Договор

   Кто-нибудь ещё расскажет,
   Как лежали там в тоске.
   Третьи сутки кукиш кажет
   В животе кишка кишке.
               А.Твардовский. Василий Теркин.


   В тот год мой приезд к родным совпал с Днём Победы. По правде говоря, я так сама устроила – мне надо было «подпитаться» темой, не сходившей с их уст, и которая и меня очень волновала. Этой темой была Великая Отечественная война.
   – Дорогая племянница, ты так ловко подгадала с приездом: пойдёшь с нами в гости к соседям, – тут же объявили мне родственники после жарких объятий и моих поздравлений с праздником.
   – Так неудобно как-то. Вы – да, а я, с какого бока явлюсь незваная? Да ещё в такой день?
   – А с нашего бока-припёка, – засмеялся дядька. – Идём, не пожалеешь! Кое-что увидишь и кое-что услышишь.
   На такое загадочное предложение я тут же согласилась. Прихватив с собой часть привезённых родственникам гостинцев, мы вышли со двора. Идти пришлось в конец улицы, на которой жили мои дядька с тёткой. Пришли. На углу дома, к которому пришли, как и у моих родных, была прикреплена красная, вырезанная из фанеры, звёздочка – верный указатель того, что здесь проживал участник Великой Отечественной войны.
   Хозяева – Сергей Иванович и Вера Захаровна – оказались приветливыми и гостеприимными: обнявшись с «моими», они тут же пригласили нас за стол, за которым сидела небольшая компания, состоящая из двух женщин и трёх мужчин. «Мои» представили гостям меня. Я пристроилась в уголке и стала наблюдать за происходящим, памятуя слова дядьки про что-то увидеть и услышать интересное.
   – Серёга, ну, ты скоро там? Нам долго ещё ждать? – от уставленного разнообразными блюдами праздничного стола, уютно разместившегося в палисаднике под раскидистой грушей, поднялся один из гостей. Это был седовласый мужчина, который направился к Серёге – хозяину дома. Тот в это время, склонившись, колдовал над остатками костра, разложенного посреди двора, а вернее – выкатывал из золы на дерюгу из мешковины печёную картошку.
   – Давай, помогу, – гость нагнулся и ловкими короткими движениями стал подхватывать с дерюги картошку, и тут же бросать её в стоящую рядом самодельную посудину-сито с металлическим дном-сеткой. Закончив выгребать картошку из кострища, проверив-пошарив для достоверности, не осталась ли какая в золе, хозяин, распрямившись, взял посудину и, отставив её от себя подальше, стал трусить. Удостоверившись, что вся зола осыпалась, он высыпал картошку в небольшую эмалированную миску и понес её к столу. За ним последовал и седовласый гость. Все присутствующие были примерно одинакового возраста – лет по шестьдесят. На грудях каждого из них поблескивали боевые медали и ордена.
   Посреди стола лежало льняное выбеленное полотенце, сложенное в несколько слоев. На него хозяин высыпал картошку, и только после этого подошёл к стулу, на спинке которого висел пиджак. Тоже с боевыми наградами. Только надев его, Сергей Иванович подсел к столу.
   – Ну, дорогие мои, партизаны и партизанки, давайте поднимем рюмки и помянем наших с вами боевых товарищей, которые не дожили до Победы! Помянем стоя и молча, – продолжил он, после короткой паузы.
   Все, кто сидел за столом, беспрекословно поднялись и взяли в руки рюмки – мужчины с водкой, женщины с домашней наливкой. Застыв на некоторое время, мы, молча, выпили и опустились на стулья. Я сразу отметила про себя, что, как по команде, руки всех, сидящих за столом протянулись к лежащей по центру стола печёной картошке. По инерции, подчиняясь коллективному движению, я тоже взяла печёник. Огляделась. С каким-то особым благоговением каждый из присутствующих стал обирать картофелины от кожуры. Это действо было похоже на какой-то ритуал, известный только собравшимся в этом дворе. За столом стояла тишина. Её нарушила хозяйка дома:
   – А помните, как мы с вами встречали такой же день только тридцать лет назад? В 43-м? На болоте?
   – Что ты, Вера, разве такое забудешь? – отозвался хозяин.
   – Да-а, даже не верится, что мы выжили тогда. Какая худая на нас в то время была одежонка – одни лохмотья. А обувка? Дырявые сапоги да такие же дырявые портянки, – подхватил разговор-воспоминание один из мужчин.
