Фрагменты о врачах, 5

1992 год
Москва

А теперь наш рассказ пойдет о человеке, изначально связанным с этой историей.
Одним из первых, кто встретил в 103 больнице больного Москаева, был медбрат Вова. С тех пор прошло некоторое количество времени, и он стал врачом, доктором в отделении анестезиологии и реанимации. И он тоже попал в жернова этой тяжелой работы.
Владимир Демьянов закончил ординатуру в 103 больнице, успел поработать и в реанимации, и в анестезиологии, но уже думал, где он будет работать в дальнейшем. За годы учебы в институте он перепробовал около десятка мест, но так до конца и не определился.
Вложив накопленные деньги в платный курс по иглоукалыванию, он получил дополнительную специальность врача-рефлексотерапевта, изменившую ход его жизни.
Две вещи в медицине были ему интересны. Анестезиология и иглоукалывание. Анестезиология затягивала своим экстримом, балансированием на грани невозможного. Древнее искусство иглоукалывания-прижигания, по-китайски Чжень-цзю, удивляло простотой методов воздействия, и сложностью стратегического подхода к лечению.
Он осваивал иглоукалывание еще в советское время, когда все работы шли в переводе с французского и немецкого языков, и никто из рефлексотераевтов не владел даже азами китайского, не имел связи с китайской традицией.     Но практические навыки были заложены так  хорошо, как и не снилось западным теоретикам...

1992 год

- Вова, в приемном почечную колику привезли, живо дуй туда, поставишь иголки, оставишь запись в журнале! – Папа, в миру Иванов Григорий Валерьевич, бросил трубку на рычажки телефона местной линии.
Вова схватил пробирку с замоченными в спирте иголками, двинул из отделения в приемник. Лифт работал, но он по старой привычке промчался шесть этажей по лестнице, распугивая персонал отделений с более спокойным стилем работы.
В приемной его встретил старый знакомый – заведующий урологией Николай Николаевич Токарев, он меланхолически писал что-то в истории болезни, немного морщась от жалобных стонов больного.
- Что, опять обезболивающие кончились? – шепнул Вова.
- Угу! – Токарев меланхолично кивнул, покончил с записями в истории болезни, и перевел свой взгляд на больного.
Огромный детина извивался на кушетке, не находя себе места от жутких болей в пояснице.
- Почечная колика? – уточнил Вова, на ходу вытаскивая шарики со спиртом.
- Она, родимая! Да еще артериальное давление за 200 зашкаливает, имей в виду! А у нас ни омнопона, ни анальгина, ни баралгина, ни атропина, ни хренушки не осталось. Во! – он показал на пустой шкаф для неотложных лекарственных средств.
- Вы, уроды, да я вас в крошку порублю, гады! - детина взвыл, и снова стал корчится на кушетке.
- Сейчас, голубчик, доктор Владимир Демьянов снимет Вашу боль при помощи серебряных китайских иголочек! – умильно проворковал Токарев, не обращая на угрозу ни малейшего внимания.
- Я поставлю две иглы в ушную раковину, - сообщил Вова, протирая ухо больного спиртом, - но сначала я обследую ушные точки, и выявлю точки с максимальной болезненностью!
- Давай, махнул рукой детина, садясь на кушетке.
- Вы правша?
- Да!
- Здесь болит?
- Нет…
-  А здесь?
- О! Блин, пробило в самую башку, больно же!
- Это нормально, а здесь?
- Тоже, резкая боль, и в поясницу дало!
Вова быстро поставил под кожу ушной раковины две иглы, слегка крутанул. Область вокруг игл покраснела на глазах, пациент сразу успокоился.
- Ну, что у нас? – поинтересовался Токарев.
- Жар пошел, уже легче! – сообщил больной.
- Расслабьтесь, надуйте живот, медленно выдыхайте! – распорядился Вова. Дышим медленно, но глубоко, набираем полный живот.
Вова скосил взгляд на ухо пациента – оно уже покраснело, похоже, что спазм сосудов прошел, артериальное давление наверняка стабилизировалось.
- Болит где-нибудь? – поинтересовался он.
- В низу живота, немного совсем.
- Поставлю еще одну иголочку, - Вова добавил точку «низ живота», уже три иголки подрагивали в ухе больного.
- Нигде не болит! Совсем отпустило! Спасибо, доктор!
Вова расплылся в улыбке.

- Ну, рассказывай, как прошло? – Папа уже заметил довольное выражение лица Вовы.
- Почечная колика купирована, артериальное давление нормализовалось. Поставил иглы в точки «Тай-ян», «Мочеточник», и «Низ живота», - доложил Володя.
Папа презрительно фыркнул:
- Запомни, Вова! Великий врач ставит одну иглу! Посредственный – две, потому что не может определить главную точку. А лохи, вроде тебя, истыкают больного, как ежика, да еще и радуются!

