Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 23

        Глава 23. Валлота

Я так и не узнал, как называются эти белые цветущие шары… Все улицы Валлоты были полны ими. Они свисали со всех ветвей, белые сферы покачивались и кивали на ветру, иногда отрывались и катили в пыли, болтались в вихревых смерчиках, и ветер гнал их по улицам, разбивая нежную красоту в лохмотья. Они были всюду: в порту, в доках, на набережной. Они плыли в тёмной воде каналов, соединяющих протоки Дора и Барны — двух основных рек Валотты — торгового и морского сердца Салангая. Эти реки сливались в широком общем устье, там царили плавни, огромные болота, богатые самой дикой жизнью, а здесь, в городе, выше по течению, обе реки были осёдланы плотинами, шлюзами, мельницами, по ним скользили лодки и баркасы, толстобокие приземистые баржи причаливали к пакгаузам и складам мануфактур, которых в изобилии было по берегам: жужжали лесопилки, далеко во влажном воздухе разносился отрывистый звон кузниц, шум мастерских — камнерезных, ювелирных, прочих.

Валлота, в отличие от угрюмой столицы Салангая, замершей у подножия Башен, была полна бойкой жизни и в то же время, стоило отойти чуть подальше от порта и набережной, производила впечатление уютной деревни. Может быть, потому что в Валлоте, разбросанной по берегам бухты и даже выплескивавшейся на острова, не было привычного мне городского центра. Это была сеть посёлков, иногда соединённых улицами, иногда разделённых пустырями. Чем дальше от берега, тем шума становилось меньше, подводы и экипажи встречались всё реже и всё явственней проступали черты сонной южной провинции, где на пустырях пасутся козы и спят в тени маленькие оборванцы.

Мимо одного из таких пустырей и проходит улица Роха, чтобы чуть дальше потеряться в путанице других мелких улиц и беспорядочных переулков.

— Давай милёнак, пагадаю, а? Ззалатой, давай…

— Ты же видишь: я из часовни, верующий. Что Единый назначит, то и будет, а ты тут с гаданием…

Я только что вышел из крошечной часовни Всех Святых, где до полудня успел поставить три розовые свечи Единому и теперь с лёгким сердцем ждал вечера, чтобы отправиться на тайную встречу в таверну у Мельничного моста. Задание выполнялось гладко, и я уже тешил себя мечтами о том, как славно я доложу  Дагне о своих успешных трудах и как он…

— Ай, милаш, ай, — толстуха засмеялась и махнула рукой, — не скажу, кто ко мне за гаданием ходит, кто паланкин присылает, в каких местах бываю, каким людЯм гадаю… То большие люди, не тебе чета, залёточка! И потом, ты северянин, а у нас здесь всё на свой лад, иначе, не как у вас!

— Бог един везде.

— Ай! Дом един, а в окошки розно глядим. Давай погадаю. У тебя дорога обманная, судьба кривая. Ты не жмись, я скажу-подскажу, да беду отведу.

Я пригляделся — ничего интересного в этой смуглой женщине не было. Ничего драматического, ни блеска чёрных кос, ни молодого задора в глазах, ничего таинственного. Неряшливая, расплывшаяся от многих родов фигура, цветастый платок на голове, насурьмлённые чёрно-синие брови, грубая пористая кожа вся в выпуклых родинках, из экзотики — разве что многорядное монисто, собранное из разных монет и бусин, частью стеклянных, частью резных деревянных и коралловых — тёмных, как кровь; и даже нитка жемчуга бледно светилась в этом дикарском украшении на колыхающейся груди.
Почему-то чувствовалось, что гадалка этим ожерельем гордится и дорожит.

Более ничего примечательного: плоские полные ступни — чёрные от грязи, такие же грязные многослойные юбки, нелепая смесь дорогих и наидешёвейших тканей, грубые браслеты из пожелтевшей кости и латуни на запястьях, руки — обычные руки служанки, ногти с чёрной каймой, пальцы в мелких трещинах и царапинах.

Мне стало смешно. Что эта бродяжка может знать о судьбе? Какую беду отвести от меня, когда от себя нищету отвести не может? Что у неё есть, так это неожиданная способность ловко складывать слова. Что ж, в этом она моя сестра по ремеслу.

— Не веришь, золотой-залёточка? Старой Кассе не веришь? — странно сощурилась она, и я внезапно согласился.

— Говори.

— Монету дай. Золотую, на монисто. Прицеплю — удержу. Жизнёшку твою удержу, понял? Держать буду, пока ношу.

Как будто чёрт меня под локоть толкал, и я выложил ей золотой дублон. «Сумасшедший! Что делаю? Откупаюсь», — так смутно пронеслось у меня в голове. Откупаюсь не от глупой бабы. От чего-то, чего ни я, ни она не знаем.
Или она знала? Или думала, что знает?

Забормотала:

— Семь морей ожидают тебя, семь зверей… Дорога твоя не вольная, а подневольная. Под ногами — земля чёрная. Не пей вина — подавишься, не ешь ветчины — отравишься. Не ходи поперёк мостков, в лодку не садись, на корабель не грузись… Эх, залёточка, по спинке твоей плёточка!..

— Ты что, дура?! Я дворянин, какая плёточка!

— Да ай! Без дела мне — кто ты. Вижу на шкуре пометы, так и говорю. Не всё скажу. Всего не вижу. Кто-то тебя застит.

Монета была вырвана у меня из рук, и гадалка не спеша пошла вперевалку, не оглядываясь, степенно, прилаживая монету куда-то за пазуху.

Я смотрел ей вслед, ощущая не то досаду из-за обмана, не то облегчение.

