Рио-Рита танго любви

   …За несколько дней до начала боев за Гомель во дворе их хаты стоял советский танк (возможно, из 25-го механизированного корпуса, сражавшегося на Гомельщине). До позднего вечера на улице играл патефон, оглашая окрестности знойной мелодией «Рио-Риты», красноармейцы и местные девушки танцевали в сгущающейся темноте. А рано утром танкисты ушли в бой. Кто знает, сколько их вышло из него? Для многих из тех молодых ребят то танго на улице Крупской стало последним в их короткой жизни…
    (Гомель – ошибка фюрера. Юрий Глушаков, историк)

                Гомель накануне захвата

   Городок провинциальный,
   Летняя жара,
   На площадке танцевальной
   Музыка с утра.
   Рио-Рита, Рио-Рита,
   Вертится фокстрот,
   На площадке танцевальной
   Сорок первый год
       «Городок провинциальный…». Геннадий Шпаликов

   Был август сорок первого, шел третий месяц войны. Необъявленной, вероломной и подлой. К этому времени немцами был захвачен Минск, после кровопролитных боев оставлен Могилев, танковые части противника захватили Жлобин и Рогачев и уже пытались с ходу форсировать Днепр, за которым раскинулся Гомель. На это время он оставался единственным стратегически важным крупным промышленным областным центром советской Белоруссии еще не занятым фашистами. К тому же в нем находились и покинувшие ее столицу Центральный Комитет Коммунистической партии, правительство и многие республиканские организации.
   Гитлер увидел в этом большой непорядок и, 4 августа 1941 года, находясь в своей ставке под Борисовом, приказал повернуть со смоленско-московского направления танки Гудериана и перебросить их в район «GOMEL». Железная  армада должна была сровнять с землёй дивизии большевистского маршала Тимошенко. Москву «великий стратег» планировал оставить на десерт. К тому же сейчас его интересовал и Киев, и вся богатая ресурсами Украина, путь в которую лежал все через тот же Гомель.
   Это было решение, которое, как оказалось впоследствии, стало роковым и значительно повлияло на исход Великой Отечественной, а, соответственно, и второй мировой войны. Потом военные историки-аналитики напишут, что бои на гомельском направлении имели «исключительное значение в начальный период войны.  Гитлеровское командование задействовало на гомельском направлении 25 дивизий, тем самым ослабив наступательную мощь своих войск на Смоленском направлении.    Гомель сразу стал немцам поперек горла. В боях за него гитлеровцы потеряли 80 тыс. солдат и офицеров, более 200 танков, около 100 самолетов, много другой боевой техники. Под стенами этого города вермахт впервые с начала второй мировой был вынужден перейти к обороне на главном стратегическом направлении».
   Пока на переправах Днепра велись ожесточенные бои, пока Красная Армия сдерживала наступление фашистов, Гомель занимался спешной эвакуацией промышленности и населения. Вокруг него на пути вероятного продвижения захватчиков создавались минные поля, делались противотанковые завалы из сваленных деревьев и оставленных почти в рост человека пней из-под них, рылся многокилометровый, широкий и глубокий противотанковый ров (шириной 4 м и глубиной 2 м), который буквально опоясал город, копались и многокилометровые траншеи для бойцов пехоты. А на подступах к городу в садах жителей пригородных деревень маскировались танки и орудия. В самом городе формировался полк народного ополчения, а на его улицах возводились баррикады. Город готовился к отражению и обороне.
   Была середина лета, август 1941 года.

