Ремейк. Глава 7. Игорь и Братка

Дом Игоря представлял собой два сруба «шесть на шесть», объединенных небольшим прирубом в центре, в котором располагались сени и кухня с большой русской печью. В левом срубе жилое помещение, а в правом — хозяйственное: там хранится соленая рыба и грибы в бочках. Копченые балыки и вяленое мясо болтаются на веревках. На стенах «распяты» шкуры медведей, лис-огнёвок и горностаев. На самодельной полке стоит ряд трехлитровых и литровых банок с икрой и рыжей, прозрачной  «рябиновкой». Во всем чувствуется основательность и рациональная сила хозяина.

Уловив немой вопрос во взгляде Инкермана, Игорь поясняет: «К прирубу сзади пристроены баня и туалет, но чтобы попасть туда, нужно обойти весь дом. Я с утра еще путь расчистил, вчера пурга была. Так что если припрет по-большому, быстро лопатой приходится работать. Вот так и живём: захочешь помыться — семь потов сойдет, в туалете с книжечкой не засидишься. Инкерман разделся. Хозяин показал на короткие валенки в углу и протягивает выцветшую синюю «олимпийку»:
— Надень, согреешься пока. Я баню затоплю. Помоешься… Голодный?
— Тебя подожду, если не против.
— Я-то не против, но сыт уже. Поешь, а вечером сядем, как положено.
— Спасибо.

Игорь жестом пригласил Инкермана пройти в комнату, а сам скрылся в хозяйственной части. В комнате из мебели: старый диван и большой дощатый стол в окружении табуреток. В углу стоят два зелёных оружейных ящика, поставленных друг на друга. На самодельных полках толпятся многочисленные фигурки из кости и целые моржовые бивни. В углу икона в серебряном окладе.  Стены сплошь драпированы шкурами. Лишь в одном месте, на фанерном щите висит несколько фотографий: мальчик с родителями где-то на даче и у Большого театра. В зоопарке, с игрушечным вертолетом. Детство закончилось: пошли подводные лодки, знакомые уже вулканы, Игорь в матросской робе с огромной рыбиной в руках, групповые фотографии улыбающихся ребят в морской форме, различные маленькие фотографии на документы, с незнакомыми лицами, среди которых Инкерман узнает только весёлую комсомолку Татьяну.

Инкерман вздрагивает от неожиданного прикосновения к ноге. Между валенок трётся зигзагом маленькая черная кошечка, задевая хвостом его икры. Инкерман садится на диван. Кошечка немедленно пристраивается у него на коленях. Впервые за последние дни Инкерману стало хорошо и… он мгновенно засыпает.

Инкерман проснулся от тишины, настолько непривычной, что от неё снова возникло острое тревожно-мнительное расстройство. Сердце колотится в груди. В голове прокручиваются какие-то лихорадочные обрывки недосмотренных страшных снов. Внезапно в памяти всплывают реальные события последнего дня, и он открывает глаза. В комнате ничего не изменилось, только на столе, в тарелке, лежат кусочки хлеба, рыбы и мяса. Рыба оказалась потрясающе вкусной, плотной, с золотой, легко отделяющейся шкурой. От продуктов тонко пахнет дымком. Невозможно понять, который час — ставни с внешней стороны закрыты и плотно завалены снегом. На кухне послышалась деликатная возня. Инкерман подумал, что это кошка, взял с тарелки кусок рыбы и вышел в прируб. Вдоль печки мелькнули две тени и исчезли за вязанкой дров.

Снаружи послышался скрип снега. Вернулся Игорь. Он шумно вваливается в сени, топая валенками. Мимо прошмыгнула знакомая кошечка, отряхнулась от снега и трется о ноги Инкермана. За Игорем топчутся, от нетерпения, две небольшие лайки и пытаются просунуться между ног Игоря и дверной коробкой.
— Смотри, сейчас цирк будет, — Игорь пропустил лаек, и они мгновенно хватают кошку. Одна лайка тянет её за голову, а другая за задницу. Кошечка шипит и машет передними лапами, распуская когти. Игорь придерживает одну лайку за ошейник, и она выпускает кошку. Та, не будь дура — тут же вцепляется другой лайке в морду когтями. Собака рявкает и кошка, наконец,  вырывается окончательно, мгновенно исчезнув в комнате. Игорь ловко ловит за ошейник вторую собаку и вышвыривает лаек на улицу.

