Фрагменты о врачах, 2

Этой зимой реанимационное отделение 103 больницы подверглось ремонту. Теперь на седьмом этаже хозяйничали люди в белых фартуках – они перестилали линолеум, белили, маляровали, клали плитку и частично ремонтировали сантехнику. А отделение было временно развернуто на первом этаже, в помещении приемного покоя и гардероба, по этому случаю временно ликвидированного.
Кажется, был уже поздний вечер, между десятью часами и полуночью, коварное время, когда официальные плановые назначения, кажется уже доделаны, и ситуация слегка успокаивается после волнений первой половины суток, а время ночных неожиданностей, вроде бы еще не наступило.
Именно в это время двери приемника распахнулись, и по коридору помчалась каталка, которую тащила бригада «Скорой помощи». Впереди неслась докторица с лицом землисто-серого цвета и выпученными на лоб глазами. Сзади упирался крепкий, невысокого роста, фельдшер. Издалека было видно, что докторица ни хрена не сделала из медицинских манипуляций, а все надежды возлагала на скорость транспортировки. На каталке валялась человеческая масса темно-бурого цвета.
По реанимации в тот вечер дежурил Лёха. Он успел издать сигнал готовности, приколоться над докторицей, и тормознуть каталку на уровне свободного бокса.
- Что?
- Утопление! В пруду плавал без сознания – сообщила полуживая от ужаса докторица. (Ей было гораздо удобней сдать тело как живого, чем брать на себя труп).
- Посмотрим, – Леха поворачивал тело на бок. Медбрат Вова уже тыкал в него зажженным ларингоскопом, и протягивал трубку. Леха уловил слабое движение нижней челюстью – попытка вдоха. Значит пациент жив, и нечего тратить время на поиски пульсации магистральных сосудов, хоть и полагается… А вот интубировать сейчас несколько преждевременно (хоть это и потеря времени)…
Лёха схватил самый толстый желудочный зонд, разжал сведенные челюсти «ого, да здесь переохлаждение конкретное», не одевая перчаток (экономия времени), стал совать зонд.
Полилось. И по шлангу, и помимо – фонтаны холодной воды. Кто-то успел сунуть ведро, оно наполнилось до половины – бурая вода с прошлогодними листьями. Почему-то именно эти черные листья вызвали самое ужасающее впечатление.
Вова стер грязь, снова засветил ларингоскоп, сунул его Лёхе. Лёха, на правах старшего, показывал докторице свое мастерство интубации, которое, кстати, было достаточно сырым.
- Вот, запрокидываем голову, под головой подушечка – улучшенное положение Джексона, понимаешь, заводим клинок, что там у нас? – Лёха нашел надгортанник, преодолел слабое сопротивление глоточной мускулатуры, загнал интубационную трубку за голосовую щель, Вова выдернул проводник, трубка заползла в трахею, пациент дернулся, но не более. Лёха проверил расположение трубки – грудная клетка поднялась на вдохе.
- Крепи! – бросил он Вове, подсоединяя дыхательный мешок.
- Подключичку дашь сделать? – потребовал Вова.
- Давай!
Вообще катетеризировать подключичную вену – врачебная манипуляция, но медбратья работают в реанимации именно за то, что им периодически дают кое-что делать руками. Уж не за мизерную зарплату они тут дерьмо разгребают. А Вова через пару лет сам будет врачом и ему принимать вот таких как этот пациент – утопленный, побитый, да еще и слегка порезанный, кажется…
Тело завезли в бокс, подвели кислород, начали ИВЛ мешком «Амбу». Куда его? Судя по голове – в травму, а ведь надо и живот посмотреть – может внутрибрюшное кровотечение? Зрачки, пульс…
Давление померьте! Хирурга сюда! И травматолога!
Вовка измерил давление, ругая советскую аппаратуру.
- На прогнившем Западе, между прочим, давно бы уже подключили кардиомонитор!
- Ага, и розовым дезодорантом побрызгали бы, – огрызнулся Лёха, – подключичку давай!
Они поменялись функциями. Теперь Вова солировал, а Леха был на подхвате. «На прогнившем Западе» - вертелось в голове, - «На прогнившем Западе».
- На прогнившем Западе запрещают работать в реаниматологии больше пяти лет, дальше начинают развиваться необратимые изменения психики! - сказал Леха, - а у нас и по пятьдесят работают! Начинай!