                Рио-Рита – символ предвоенной эпохи


   Ничего, что немцы в Польше,
   Но сильна страна.
   Через месяц, и не больше, 
   Кончится война.
            «Городок провинциальный…». Геннадий Шпаликов
   

   Война уже шла и набирала обороты, а советские граждане все равно считали, что она быстро закончится, и мы победим. Им ведь все время внушали, что уже на третий день войны Красная Армия ворвется в Берлин, а там ее с цветами и слезами радости на глазах встретят немецкие пролетарии.
   Видимо, по этой причине с началом войны не были отменены и танцы. А скорее всего – не до этого было. А ведь известно, что не запрещено, то разрешено?! Так что война войной, а в короткие вечерние перерывы между рытьем рвов, окопов и устройством блиндажей местными жителями и бойцами налаживались танцы под патефон. В стране его выпуск массово наладили еще к концу 30-х годов. А когда вначале сороковых Сталин сказал: "Жить стало лучше, жить стало веселей!", как следствие, были разрешены современные танцы и джаз. Так что накануне войны каждая семья в СССР считала за правило иметь этот немудреный музыкальный инструмент, а к нему набор пластинок с популярной зарубежной танцевальной музыкой. Это были модные в то время «Брызги шампанского», «Цыган», «Рио-Рита». В самый разгар политических репрессий, в 1937 году, их выпустил Апрелевский завод.
   «Рио-Рита». Это был один из самых чувственных танцев на земле – романтический и любвеобильный по темпераменту, с нежными касаниями партнеров. При его исполнении женщины поневоле становились нежнее, а мужчины галантнее. В откровенных движениях танца были покорность и сила, неповиновение и настойчивость, а вся красота движений – подчинена ритму. Это знаменитое танго стало пользоваться особой популярностью у населения. Знойная мелодия так полюбилась, что под нее с упоением и наслаждением танцевал весь советский народ. Популярности танго добавило и кино – без него не обходился практически ни один фильм о довоенном времени, потому что оно было и впрямь чудное и к началу войны еще не успело надоесть.
   Удивительно красивая мелодия, покорившая сердца миллионов советских людей в мирное время, сейчас заставляла забыть, хотя бы на короткий миг, про войну, про завтрашний день и предстоящие жестокие бои.
   Так уж получилось, что начало войны совпало по времени с тем периодом, когда «Рио-Рита» была в "хитах" популярной музыки в СССР. Это была «классика» танго. И, хотя она была "из стана врага" эта танцевальная мелодия никак не ассоциировалась с ним. Наоборот – она не была запрещена. Ведь композитор Энрике Сантеухини был испанского происхождения, а испанцы точно уж к врагам не относились. В народе было в ходу выражение "как испанский летчик", а руководитель оркестра Марек Вебер хотя и был немецкий, но еврей со Львова, который бежал во время войны в США.
   Почему, ведя кровопролитную войну с Германией, советские люди продолжали танцевать под музыку, исполняемую стороной противника? Скажете – загадка. Да нет! Просто советские люди никогда не смешивали фашистское человеконенавистничество с прекрасным. Той же музыкой, поэзий, литературой. Им и в голову не приходило, например, сжигать великие произведения авторов только за то, что они были с другой стороны или возненавидеть гениальную музыку в угоду идеологии. Музыка, по их мнению, и определению была экстерриториальна, вневременная и выше всякой идеологии! То, что это было так, а не иначе, подтвердила даже война. И она, оказалось, не способна была разделить музыку на "нашу" и "не нашу". Ветераны вспоминали, что не только "Рио-Рита", но и наши "Синий платочек", "Катюша", "Марш авиаторов", и "Казачок" звучали по обе линии фронта.
   Так было и с этим танго, которое в 1937 году завезли в СССР контрабандой, сделали копии и распространили среди населения. Став одним из символов предвоенной эпохи, оно снискало такую огромную популярность, что Риоритами стали называть даже дочерей! «Рио-Рита» звучала на каждом шагу.
Старые люди, повидавшие многое на своем веку, крестились и говорили шепотом:
   – Господи милосердный, спаси, помилуй, помоги! Хоть бы не накликали они своими танцами беду…
   Эти старые люди словно предчувствовали то, о чём, тайком крестясь, говорили …
Был знойный август 1941-го. И такая же знойная музыка звучала из не умолкавшего до поздней ночи патефона…
   Именно это танго звучало в одном из дворов на окраине Гомеля, в садах которых уже были замаскированы орудия и танки. Машины были устаревших образцов, зато танкисты как на подбор – молодые, веселые, здоровые и озорные – кровь с молоком. На танцы под патефон собрались несколько экипажей и местные девушки. Они лихо отплясывали польку, плавно кружились в вальсе, а после него снова и снова до поздней ночи звучало знойное танго «Рио-Рита».
   Парни в темно-синих комбинезонах с накладными карманами, с маленькими танками-«птичками» на петлицах выглядели привлекательно и мужественно! Перед такими красавцами трудно было устоять местным барышням. После рытья окопов, принарядившись в свои лучшие платья, в белые носочки и белые же парусиновые туфли, они, как мотыльки, слетались в редкие минуты отдыха в стайки к патефонам. Им так хотелось спеть любимую песню, лишний раз прислониться в танце к крепким и сильным телам своих защитников, чтобы ощутить ту самую защиту от надвигающейся черной беды.
   А может, они нутром чуяли, что это их последние танцы?
   Что поделаешь, такова жизнь и во время войны были не только кровопролитные бои, но и продолжались обычные человеческие отношения...
   Стояла жара – ведь была самая середина лета. У крыльца дома на одной табуретке был выставлен патефон, а на другой – ведро с водой и деревянным ковшиком для питья. Время от времени танцоры подлетали к ведру с водой и жадно пили холодную воду из колодца. После «Брызгов шампанского», «Цыгана», традиционного вальса, зажигательной польки и других мелодий разгорячённые пары вновь и вновь танцевали «Рио-Риту». Танго звучало в исполнении знаменитого Берлинского оркестра под управлением того самого Марека Вебера. Это был танцевальный вариант с кастаньетами, без слов – замечательная, красивая, строгая, сдержанная и в то же время жизнеутверждающая музыка.

