Ремейк. Глава 6. На край света

Инкерман подскакивает от нового ощущения: дом дрожит и вибрирует от достаточно близкой работы винтов вертолета. Спросонья трудно не только рассчитать разницу во времени, но и просто разглядеть стрелки. «Неужели проспал?» —  думает Инкерман, лихорадочно одеваясь. Он выскакивает в коридор. Дежурной за столом нет. Входная дверь заперта изнутри на швабру. Инкерман вырывается на морозный воздух, становится несколько легче, и он бежит вокруг здания на шум винтов. У вертолета никого не оказалось. Гул вращающихся лопастей и свист турбин кажется оглушительным. Потоки воздуха вздымают вокруг вертолета тучи колючей снежной пыли, от которой нет никакого спасения. Полы плаща трепещут, как разорванный флаг. Волосы развеваются на ветру. Из носа бегут противные жидкие сопли и застывают на усах.

Вдалеке показался грузовик, неспешно пыхтящий в сторону вертолета. Как ни странно, но вертолет оказывается  обитаемым: из него выпрыгивают два летчика. Подъехала машина. Не обращая внимания на остывающего Инкермана, летчики здороваются с водителем, после чего двое лезут в кабину грузовика перебирать бумажки, а один из летчиков остается, перетаптываясь с ноги на ногу в щегольских летных унтах. Инкерман бросается к нему и орет в ухо, пытаясь перекричать свист лопастей и рёв двигателя:

— Брат, куда борт?
— Медвежка, Агваям, Усть - Агваям, лук и яблоки везем.
— Меня возьмите, до Усть - Агваяма, пожалуйста!
— Не могу, места для пассажиров нет.
— Да я заплачу, —  Инкерман пытается сунуть четвертаки летчику, —  и на яблоках как-нибудь пристроюсь!
— Нет, нет, не могу! —  лётчик машет руками и отворачивается.

Из кабины грузовика вылезает второй лётчик и после краткой беседы с коллегой подходит к Инкерману:
— Хочешь лететь?
— Да, очень надо!
— Если очень, тогда грузи! —  лётчик указал на грузовик и зашагал с товарищем к вертолету.

Водитель открывает борт грузовика, снимает брезент, пустые мешки и начинает подавать ящики Инкерману, бросая на него короткие недружелюбные взгляды. Пальцы Инкермана задеревенели, ноги ноют от холода. От непривычной физической работы он быстро взмок и выбился из сил, но упорно продолжает таскать ящики в вертолет, где их принимает один из летчиков и складывает друг на друга. Пот заливает глаза и застывает на ресницах, усах и бороде. Шквальные вихри от работающих лопастей норовят опрокинуть его вместе с очередным ящиком. Заледеневшие подошвы мокасин стали еще тверже и ужасно скользкими. Наконец Инкерман ставит последний и на четвереньках ползет в щель между бортом и стопкой ящиков. Дверь закрылась, появилось ощущение, что стало теплее. Пальцы и ступни ног пронзила боль и нестерпимое покалывание. Лед на лице тает и Инкерман, безуспешно, вытирает его рукавом плаща.

Вертолет ревёт и трясется, как бешеный. Кажется, он летит рывками и вот-вот развалится, прямо в воздухе. На Инкермана нахлынула эйфория, он почти перестал ощущать боль и с удивлением рассматривает свои красные, распухшие руки в царапинах, занозах, с заусенцами и черными каемками под ногтями. «Весь маникюр к чёрту!» —  с какой-то необъяснимой радостью, почти кричит Инкерман. Он повторяет слово «маникюр» и «педикюр», с акцентом на «педи», несколько раз. Они кажутся теперь очень смешными, эти бесполезные слова.

Через двадцать минут вертолет приземлился в Медвежке. Люди в кудлатых собачьих шапках грузят ящики на тракторный прицеп. То же действие, с равным интервалом, происходит и в Агваяме. Инкерман почти отошел от холода. В опустевшем на две трети салоне стало возможным перемещаться и взять яблоко. Подмороженная мякоть краснобокого яблока кажется необычайно сочной и сладкой.

Вертолет третий раз идёт на посадку. Внизу, в снежных вихрях, стоит человек в неизменной собачьей шапке, у трактора с прицепом. Вокруг вьется десяток собак, дружно облаивающих вертолет. Пилот открывает внутреннюю дверь и пригнувшись, переходит в салон. Инкерман протягивает ему «четвертак». Летчик отрицательно машет рукой и, приблизившись к уху Инкермана кричит:
— Не надо, деньги здесь мало что стоят, ты уже, наверно, сам убедился!
— Спасибо,
— Не за что! Ты на проезд заработал, надеюсь до свидания —  мы почти неминуемо встретимся ещё!

Не успел Инкерман выпрыгнуть на плотный, скрипучий снег, как вокруг него закружились веселые голубоглазые лайки с хвостами, закрученными баранкой. Инкерману не до веселья —  зверюги скалятся, задирая верхнюю губу чуть ли не на нос, обнажая нешуточные клыки, прыгают на развевающиеся фалды его плаща, подбираясь всё ближе, со всех сторон. Мужик в мохнатой шапке отгоняет собак пинками, хватает Инкермана за локоть и кричит в ухо: «Залазь в кабину, одежду порвут!» Долго упрашивать Инкермана не пришлось. Пока мужик загружает прицеп, Инкерман отогревает руки дыханием. Наконец мужик влезает в кабину:

— К кому приехал?
— К Игорю Кельшину.
— В гости, значит, подвезу, тут недалече, крайний дом на селе. Держись!

Предупреждение было не лишним —  трактор взревел и рванул с места, как будто собрался взлететь. Трактор бежит бодро и тряско, в окружении неунывающих лаек, переключившихся на облаивание колес. Вскоре собаки отстали. Крайний дом оказался занесен снегом почти по крышу. Из торчащей трубы жизнеутверждающе струится дымок.
— Зима в этом году очень ранняя. Вот дом-то. Бывай! —  кричит тракторист.
Инкерман, спрыгивает у дома.
— Спасибо, счастливо!

Инкерман прощается с трактористом и движется через прорытый в снегу тоннель, вниз, к входной двери. Дверь открывается сама, до того, как в неё успел постучать Инкерман. На пороге стоит улыбчивый молодой блондин в свитере грубой вязки и молча смотрит на нежданного гостя.

— Игорь?
— Он самый, —  бодро отзывается хозяин дома.
— Меня зовут Яша, я от Татьяны из Рыбачьего, Петропаловск-53. Помните, они с мужем у вас летом жили? С её слов мы с вами земляки…
— Танюшу помню, как не помнить, заходи, земляк, гостем будешь.
— Спасибо.
Инкерман сделал шаг внутрь, закрыл дверь и начал новую жизнь.