряностью ванили.
В одно мгновение, лёгкое затишье, в предвкушение фейерверка положительных эмоций, сменилось тяжким молчанием, являющимся предвестником страшного несчастья.
-Что с Вами? Макариос!? - теребя его за плечи, пытаясь привести в сознание, взывали к нему, две подскочившие воспитательницы.
-Немедленно разойдитесь! - скомандовал, подоспевший на помощь директор. -Тихо всем! - произнеся эту фразу, он одновременно начал нащупывать пульс у неподвижно лежащего музыканта.
Чудесное представление музыки, которая является продолжением человеческого голоса, коему, в свою очередь, выпадает честь стать приемником её начала, закончилось едва начавшись.
Весь зал замер, затаив дыхание.
*Кифара -  древнегреческий струнный щипковый музыкальный инструмент; самая важная в античности разновидность лиры
*Кифаред - древнегреческий музыкант, играющий на кифаре.
*Плектрон - небольшая палочка, употреблявшаяся в древности для игры на кифаре.