                Ваня и Рита

   «Рио-Рита, Рио-Рита,
   Соло на трубе!
   Шевелюра не обрита,
   Ноги при себе…».
              «Городок провинциальный…».  Геннадий Шпаликов

   Они были знакомы уже две недели. С того самого дня, когда бронетанковую дивизию в составе механизированного корпуса перекинули под Гомель для его обороны. Танкисты были расквартированы по близлежащим домам. Квартиранта-танкиста звали Ваней, а внучку хозяйки – Ритой. Когда они только увидели друг друга, то сразу поняли, что оба пропали – полюбили! Да так, что забыли, что за порогом идет страшная кровавая война, которая с каждым днем приближается вплотную к ним.
   Они были очень молоды и очень наивны. Он – из так называемых «нецелованных» лейтенантов-выпускников бронетанкового училища, она – вчерашняя школьница-выпускница, встретившая после школьного балла рассвет 22 июня на берегу Сожа.
Рита вместе со всеми копала окопы, а вечером, приведя себя в порядок, бежала «на танцы», но не так на них, как к своему ненаглядному Ване.
   Танцы вечером под патефон и пластинки устраивались в соседнем дворе. И молодые люди устремлялись на них и танцевали, танцевали, словно зная, что больше танцевать вот так им уже не придется.
   … В ту ночь Ваня с Ритой не сомкнули глаз. Нехорошее предчувствие подсказывало обоим, что в этот момент они расстаются если и не навсегда, то неизвестно на сколько.
   Прощаясь с ней перед самым рассветом, он приказал-дохнул на самое ухо любимой:
   – Родится дочь, назови ее Риоритой.
   – А если сын? – выдохнула-спросила в ответ она
    Георгием, конечно! В честь будущей Победы! Победителем! Потому что мы победим!
   Он говорил так уверенно, что она ни грамма не усомнилась в том, что так и будет.
               
                Кровавая бойня. Ваня.