Работа в анестезиологии-реанимации хороша тем, что каждый рабочий день не тянется чередой маловажных дел, а разворачивается единым боевым действием, с элементами викторины и игры в рулетку. С того момента, когда врачи вошли в операционные, а плановые больные, еще лежа в своих койках, получили первый укол, начинается битва за человеческую жизнь.
«Подготовить аппарат, проверить кислород, проверить закись азота. Знать, что делать, если откажет аппарат, если кончится кислород, если кончится закись, если вырубят электричество. Проверить наличие лекарств. Знать, что делать, если будет аллергия на лекарства, непереносимость, побочное действие. Подготовить следящую аппаратуру. Пообщаться с хирургами, операционной сестрой, анестезисткой».
Вова еще и еще раз прокручивал в мозгу эти простые вещи, а его руки подключали разъемы с кислородом и закисью азота, включали электрокардиограф. Затем он проверил работу вакуумного отсоса, подкатил и проверил аппарат искусственной вентиляции легких. Он вновь начал прокручивать последовательность действий, как утреннюю молитву:
«Принять больного, переложить, успокоить. Проверить эффект премедикации, подключить следящие системы, оценить ЭКГ, насыщение крови кислородом, пульсовую волну, артериальное давление. Войти в вену, наладить переливание раствора, подать кислород через маску».
- Раз, два! – Вова и медбрат подняли больного, анестезистка оттолкнула каталку, больной висел в воздухе на их предплечьях.
- Плавненько! – Они водрузили пациента на операционный стол.
- Ну, как наши дела? Укольчик давно сделали?
«Начать индукцию в наркоз, следить за поступлением кислорода, ЭКГ, смотреть, что там замышляют хирурги. Начать вводный наркоз, ручную вентиляцию через маску. Ввести миорелаксанты, больной теряет способность дышать самостоятельно. Контроль параметров ЭКГ, насыщения крови кислородом».
Вова раздувал вручную легкие пациента, и с сожалением отмечал, что судить о насыщении крови кислородом он может только по цвету кожных покровов – польский монитор давал лишь ритм сердечных сокращений, пульсовую кривую, да грудное отведение ЭГК. Он иногда отрывал от лица пациента советскую маску черной резины, и думал, как удобно на прогнившем западе работать с прозрачными масками, через которые видны оттенки окраски лица больного. Он вздохнул, и снова стал прокручивать привычную последовательность операций:
«Сестра подает ларингоскоп, интубация трахеи, закрепить интубационную трубку, контроль положения трубки. Переключение на подачу газонаркотической смеси. Введение аналгетиков на разрез кожи, добро хирургам на начало операции».
- Можно! – едва услыхав его команду, хирурги «понеслись вскачь», ассистенты молниеносными движениями лигировали подкожные сосуды, рана расширялась и углублялась. Уже по звуку, с каким щелкали зажимы, было ясно, что темп операции задан спринтерский – только успевай следить!
Володя крутил головой на 360 градусов. С этого момента необходимо постоянно отслеживать десятки разнообразных вещей – параметры вентиляции легких, насыщение крови кислородом, сердечный ритм, артериальное давление, объем и состав переливаемой жидкости, адекватность обезболивания, степень миорелаксации, положение больного, наклон операционного стола, степень кровопотери, состояние свертывающей системы крови, почечный кровоток, травматичность и объем операции.
Все эти параметры нужно постоянно держать в голове, оценивать их влияние друг на друга, избегать их перехода в критические уровни. Прелесть ситуации состоит в том, что лишь часть параметров поддается прямому контролю, остальные можно лишь косвенно контролировать, или полагаться на время, работу почек, мастерство хирургов...
А интрига состоит в том, что двух одинаковых операций не бывает. Двух одинаковых пациентов не бывает. Бывает, что «звезды становятся раком», и ни с того ни с сего идет неожиданная кровопотеря, расширяется объем операции, у больного обнаруживается недиагностированное ранее сопутствующее заболевание.
Непредсказуемость ситуации – норма жизни в хирургии. И ответ на любой вопрос должен быть мгновенным – в этой викторине цена задержки – жизнь.

Вова уже привык к этой необходимости постоянно сканировать показания десятка приборов, анализировать карту течения анестезии, реагировать на непредсказуемые повороты в течении операции, испытывать и преодолевать постоянный стресс, спокойно реагировать в критические мгновения. И он уже знал, что этот ритм стал его второй натурой. Он «подсел» на этот адреналин, на это соревнование со смертью…

Жить спокойной жизнью  - вот настоящий кошмар.

… Но вот плановые операции закончены, но расслабляться нельзя. Необходимо осмотреть послеоперационных больных, проконсультировать тяжелых больных, где-то поставить подключичный катетер, где-то обезболить малые операции...

