Тётка Маня

Далее, пройдя по дороге от дома Шешениных мимо кладбища метров шестьдесят , придем к дому “знаменитого исполнителя  песни Чёрный кот…”  Это была тётка Маня , которая жила в низком почерневшем от дождя неухоженном доме с полисадником, где кроме черёмух, ничего и не было: ни цветов, ни кустов. Тётке Мане было лет сорок пять, но по меркам деревни ,она была уже старухой. Да,  и на вид была старой, морщинисто жилистой старухой, у которой на лице главным элементом был большой рот, которым она манипулировала в соответствии со своим настроением.Разговор у неё был четкий, громкий, краткий, почти цитатный. “Цитаты” эти расходились по деревне со скоростью света и были пищей для насмешек и весёлого время провождения. Тётка Маня Путилова любила торговать, у неё была коммерческая жилка, оставшаяся ей от родителей, - бывших кулаков . Многие так её и звали: торговка. Муж отвозил её на лошади к станции, и торговля была успешной.  И почему то для некоторых это было позорно, разговоры среди деревни о торговле были как камень в их огород, поскольку советское время подрубало на корню всех предпринимателей одиночек и официально, торговля была запрещена даже на вокзале во время стоянок скорых и пассажирских поездов. Но тётка Маня торговала... толченой картошкой с маслом, с луком,квашеной капустой и огурцами. В поездах  от безделья народ выпивал .., и картошечка горячая с огурчиками была за милую душу. Частенько потом и сама тётка покупала чекушку вина и пила одна, укрываясь от мужа. Муж её Петр, или Петро, как она его называла, человек был из семьи репрессированных кулаков, человек трудолюбивый и строгий, поэтому непьющий. Битва со своей старухой была бесполезной, он это знал, но для порядка как муж, *счувал* её, то есть оговаривал. Ответ был один и тот же: “Петя, ты лишка то не ухай…” ( то есть, не кричи, не ругайся…)  Зато тётка Маня всей душой тянулась к молодёжи, ведь и они любят выпить и повеселиться, поэтому причисляла себя к этому разряду общества. Среди этой молодёжи таким образом она подыскивала сыну Васе или Мише невесту, а дочери Тамаре жениха.

  Бывало, напечёт к обеду шанег с картошкой, с маслом или с творогом, пирожков с луком, яйцом и зовёт эту молодёжь, возвращающуюся со школы, с работы,  голодную и любящую как говорится, пожрать за чужой счёт. А тётка Маня вообще просто зазывает, - халява да и только:
~  Валя, заходи, я уж шаньги испекла…
И Валя, которую она любила и пророчила себе в невестки, заходила. Сначала пироги да шаньги, а потом и предложения иного характера:

~  Может, ты выпьешь вместе со мной...Давай,Валя, выпей….Уважь тётку Маню!

 И Валя выпивала...Такая  была дружба несколько лет, пока Валя не уехала в город, так и не выйдя замуж не за Васю, не за Мишу.

   Тётка Маня по лицу и по одежде слыла какой-то Чёрной женщиной. Её лицо потемнело от постоянной выпивки, белесо седые  и вечно растрепанные волосы придавали лицу ещё больший  контраст. Нависшие брови, морщинистые щеки, привычка дергать уголками губ для эмоционального разговора придавали ей вид какой-то лешачихи, какого-то монстра. В одежде преобладали черно коричневые краски: игоневая коричневая шаль в крупную белую и серую клетку по краям, чёрная телогрейка, коричневая форма из школы , доставшаяся ей по наследству от дочери Тамары, была впору для худой и костлявой тетки Мани...Несмотря на мрачный внешний вид, тётка зубоскалила , да ещё как..была весёлой, когда выпьет и любила танцевать…


   Был Троицын день, или как говорят, в народе, день, когда “хоронили березку…” Вся молодёжь деревни сидела на скамейке, приставленной к забору из штакетника, кое-кто стоял и курил около ворот, которые были открыты настежь. Мрачный дом оживал в такие дни, и было немного странно, что только вчера здесь было как на кладбище, которое виднелось справа от дома.
За воротами был виден стол, на котором стояли пироги, закуска, бутылки с вином, а главное, стоял графин с брагой, что было тетки Маниной  гордостью...Она умела ставить брагу, добавляя в нее какие-либо сухофрукты. Тётка наливала, подносила со словами: ‘ Кольша, выпей; Тома, выпей…!’
Никто не отказался, тем более в праздник. Ребята по моложе крутили ручку патефона, который был тут же , на скамейке. Вокруг цвела черёмуха, сладостно приятный запах её щекотал нервы, хотелось петь, смеяться, жить и любить…
Тётка Маня просила “завести”  песню Чёрный кот, и когда красивый голос Тамары Миансаровой раздавался на всю округу, она выходила на середину площадки перед воротами. Взмахнув руками, тётка шла танцевать. Нет, никак не плясать, что свойственно женщинам её возраста.
Её костлявые руки были похожи на крылья, голова была устремлена вверх, шея судорожно дергалась, рот кривился. Это было похоже на крик раненой птицы, у которой подбили крылья, и она никак не могла улететь... Иногда т.Маня  подражала молодым, - начинала давать па…, переходила от шейка  к твисту,  ставила одну ногу чуть поодаль и крутила носком ногИ, потом присядала в твисте. Это был деревенский концерт, где все,что называется, “угорали”...и покатывались сО смеху.
Но этого мало, и т.Маня стала выкрикивать своего Чёрного кота, который долго потом, что называется,
  “гулял по деревне.. “


~ Чёрный кот, белый кот, красные пестриночки,


- пыталась петь радушная хозяйка двора. Все падали от хохота: что за пестриночки, да ещё красные…? Но всё принималось на *ура*, как будто так и надо, потому что была весна в самом разгаре, кругом белели цветы; и, казалось, нет более лучшего места на земле, чем эта деревня, этот двор, эта весёлая и вечно ржущая компания над теткой Маней во главе с ней.


8.04.20 в 14.00