   Ожесточенные сражения на Гомельском направлении длились больше месяца, а если точно – 50 дней. К середине августа немецкая армия вплотную приблизилась к самому Гомелю и начала его штурм с земли и воздуха. Бомбежки велись беспрерывно.
Ожесточенные танковые бои под Гомелем даже попали в немецкую кинохронику под названием «Дойче Вохеншау». Судя по сосновому бору, они могли проходить где-то в районе Костюковки – на северной окраине города. Немецкие операторы по полной программе рекламировали свои танки, вроде как они и через лес шли напролом, без труда валя огромные деревья, и в атаку не шли-катились, а прямо взлетали над землёй на огромной скорости. А на самом деле, как оказалось, половина видимой в кадре бронетехники были трофейными чешскими танками Т-38, получившими у самих немцев презрительное прозвище «панцершайзе» – «дерьмовые танки». (Соцсети)
19 августа после массированного штурма гитлеровцы ворвались на окраины Гомеля. До 21.00 большая часть города была захвачена противником. В 23 часа последние части Красной Армии согласно приказу командования по понтонным мостам оставили Гомель. Бои за Новобелицу продолжались до 23 августа. (Из военной хроники)
   А вот несколько КВ, горящих в лесу под Гомелем, оказались подорванными своими же экипажами, попавшими в окружение, а другие подожжены немецкой пехотой…
В одном из них был Ваня. Если бы крышка люка не оказалась приоткрытой, а на защелке, он не смог бы выбраться из горящего танка.
   Выбрался – полуживой, обгорелый, с перебитыми ногами…

                Оккупанты в Гомеле. Рита.


   Захватив город, оккупанты занялись выявлением «коммунистов и комиссаров». В том самом селе, которое одним из первых явилось преградой на пути фашистов при захвате областного центра, разыгралась и одна из первых страшных и незабываемых трагедий. Не все жители, из тех, что копали окопы, вступили в полк народного ополчения или, оставшись в живых после тяжелых изнурительных оборонительных боев за Гомель, ушли в леса или скрылись в близлежащих болотах. Некоторые из них просто взяли и разошлись по своим домам. Они, наверное, до конца не осознавали еще на тот момент, с кем имеют дело, надеялись, что все как-то само собой рассосется, что никто не узнает, кто есть кто, и чем занимался до прихода оккупантов. Среди них были и те, кто сознательно так поступил – у них было задание на организацию подпольной работы в городе.
   Блажен тот, кто верует.
   У немцев на этот счет были другие планы. А еще… у них были списки всех, кого они считали «неблагонадежными», а также бывших ополченцев. Недаром в народе говорят, что в каждом стаде есть паршивые овцы: такие овцы, не только паршивые, но очень подлые и продажные нашлись и в этом селе. Вначале всех жителей согнали в его центр, в клуб. Затем по списку предателей из согнанных выдернули бывших ополченцев, коммунистов и комсомольцев. Недолго думая и разбираясь, их пригнали к сельскому кладбищу и расстреляли. Среди них были целые семьи…
   Из уцелевших домов деревни захватчики выгнали их хозяев и сами поселились в них. Люди вынуждены были переселяться в бани, сараи, погреба.
Затем педантичные немцы взялись наводить «порядок» и в городе. Для гражданского населения было создано несколько концлагерей, для евреев – гетто, для военнопленных красноармейцев «Дулаг-121». Помимо всех этих нечеловеческих объектов были организованы тюрьма и камеры предварительного заключения. В своих «заведениях» оккупанты подвергали мучениям, пыткам и расстрелу тысячи человек. (По официальным данным в них было расстреляно и замучено около 100 тысяч человек, что было сопоставимо с населением довоенного Гомеля).
   Как и все ее подруги, Рита получила повестку на отправку для работы в Германию. Это была ужасающая новость, самая тяжелая повинность «дома» не шла в сравнение с ней. Вместе с такими же молодыми девушками она была помещена в  грязные бараки рядом с тем самым «Дулагом-121» на площади Восстания. В ожидании отправки в Германию их гоняли копать окопы за  город. Она снова вынуждена была копать их за городом, но теперь уже для врагов. А кругом ещё был немецкий конвой с овчарками. Рита была в отчаянии: у нее под сердцем зарождалась новая жизнь. Сначала она не поняла, почему ее последним временем все время тошнило, начали случаться обмороки, пока бабушка, смекнув, в чем дело, не разъяснила внучке ее новое положение. Какая тут Германия? Риту не покидала мысль о побеге. Но это было страшно рискованно: не удайся он, и тебя пристрелят тут же, на месте.
И тут бабушка поспешила на помощь внучке: она сама сходила в оранжерею, что находилась в парке, и тайком оторвала там кусочек от диковинного растения, которое называлась агава. Сильно расцарапав кожу на руке внучки, она  натерла им рану. Девушка явилась на положенную медкомиссию немецкой «биржи», симулируя заразное кожное заболевание. Бабушкина хитрость удалась – Риту признали негодной к работе в великой Германии.
   Оставшиеся в живых гомельчане жили в постоянном страхе быть брошенными в концлагеря или гетто за малейшую провинность: за нарушение комендантского часа, за несоблюдение светомаскировки. А за более серьёзные провинности, такие, как, например, приближение к железнодорожному полотну на расстояние 100 метров, следовал немедленный расстрел.
   Если девушкам грозила отправка в Германию, то молодежи мужского пола – работа в полиции, … а незадолго до освобождения Гомеля в 1943 году, насильственная мобилизация в «Русскую освободительную армию» (Восточный запасной полк «власовцев» стоял в Гомеле).