   – Так это же тебе не 44-й был, а 43-й. Блокада нас загнала в то болото. Боже, как хотелось поесть, согреться и отоспаться! – с болью в голосе произнесла хозяйка дома.
   – А помните того деда из местных, что к нам пробрался? Картошки нам предложил набрать у него. А как её было тогда набрать – кругом фашисты, носа не высунуть из того болота. Но, старик же пробрался, решил ты тогда, Серёга. И пошёл за ним вместе с Емельяном, – продолжила воспоминания Вера Захаровна.
   – Так это же любовь к тебе, Вера, его погнала через топь, ты же тогда уже доходила совсем от неяди, – вступила в разговор-воспоминание моя тётка Настя.
   – А Емельян твой из-за кого следом потопал-почавкал по болотной хляби? – тут же парировала Вера своей подруге. 
   Седовласые Серёга (хозяин) и Емельян (мой дядька) с посветлевшими лицами, враз как-то сразу помолодевшие, одновременно взглянули на своих бывших боевых подруг, а теперь законных жён – Веру и Настю. Те в ответ на взгляды своих мужей, как бывало в молодости, зарделись, горделиво вскинули поседевшими бровями, игриво повели плечами, приосанились.
   – Ох, девки! Да за вас, таких поглядных, хоть в огонь, хоть в болото с головой мы и сейчас готовы, – с молодецким задором воскликнул мой дядька. – Ты как, Серёга, готов снова в болото за своей Верой?
   – А то! Да хоть сейчас – вон за огородом чавкает, поджидает нас. Правда, оно не такое гиблое, как то было. В войну.
   – А давайте за того деда, что картошки нам не пожалел, жизнью своею рисковал к нам пробираясь, выпьем по второй! – предложил один из мужчин за столом, который при знакомстве назвался мне  Семёном Степановичем.
Закусили уже другими закусками…   
   – А костёр тогда мы успели всё-таки зажечь на том островке, и картошка тогда почти испеклась, да только фашисты не дали нам ею полакомиться, видно, учуяли дымок, гады, бой навязали, – с сожалением поведал-вспомнил тот далёкий день мой  дядька.
   – А мой Серёга успел ухватить тогда недопеченной картошки в карман, а когда мы отбились от немцев, он вспомнил про неё и хотел угостить-поразить меня, – смеясь сквозь выступившие вдруг слёзы, призналась  привлекательная и всё ещё «поглядная» Вера. – А потом оказалось, что карман-то у него прогорел от горячей картошки и всю её он растерял в пылу боя.
   – Ты забыла, дорогая, что одна всё-таки в уголке кармана осталась-затерялась, и ты её ни в какую не хотела съедать, – горько улыбнувшись, поправил жену муж.
   – Она мне её тогда отдала, раненой, – заступилась за подругу моя тётка Настя. – Можно сказать силой заставила съесть, заверив меня, что ты ей две принёс.
   – Дорогие мои однополчане! А теперь давайте выпьем за наш договор, за то, что мы его свято выполняем, что всё помним и ничего не забыли!
   Все снова, как в начале встречи, поднялись и выпили-пригубили из своих рюмок. Потом всё застолье пело песни под гармошку…. «Синий платочек», «Катюша», «Землянка», «Ой берёзы да сосны»…
   Поздним вечером мы возвращались по деревенской улице домой.
   – А что это за договор у вас такой, – обратилась я с вопросом к дядьке, как только мы вышли «из гостей». Он не давал мне покоя с того момента, как услышала о нём.
   Тётка Настя в этот момент только загадочно улыбнулась и, взглянув искоса на мужа, толкнула его игриво в бок:
   – Да скажи ты уже ей, не тяни.
   «Ну и дядька с тёткой, им по шестьдесят стукнуло накануне, а они как молодые балуются», – с теплотой и нежностью подумала я про себя, считая их уже пожилыми.
   – А мы тогда поклялись и решили, что если выживем, то после войны, при любом нашем богатом столе, на нём всегда будет печёная картошка – печёники. И вот уже тридцать лет мы свой договор выполняем, – с особой гордостью ответил мне дядька Емельян у самой калитки своего дома, на фронтоне которого, даже с улицы, виднелась вырезанная из фанеры красная пятиконечная звёздочка.