— Когда-нибудь так задавят божью тварь, не боишься?
— Она живучая, привыкла, — смеется Игорь.
— Спасибо за еду, очень вкусно.
— На здоровье, в Москве, такого, не поешь, это точно. Местная экзотика.
— Кошка, у тебя крыс гоняет?
— Это её крысы, скорее, гоняли бы, — Игорь подхватил блуждающую кругами кошку под брюхо и поставил на выступ печи. Она замерла и выгнула спину, — видишь, чувствует, что на меченой территории — это горностаи здесь хозяйничают. Их ты, вероятно, и принял за крыс, а они как раз крыс давят, будь здоров!
— У тебя, прямо, зоосад на дому.
— Да, не соскучишься. На, тебе белье, мыло, пасту. Иди мыться, а я подойду.
               
Инкерман выбрался наверх, прошел десяток шагов и снова спустился по расчищенной тропинке к дому, обошел его и заскочил в предбанник. Пахнет вениками и относительно чисто. Инкерман разделся и зашел через моечную в парилку. Посидев немного, он вернулся в моечную, где на лавке стоят три шайки с водой разной температуры. Инкерман с остервенением намылился и трёт себя жесткой мочалкой. Стало невыразимо легче, что отражается на его лице. Заходит Игорь в армейских трусах, майке и валенках на босу ногу, с полотенцами через плечо. Он, как кажется Инкерману, с некоторым разочарованием или жалостью разглядывает тощее и неатлетическое волосатое тело своего гостя. Игорь раздевается. Он атлетически сложен, с белой кожей, без единого волоска, как женщина. На его левом плече и боку выделяется несколько страшных, огромных шрамов. Заметив взгляд гостя, Игорь поясняет: «Медвежонок отметил, расскажу как-нибудь, а сейчас — в парилку. У нас положено хозяевам гостя парить».

В парилке хозяин, как следует, отхлестал гостя вениками из колючего можжевельника, не реагируя на его жалобы и завывания. Голову гостя, лежащего лицом вниз на ветках, со всех сторон тоже обложил пахучими, смолистыми ветками. «А теперь на улицу!» — Игорь открывает дверь предбанника, который тут же окутало паром —  «айда, не бойся!»
Инкерман выходит на замерзшие ступеньки, осторожно перебирая ногами, как гусь:
— Холодно, уау!
Игорь уже прыгнул в глубокий снег и катается там с жизнеутверждающими воплями:
— Давай, не ссы!
 Инкерман тоже сиганул в сугроб и присоединяется к воплям вторым голосом.

Вечером, после бани, испытывая истому во всем теле, гость и хозяин сели выпивать. Игорь принес холодную литровую баночку с «рябиновкой» — замечательным местным самогоном из ягоды. На столе: великолепные белые грибы, потрясающая огромная, жирная солёная олюторская селедка, малосольная нерка, копченые кижуч и чавыча, вяленая медвежатина и оленина. На первое — алая икра нерки, из глубоких тарелок, ложками.

— Зачем приехал у нас тут спрашивать не принято, да и на сколько тоже: живи, сколько хочешь, а остаться надумаешь, так мы, с мужиками, тебе поможем дом поставить. Материалы здесь дорогие — всё привозное, но по речке летом притащить бревна можно. Просто так сюда не попадают — это судьба, так земеля? — Игорь, дружески улыбаясь, протягивает стакан и чокается с гостем.
— Спасибо за твое гостеприимство, не знаю даже как отблагодарить. Здесь кое-что из одежды можно купить?
— Зимой трудно, но я тебе дам унты, штаны ватные, шапку. На первое время. — не беспокойся.
Игорь встал, порылся в одном из оружейных ящиков, который заменял ему, по-видимому шкаф, достал одежду и бросает, что-то Инкерману, а что-то прячет обратно.
— На, вот, тебе подарок — свитер, сам связал в прошлом году, носки из собачьей шерсти и кухлянку.