                Экскурсия


   Дом-интернат для инвалидов Великой Отечественной войны, в небольшом пристанционном поселке Гомельской области был ничем не примечателен и особо не выделялся среди других его построек, разве что со всех сторон был огорожен высоким, деревянным забором. За ним проглядывалось до десятка длинных деревянных одноэтажных и однотипных строений. Они были похожи на такие же дома-казармы, разбросанные по всему поселку, в которых находились квартиры для учителей, медперсонала поселковой больницы, рабочих ОРСа, железнодорожников, специалистов лесничества.
   Через дорогу от интерната располагалась средняя школа. Она состояла из нескольких строений. Тоже деревянных. Основной корпус имел так называемую «голубятню» – второй этаж. Там размещался кабинет химии. Когда шел урок, то те из учеников, которые садились ближе к окнам, могли наблюдать кое-что из жизни интерната. То, что можно было подсмотреть с окна «голубятни» было зрелищем не для слабонервных. Поэтому на ряд у окон крайними садились мальчишки – они были смелее и выдержаннее девочек. Те ведь чуть что – сразу в слезы.
   Картина за забором, и правда, была не каждому под силу. Особенно в те часы, когда из корпусов нянечки вывозили на примитивных колясках безногих мужчин и женщин, а за ними следом сами ковыляли на костылях и выкатывались на тележках другие его обитатели – подышать свежим воздухом. Без слез невозможно было смотреть на все это, особенно на женщин-калек.
   Вот в этот интернат, после торжественной линейки на школьном дворе, которая была посвящена первой годовщине со дня окончания войны, второклассников повели на экскурсию. Там была назначена встреча с одним из ее участников. Классная второклашек Ефросинья Никифоровна перед посещением дома инвалидов, как называли интернат местные жители, провела предварительную беседу со своими воспитанниками, попросив ребят вести себя сдержанно, не хихикать и не показывать пальцами на тех, кого они увидят за высоким забором. Рассказала детям о том, какая это была страшная война, сколько в ней погибло людей, скольких сделала калеками, в том числе их сверстников. Попросила поднять руки тех ребят, у кого кто-то из родственников не вернулся с нее. В ответ поднялся лес рук – всего класса. Второклассники знали, о чем идет речь. Знали и то, что у их классной муж не вернулся с войны и она одна растит троих детей-подростков. Так что когда на территорию интерната вступил класс, от него не было слышно ни одного звука.
Их встретил сам директор, бывший фронтовик, который и после войны ходил в полувоенной форме: на нем был военный френч со споротыми погонами, синие диагоналевые галифе и хромовые сапоги. Директор коротко рассказал ребятам о том, какой ценой досталась советскому народу победа, и о своих подопечных. Посоветовал ближе познакомиться с одним из них – настоящим героем. Он же и подвел ребят с их классной учительницей к нему, предупредив, что тот почти слепой. После рассказа директора дети надеялись увидеть богатыря в орденах и медалях, а увидели совсем другое – человек-герой предстал перед ними сидящим на низкой четырехколесной тележке в укромном уголке под раскидистым кустом еще не распустившейся сирени. Он был в затемненных очках, без обеих ног выше колен, с горелой кожей лица и шеи. Дети во все глаза глядели-разглядывали безногого мужчину. Несмотря на обезображенное огнем лицо было видно, что он совсем молодой.