- Володя, в третьей хирургии послеоперационный парез кишечника, - подойди со своими иголками!
Вова спустился в третью хирургию, взял историю болезни, зашел в палату.
«Блин, вызывали на парез, а тут у них приступ бронхиальной астмы!» - он огляделся, ища глазами, кто это так сипит на выдохе.
Аккуратная старушечка сидела на стульчике, уже выпучивая глаза – затрудненный выдох, конкретно на грани астматического статуса. Пара ингаляторов с бета-миметиками, кромалин… «Не помогли домашние средства» - усмехнулся про себя Вова, отбросил историю на стол, пошел к бабульке.
- Так, как Ваша фамилия? Ингалятор уже не помогает?
- Я… Я не больная… Я к мужу пришла – старушонка вскочила и кивнула головой  в сторону лежащего на постели мужчины.
Только тут до Вовы дошло, что палата – мужская, мозг роботизировано вычленял только главную информацию, расставляя приоритеты в соответствии с логикой первичного спасения жизни.
- Ну и что, будем от астмы умирать? Присядьте, давайте я на точки лечебные нажму… - он вытащил из кармана обычную спичку, нажал на ушную точку. При астме особенно хорошо помогали две – «Шень-мень» - «Ворота Духа», и «симпатической нервной системы».
Первой отреагировала «Шень-мень», Вова стал ее массировать спичкой.
«Занятно: что при почечной колике, что при приступе астмы – первичен спазм гладкой мускулатуры. Только в одном случае спазмируются гладкие мышцы мочеточника, а в другом – мышцы, сжимающие бронхиолы и бронхи. А механизм снятия спазма настолько прост, что древние китайцы уже умели применять. Тормозящее воздействие на точку, в мозг идут импульсы, выбрасываются эндорфины, спазм ликвидируется».
Старушка стала дышать реже и глубже, хрипы начали исчезать.
- Так, выпрямляем спину, садимся поудобнее, расслабляемся! – поощрил пациентку Вова, - а теперь подключаем к дыханию живот, медленно надуваем, и сдуваем!
Он дополнительно нажал на ушную точку зоны бронхов, чтобы улучшилось отделение мокроты. Ухо покраснело – опять реакция системного расширения гладкой мускулатуры.
«Да, и капиллярная сеть тоже раскрывается, ведь гладкая мускулатура расслабляется и в капиллярах, снижая артериальное давление» - подумал он.
- Спасибо, намного лучше!
Вова повертел в руках спичку, демонстративно положил на табуретку. В последние годы пошла волна СПИДа, он ставил иголки только в крайнем случае.

- А кто у нас Степанов?
- Я, - прохрипел старик, муж как раз этой старушки.
- Посмотрю Вас! – Вова подсел к старику, смутно вспоминая, кто его оперировал, что докладывалось на конференции, кто проводил обезболивание.
«Парез конкретный, брюхо вздуто, кишечник едва работает. По своей схеме они завести не смогли, мучили клизмами без толку, так дойдет до сильнодействующего препарата «убретид», а он при передозе на сердце и легкие влияет не здорово…»
- Пульс посмотрю! – он начал исследование пульса по шести точкам на двух уровнях. Традиционная китайская диагностика в каждом из этих  двенадцати пунктах оценивает пустоту-полноту соответствующих функциональных систем.
Вова протестировал «двенадцать меридианов», оценил ритм – «мерцалка, постоянная форма», жесткость сосудистой стенки, наполнение, сопротивление при нажатии – по всему выходило, что неумолимый операционный стресс сильно подорвал резервы организма, тот ответил типичной стрессовой реакцией, перевел баланс в пользу симпатической нервной системы, с угнетением парасимпатической.
«В таком состоянии необходимо воздействовать на точки общего действия, здесь ухом не обойдешься» - подумал Володя, и полез за корпоральными иглами…

…Вова выслушал стетоскопом живот Степанова – перистальтика кишечника усилилась, но при таком раздутом животе, это был не слишком большой повод для радости. Записав в назначениях «продолжать стимуляцию», он покинул третье отделение, отчитался Папе, глотнул бутерброд, а потом помчался по отделению с ворохом историй – осматривать новых пациентов перед операцией. С каждым побеседовать, расспросить, узнать о приеме лекарств, аллергии, перенесенных заболеваниях. Проверить анализы, оценить операционный риск, дать назначения перед операцией…
И в четыре часа дня – заступить на суточное дежурство по реанимации.
А это – та еще потеха.
Вова и ненавидел, и обожал свою работу, которая вытягивала из него все жизненные силы, но и давала возможность максимально проявить себя. Постоянный экстрим напрочь выбивал чувство усталости, он мобилизовался, подключаясь к бешенному ритму работы отделения.

Видеть вокруг себя смерть и страдания, и знать, что только ты сможешь сейчас помочь… Это очень сильное ощущение. Сильней этого – только война. Сильней возможности спасти чужую жизнь может быть только бой, где могут убить конкретно тебя.