Забавная прибаутка о «семи морях» попала в точку, но всё остальное было набором неопределённых фраз, из которых меня особенно возмутила «плёточка»! Как глупа оказалась моя прорицательница, предсказывая дворянину судьбу обычного матроса! Скорее всего, это был заученный приём, и она не стала его менять для клиента более высокого разряда. Иногда мне кажется, что маман с её пренебрежением к низшим в чём-то права. Нет в них гибкости ума! Не различают высокое положение от низкого, думают, что всем достаётся одно и то же. Одна и та же доля страданий.

Впрочем, эта встреча мало что отняла у меня. До вечера я был свободен и мог вернуться на «Бонвиль», мирно стоящий в порту. Капитан, со значением поглядев на меня, сообщил, что им придётся задержаться на пару дней, прикупить «дельных вещей» (уж очень хороши бывают в Валлоте дельные вещи, особливо изукрашенные иллюминаторы да клюзы — вельми искусны и добротны) да прочего такелажу пополнить, так что коли я желаю отчалить с ними, то могу рассчитывать на верных два дня, чтобы уладить свои дела. Я говорил, что еду в Салангай для негоции, что вряд ли обмануло доброго ван дер Оэ.
Но сидеть на корабле, когда есть возможность пошататься по незнакомому городу, мне показалось глупо. Отдав дань делам тайной службы, я счёл себя свободным и направился куда глаза глядят.

Солнце стояло высоко, и я, достав рисованный план города, в который раз прикинул, как лучше добраться до «Семи морей». Планы и карты — моя любовь, пусть они даже такие, как эта, небрежно набросанная неизвестно чьей рукой; на них загадочные надписи: «Поста Белл-Мар» — нечто, отмеченное у самой кромки залива, заштрихованное пятно «Баньяско (тр)» — совсем неподалёку, стрелка между неровных линий «Венаска-канал», на берегу канала кружок — «Венаска Марене». Мельничный мост обозначен много дальше, на месте условленной таверны простой кружок без названия — ради конспирации. Мало ли к кому может попасть карта с надписями на северном имперском.

Чем больше я разглядывал карту, тем больше мне хотелось в это «Баньяско (тр)». Интересовал также «Поста-Бель-Мар», а вот «Лангалео, алькальд» вызывал желание обогнуть указанный пункт по широкой дуге. Всякий знает: при появлении в вашей жизни полиции неприятности только начинаются. Но к счастью, между мной и алькальдом простирались обширные, неровно закрашенные «Сады Оспитале-до-Марру» с чётко прорисованным неправильным многоугольником в центре, надо полагать, — самим морским госпиталем.

Я шёл пешком не спеша, рассчитывая уложить свой путь в полчаса. Покупать лошадь на один-два дня не было смысла, а совершать длительные поездки не входило в мои планы. Хотя… кое-какая мыслишка вертелась, но тут уж если повезёт, то лошадь мне не понадобится.

Мимо меня проезжали телеги и фуры, тянулись подводы ломовых возчиков, но ни фиакров, ни изящных ландо, ни простых извозчичьих пролёток я не увидел. Однажды протарахтела какая-то бричка с сидящим в ней надутым смугляком, но то был явно личный, хотя и неухоженный, экипаж.
Платного извоза отчего-то не было.

Жизнь в Ниме приучила меня к длинным пешим концам, и я не заметил, как дошёл до искомого. «Баньяско (тр)» оказались торговыми рядами.

Несколько десятков крытых лотков, говорливый прибой покупателей, низенькие постоянные лавки без витрин, зато с мощными дверями, замшелыми, вросшими в землю, с какими-то мифической мощи засовами и подвесными замками, похожими на ржавые чугунные ядра.

Я с любопытством прошёлся вдоль продавцов, вызывая у них оживление и надежду, и остановился у перламутровой шкатулки с чудесной работы серебряными накладками в виде русалок. Как же мне захотелось порадовать Кле-Кле!
С каким счастьем я бы прежде купил ей эту заморскую вещицу! Но проклятые страницы стояли перед моими глазами и я не мог не растравлять рану — то ли самолюбия, то ли любви.

Великодушие нашёптывало мне, что сделанного когда-то не воротишь, но я был непреклонен. И жалок в своей непреклонности.

Шкатулка осталась некуплена

Нарочно отойдя подальше, я присмотрел весьма мужественный кинжал и с затаённым восторгом взял его в руки. О, это было подлинное оружие: хищный, как пантера в прыжке, холодный, как ветер далёких дюн, чёрный и льдистый, как ночное небо над крышей Отеля Fauconnerie.

Рукоять с гладким обсидианом, странная красота слоистого чёрно-серого металла напомнила мне о перстне Дагне — таком же чёрном и пепельном и я решил купить этот кинжал, как будто обладание им могло сделать нас ближе.

Я всё не мог выкинуть его из головы.
Но полно! Было ли? Каким сладким бредом всё виделось отсюда, издалека… Разве мог вельможа увлечься мальчишкой, разве могло быть что-то большее, чем его минутная прихоть? Я знал по себе, что не смогу пресмыкаться, льстить, играть по правилам сильных мира сего. А значит, я потеряю его, это неизбежно.
Что ж, пусть хоть кинжал останется.

Вдоволь налюбовавшись своим приобретением, я отправился в путь, полагая, что если и приду в таверну чуть раньше положенного, то всё равно проведу время с удовольствием и пользой.

Тихие деревенские улочки Валлоты стремились к морю как маленькие речушки. В конце каждой из них сияла и мерцала гладь залива, вдоль каждой то ровно, то порывами дул морской ветер и качались над головой эти странные белые соцветия-шары.



                < предыдущая – глава – следующая >
  http://www.proza.ru/2020/04/06/2005         http://www.proza.ru/2020/04/09/1756