   После затянувшейся паузы инициативу в свои руки взяла учительница: она представилась сама и рассказала немного о своих воспитанниках, а потом осторожно начала спрашивать сидящего на каталке как его зовут, где он воевал и в каком бою получил такие тяжелые увечья.
   По тому, как помотал головой тот, кто сидел перед ними, «экскурсанты» и их учительница, поняли, как тяжело калеке что-то говорить и вспоминать. Но, вот, видимо, собрав свою волю в кулак, он назвал свое имя – Иван, а затем короткими из двух-трех фраз словами рассказал, что он танкист, что оборонял Гомель и в бою был подбит. Все его товарищи погибли – сгорели, а он вот чудом уцелел. Его подобрали и отправили в госпиталь. Сначала на Украину, в город Бахмач, а затем в глубокий тыл, а после войны – сюда. Родом он из России, из соседней Смоленской области. Родные все погибли.
   Дети и их учительница, выстроившиеся кружком вокруг Ивана, стояли и молчали.
   – Ребята, а у кого из вас есть дома патефон? – вдруг услышали они тихий и полный надежды голос Ивана.
   – У меня, у нас дома, – ответил за всех Толик Кульницкий. Другие дети только переглянулись, ни у кого больше не было патефона. А у Толика мать учительница, а отец директор местного обозоколесного завода. У них точно должен был быть.
   – А танго Рио-Рита? – снова прозвучал голос.
   – Не знаю, что это за музыка такая. А как она звучит? Может и есть, – пожал плечами мальчишка.
   Безногий без слов стал напевать мелодию и машинально пытаться шевелить в такт ей туловищем. «Танцевали» только его плечи и вертелась голова. Чуть-чуть шевелились и его короткие култышки ног под куском серого байкового одеяла. Толик внимательно прислушался и вдруг радостно закричал:
   – Есть, есть такая! Под нее папа с мамой, когда у нас гости, всегда танцуют. А я не знал, что это за танец. У нас еще «Блоха»* есть, – гордо заявил обладатель патефона под хохот одноклассников – какая такая еще блоха?
   – Это было мое – наше, поправился Иван, любимое и… последнее танго, – вдруг услышали дети и их учительница печальный голос инвалида. Смешки детей по поводу неизвестной им «блохи» мгновенно оборвались.
   Их классная учительница подступилась вплотную к сидящему на тележке мужчине и тихо попросила:
   – Ваня, расскажите, пожалуйста, ребятам про ваше танго. Где это было? Где та, с кем вы его танцевали? Вы дали ей знать, что живы? – допытывалась учительница.
   – Это было в Гомеле, на улице Крупской, в одном из дворов. Мы танцевали его последним и прощались перед боем. Для многих моих товарищей он оказался последним. А я вот выжил, только не знаю зачем. А девушку, с которой я танцевал свое последнее танго, звали Ритой, а наше танго любви – Рио-Ритой. Оно и сейчас неотвязно звучит в моей голове. Не могу забыть. Мы полюбили друг друга. Надеялись, что война вот-вот закончится. Никто не ждал, что она будет такой долгой, такой кровожадной…
   Тяжело вздохнув, инвалид с безнадежной тоской в голосе произнес:
   – Зачем я ей такой – обгорелый обрубок на колымаге?
   – Что Вы такое говорите!? Да если бы мой муж оказался и без рук, и без ног, но только живой, для меня это было бы настоящим счастьем! – не сказала, а страстно прокричала в лицо инвалиду учительница. Расплакавшись, она направилась к выходу. За ней молча, гуськом, пошел ее класс.

                Верь мне!