Вовка натянул перчатки, Лёха полил спиртом, развернул набор для подключичной пункции. Вовка сделал значительное выражение лица, даже прыснул под кожу новокаином, выбрал наиболее прямую из попавших в набор игл для подключичной пункции. Иголка попалась тупая, шла через ткани с ужасающим треском. Вова прошел под ключицу, собрался…
- Спокойно, не дергайся, - прошептал Лёха, - все нормально…
В этом месте игла должна была, по идее, попасть в подключичную вену, но в случае промаха здесь можно пробить грудную стенку и разгерметизировать плевральную полость, а при большом «везении» засадить и в ткань легкого. Это называется пневмотораксом, и является опасным и неприятным осложнением пункции. Если пневмоторакс не заметить вовремя, он приводит к нарушению вентиляции, смещению средостения, и может вызвать смерть пациента – последние слова Лёха, кажется, проговорил вслух.
Под иглой что-то громко щелкнуло – Вова прошел связку, попал в вену, отсоединил шприц, пошла кровь, он прикрыл отверстие пальцем, (ЦВД положительное, значит кровопотери нет, либо она не критическая), пошарил по лотку, выбирая подходящий проводник для катетера. Под пальцами лежали три куска жесткой лески, свернутой в тугие колечки. Пришлось одной рукой держать иглу, другой пихать по ней леску, одновременно разматывая, и не давая распрямиться за пределы условно стерильной пеленки. Скотская гнутая леска кое-как шла по игле, а дальше, кажется, норовила пропороть сосуд, и влезть куда-нибудь в плевральную полость. Вова слегка крутанул, послал вперед на два пальца… Обратно дороги нет – леску тянуть назад нельзя, ибо конец ее будет обрезан срезом иглы, и попадет в сердце, вперед толкать опасно – пропорет обязательно, елда деревянная!
- Попробуем!
«Обидно, блин, так хорошо иголкой попал, а с этой фиговой леской…» Вова вытянул иглу, роняя крупные кровяные капли на условно стерильное поле, теперь из тела торчала только леска-проводник.
- А на прогнившем Западе, - начал было Вова, и Лёха не стал его перебивать. Он слушал, и с открытыми глазами видел упакованный в прозрачную пластиковую пленку одноразовый «катетер на игле», который входит в ткани без ужасающего треска, и игла находится внутри катетера, и когда игла удалена, катетер уже гарантировано стоит в вене… Видение из глянцевого журнала упорно держалось перед глазами, накладываясь на мрачную советскую действительность.
Между тем Вова насадил на конец лески мягкий, как дождевой червяк, катетер советского производства. Началась предпоследняя фаза операции – по елдовому проводнику, который даже под кожей норовил свернуться кольцами, медленно полз мягкий от многократной стерилизации катетер. Вова сопел, пальцы в перчатках не по размеру прилипали то к катетеру, то к леске, но он уверенно гнал катетер вперед. Когда катетер зашел почти до конца, Вова выдернул проводник, подсоединил к катетеру шприц, ток крови был хороший, он поездил шприцом туда-сюда, и вылил по трем пробиркам подоспевшей лаборантке Насте.
Теперь нужно было закрепить катетер одним швом к коже. Вова быстро прошил кожу, сделал пару узелков. Предстояло прошить ушко катетера и связать его нитью.
- А на прогнившем Западе катетеры уже с дырочками выпускают, – проговорил он, попадая круглой иглой в минимальную по размерам площадку на верхнем крае катетера. Этот катетер – чудо экономии материалов – был крайне неудобен тем, что эта площадка была очень маленькой, и иногда игла пробивала стенку катетера, пуская насмарку успех всех предшествующих манипуляций.
Вова виртуозно зафиксировал катетер, подсоединил капельницу с физраствором.
Лёха посмотрел на лицо пациента. Молодой парень, лет двадцать, красивый, вряд ли выживет, жаль, жаль. Кстати, лицо заметно порозовело, микроциркуляция потихоньку восстанавливается…
Он еще раз проверил зрачки. Не кома четвертой степени, реакция на свет есть, но … Если бы с башкой было все в порядке, он бы хоть закашлялся… «Ох, хреновое дело, у тебя пацан», - подумал Лёха и помахал показавшемуся в коридоре дежурному хирургу – тот шел как раз вместе с травматологом Ломакиным.