Кухлянкой оказалась оленья, меховая безрукавка.
— Спасибо, даже не знаю что сказать… — смущенный Инкерман откладывает подарки в сторону.
— Ничего и не надо говорить, расскажи, лучше, откуда Танюху знаешь?
— В Москве познакомились, случайно.  В самолете вместе летели.
— И она про меня, тебе рассказывала?
— Да, очень хорошо о тебе отзывалась, и места эти ей в душу запали. А власть тут, какая-то, есть, или живете, как у Христа за пазухой?
— Идеологии тут, слава Богу, нет, а власть в Приморском сидит — там и милиция и райком, даже гаишник есть. Правда машин: пара грузовых, санитарка, автобус, да несколько тракторов, но он их проверяет все время, останавливает. Смешно.

— Скажи, хоть и не принято, как тебя-то из Москвы сюда затянуло?
— Да я не из Москвы, из Люберец. Мамка на фабрике работала. Батя любил, знаешь, того, — Игорь многозначительно щелкнул себя по горлу, —  в городе только пошли эти качалки, еще самые первые, карате и все такое, а я танцы любил латиноамериканские. Пацаны ловили, и в подвал. Говорили:  «ещё увидим, что ты там ногами сучишь, как педик — вырвем тебе их из жопы совсем». Ну и в таком духе. В общем, было не очень. Да и веселый я от природы, улыбаюсь, а мне всё время: «Чё ты лыбишься, как мудак, сделай ебло построже, чтоб тебя боялись». Приходилось тренировать перед зеркалом «морду  лица», как у «нормальных пацанов», — Игорь скорчил соответствующую рожу, — учился так себе. Попал на флот, после учебки оказался на второй флотилии, в Рыбачьем.

— Так ты подводник?
— Нет, баталером служил в продовольственной службе, потом меня стали отправлять с бригадой рыбу заготавливать, икру. Там всему и научился: и свиней резать и шкуры снимать, сети вязать, охотиться. По 5 месяцев в году в лесу проводил. Так и понял, что это мое. А ты откуда Рыбачий знаешь?
— Да я не знаю, пролетал, сверху видел.
— У меня там, на службе,  друг появился закадычный, знаешь, из друзей, что ближе родственников. Он из Приморского был, местный, с матерью жил — отец давно помер. А тут перед самым дембелем его мать погибла — утонула осенью, под лед провалилась. Я с ним поехал на похороны, а потом решил домой не возвращаться, жили в Приморском вместе, после дембеля в его доме. Пока он не женился, как бы.

— А где он сейчас?
— Он? Погиб в прошлом году. Медведь нас порвал на охоте. С тех пор остались шрамы и шкура того медведя, — Игорь указал на стену, где висела шкура трехлапого медведя с плоской, усохшей головой и дырками на месте глаз, — глянь, — Игорь подошел к стене, и поочередно просовывает  пальцы в дырки от пуль в медвежьей шкуре, — не смог я больше там оставаться. Домой тоже не захотел. Как очухался, устроился здесь на рыбозавод. Как раз путина была, а потом остался насовсем.
— Завод не весь год работает?
— Да, только когда рыба идет: весной кижуч весенний, потом горбуша прёт, затем кета, в конце лета чавыча и нерка и осенью кижуч осенний. В конце октября море на замок и ждем первой путины. Цикл такой: весна – лето – осень, зима, и снова весна. Зима 7 месяцев, с октября по май. Иногда ещё в июне заморозки. Иногда уже в сентябре.
— Чем же вы занимаетесь?
В этот момент послышались семенящие шажки и поскрипывание снега.