   В череде безрадостных и беспросветных дней для безногого колясочника Вани наступил очередной. Было воскресенье. После завтрака он вслед за другими обитателями своего корпуса выкатился во двор интерната и направился в полюбившийся ему уголок под большим кустом сирени. Она уже вовсю цвела и распространяла вокруг тонкий аромат. Ваня только успел пристроиться со своей «колымагой» в тени куста и замереть, чтобы насладиться весенним теплом, божественным запахом сирени и… своими воспоминаниями. В его ушах снова звучало танго – танго его короткой и незабываемой любви…
   А в это время на территорию дома инвалидов вступила многочисленная и несколько странная делегация, которую на входе встретил и тут же к ней примкнул директор заведения. Впереди нее в полном составе очень торжественно шествовал второй класс во главе со своей учительницей и директором школы, за ними двигалась представительная пара под ручку. В правой руке мужчина нес патефон. Следом за ними всеми семенила молодая женщина с сеткой в одной руке, а другой, держа маленькую девочку. Но вот, раскрасневшаяся, видно, от великого волнения Ефросинья Никифоровна, которой директор интерната первой указал рукой на одинокую тележку под сиренью, остановила шествие и подозвала к себе женщину с девочкой.
   – Вон он, ваш Ваня, – повела она головой и взглядом в сторону сирени и того, кто там находился.
   Женщина вздрогнула от увиденного. А ещё, наверное, от того, что сердцем почувствовала: «Это он – тот, с кем она танцевала (в мыслях) своё незабываемое танго любви и кого так ждала все эти годы». Она выпустила руку ребенка и, наклонившись к девочке, прошептала прерывающимся голосом:
   – Доченька, вон твой папа, беги к нему, – и подтолкнула малышку в сторону коляски.

   Ваня не видел и не слышал всех этих манипуляций – он с закрытыми глазами пребывал сейчас в своем, уже ставшим привычкой, состоянии: далеко отсюда и по времени, и по расстоянию. Он находился в знойном августе 41-го, на улице Крупской в Гомеле и… танцевал-танцевал свое незабываемое и нескончаемое танго со своей любимой Ритой...
   В это время к нему подбежала девочка лет пяти-шести и встала рядом. По росту она оказалась вровень с мужчиной. Вот она прикоснулась к обожженной руке, сидящего на тележке-коляске инвалида. От этого прикосновения тот вздрогнул всем своим покалеченным телом, как будто током его ударило, и открыл глаза:
   – Ты кто? Ты с кем тут? Как тебя зовут? – дрожащим и, внезапно севшим, голосом спросил он девочку.
   – Папа приказал маме назвать меня Риоритой, – звонко и радостно ответила девчушка. – Дядя, она сказала мне, что ты мой папа. Так почему же ты не знаешь, как меня зовут? Мама, почему он не знает, как меня зовут, если он мой папа? – тут же обратилась с вопросом к подходившей женщине девочка, назвавшаяся диковинным именем Риорита.
   – Рита? Не может быть! Не может быть! Наверное, это сон или бред? – шептали искусанные до крови губы инвалида. Он беспомощно крутил головой, словно пытался защититься от непонятного и невидимого для него явления.
   – И почему ты, плачешь? – увидев слезы на лице матери щебетала, не умолкая, малышка, прыгая вокруг тележки с безногим дядей-папой и пытаясь ее куда-то покатить.
   – От радости, доченька, от великой радости, что мы, наконец, нашли нашего любимого папочку! И он жив! – навзрыд заплакала женщина. Это была Рита, но не та звонкая, молодая и красивая, а поседевшая, возмужавшая за годы войны женщина. Кинув свою авоську на землю, она опустилась на колени и, припав к тому, кто, не шевелясь, сидел на низком деревянном помосте инвалидной тележки-коляски, громко, навзрыд, заплакала. В стоявшей вокруг тишине надрывный женский плач привлек внимание обитателей интерната и его обслуживающего персонала. 
   – Ваня, Ванечка мой любимый! А я же уже и не надеялась тебя увидеть живого – такие бои, такое пекло потом было!... Если бы не эта учительница…  Дай ей бог здоровья и счастья! Она меня нашла, она рассказала, где ты и что с тобой. Почему ты решил все за меня? – звенящим от обиды голосом вдруг спросила Рита, подняв заплаканное лицо к лицу «обрубка».
   – Зачем я тебе такой? – прошелестело в ответ.
   – Я тебя люблю любого! Ты забыл, как мы клялись с тобой в верности друг другу? – криком закричала она. – А если бы со мной такое случилось, ты меня бросил бы? Отвечай немедленно!
   – Нет, любимая! – прошептал севшим голосом Ваня. Из-под его очков с затемненными стеклами по рытвинам горелой кожи лица покатились обильные ручейки слез. Они катились и убегали-прятались где-то за воротом застегнутой под самое горло полинявшей байковой рубашки…
   А в это время со всех сторон к ним сбегался, сходился на костылях и съезжался на колясках и тележках народ. Образовав вокруг пары плотное кольцо, обитатели интерната и весь обслуживающий персонал, молча и во все глаза, глядели на встречу пары: по лицам женщин текли слезы, а руки мужчин подозрительно тянулись к глазам. В тишине все еще были слышны всхлипы женщины, припавшей на коленях к туловищу своего любимого. А их маленькая дочка, увидев вокруг столько людей, очевидно испугавшись, притихла и стояла, прижавшись к инвалиду, который одной рукой крепко обнимал коленопреклоненную женщину, а другой ее.
   – Рита, Риточка, моя дорогая! Риориточка, моя золотая! Доченька! Девочки мои ненаглядные, – беззвучно шептали покусанные до крови губы Вани.
   – Ваня, Ванечка! Любимый мой, родненький… – словно в забытьи шептала Рита.
   И вдруг, где-то совсем рядом, словно по заказу, разряжая невыносимую звенящую и натянутую, словно струна, обстановку, зазвучала дивная, чарующая музыка, в которой одинаково уживалась выдержанность и страсть, строгость и фривольность, нежность и агрессия, и… всепоглощающая любовь. Это звучало знаменитое танго Рио-Рита – танго любви…
   – Боже, правый! Я, наверное, схожу с ума, Рита? Все эти годы эта мелодия звучала во мне днем и ночью. А сейчас я слышу ее наяву. Это ведь наше с тобой танго, – не веря своим ушам, прошептал Ваня.
   – Успокойся, Ваня! Ты в своем уме, а танго звучит и правда – наяву, – подняла счастливое и заплаканное лицо вверх Рита. – Теперь мы его будем слушать ежедневно, пока не надоест. Нам с тобой подарили патефон и … Рио-Риту – танго нашей с тобой любви. И мы еще станцуем его с тобой, милый! И сына я тебе рожу – Георгия! Победителя! Верь мне! – прижимаясь мокрым от слез счастливым лицом к обожженному, напоминающему шагрень, лицу любимого, страстно шептала ему на ухо Рита. Точно так, как в знойном августе 41-го шептал, прощаясь с ней он – ее любимый Ваня.
   В сторонке от толпы взрослых стоял класс Ефросиньи Никифоровны. Девочки, не стесняясь, плакали, мальчишки кусали губы и подозрительно шмыгали носами. Рядом со своими родителями – высоким представительным мужчиной и его заплаканной красавицей женой в венке заплетенных кос вокруг головы, стоял гордый Толик Кульницкий. В руках мальчишка держал обертку от пластинки с танго Рио-Рита.


*  «Блоха» – «Песня о блохе» (или «Песнь о блохе», иногда «Блоха») — вокальное музыкальное произведение композитора М.П. Мусоргского на фрагмент поэмы Гёте «Фауст» (песня Мефистофеля в погребке Ауэрбаха) в переводе с немецкого на русский язык А.Н.Струговщикова. Особенно прославился исполнением выдающийся певец Фёдор Шаляпин. Его исполнение отличалось таким актёрским мастерством, что становилось страшно — перед зрителем был настоящий бес. И поныне «Песня о блохе» признается мировым шедевром, прочно вошедшим в репертуар многих классических вокалистов. В 1940 году свою оркестровку этой музыки М.Мусоргского сделал Д.Д.Шостакович.