Фрагменты о врачах, 7

Он уже начал забывать об экстремальной медицине, о своей прежней жизни реаниматолога. За чередой бытовых мелких проблем месяц летел за месяцем, год шел за годом, спокойно… и счастливо.
Как-то, разбирая вещи, он наткнулся на свой старый набор серебряных игл. Он осмотрел их. Иглы внушали ему некоторое беспокойство. Он поглядел на одну, длинную, для постановки в районе седалищного нерва. Он мысленным взором увидел канал, по которому должна была пройти игла, нацеленная в нужную точку. Он вспомнил, сколько раз ставил иглы вблизи крупных нервов, сосудистых пучков, плевральной полости. Сколько он мог сделать ошибок в каждый день своей практики. Он задумался

«Опасность приходит тогда, когда человек чувствует себя в полной безопасности» - мелькнула старая мысль. Володя собрался, привычно просканировал пространство вокруг себя, как бы со стороны осмотрел свою повседневную жизнь.
«Нельзя расслабляться!» - но как не расслабиться, если день за днем происходит одно и то же, а события планируются на год вперед! Это не ситуация, когда жизнь и смерть разделяют сотые доли секунды. Он вспомнил один случай, и события прошедших лет встали перед ним настолько ярко, что он даже слегка испугался:

… Демьянов, в послеоперационную, бегом!
Родильница лежала на полу возле кровати. Сестра придерживала ее за верх туловища, но справиться с массой не могла, только смягчила падение, придерживая голову.
Лицо пациентки было синюшным, глаза закрыты, челюсти сведены судорогой.
Володя не позволил себе даже испугаться.
Мешок сам прыгнул в руки, клацнули замки чемоданчика экстренной помощи, кислородный шланг уже был переведен на мешок – 2 секунды, отметил Володя.
Еще секунда – шея разогнута, проходимость дыхательных путей восстановлена, начато искусственное дыхание 100 процентным кислородом. Параллельно этим простым действиям в голове Володи разворачивались несколько линий размышлений:
«Если это эклампсия, от которой в средние века была бы верная смерть, то дело дрянь. Надо переводить на аппарат искусственной вентиляции, грузить транквилизаторами и барбитуратами по полной, и думать, что там с сосудами мозга. Прогноз неблагоприятный, необходимо оценить динамику артериального давления, срочно катетер в мочевой пузырь – смотреть диурез и белок мочи, если сели почки – тогда все очень плохо, надо бороться за диурез.
Однако, судорог больших групп мышц нет, есть спазм мышц челюсти, но только по этому признаку исключить эклампсию нельзя, это может быть и маскировкой симптомов в результате лечения, расслабляться нельзя».
Он уже мысленно видел несколько листов назначений, написанных его почерком, хотя он, разумеется, еще не писал, только мерно расправлял пациентке легкие, заполняя их кислородом из мешка. Он делал искусственное дыхание, а вторая нить размышлений шла параллельно:
«Если это эпилепсия, или эпилептоидный припадок, то он пройдет в течении пяти минут, здесь без энцефалографии не разобраться,  но прогноз благоприятный, пусть планово консультируют невропатологи, а нам главное – мозговой кровоток, давление, диурез, белок мочи – если это в норме, риск для жизни минимальный, но расслабляться все равно нельзя».
Пациентка розовела на глазах, шея была совершенно мягкая, что свидетельствовало об отсутствии гипертонуса глубоких мышц спины, Володя спокойно проводил искусственное дыхание.
И все это продолжалось только три секунды, и вот еще несколько потоков размышлений доктора Вовы:
«Вполне возможно, что это просто коллапс. Она встала, голова закружилась, позвала анестезистку, и рухнула. Люда ее подхватила, позвала меня. А гипертонус мышц челюсти – у нее же действительно преэклампсия, иначе бы, что ей в боксе делать? Ладно, помолимся, чтобы все было так, но расслабляться нельзя».
«Анестезистка смотрит на меня как-то тревожно, боится, что я ее обругаю? Обижает, если так. Молодец, вовремя среагировала, я счастлив с ней работать, похвалю прямо сейчас!»
- Люда, ты молодец! У нас все нормально. Тетенька розовеет, ушки розовые, мы ее скоро вообще с пола поднимем!
- Глаза открывает! – обрадовано сообщила Люда.
Вова и так уже почувствовал, что пациентка дышит сама, он уже только осуществлял вспомогательную вентиляцию, подавал кислород, придерживал…
- Как наши дела? – поинтересовался он, видя, что глаза пациентки приобретают осмысленное выражение.
«Это коллапс, однозначно, но расслабляться нельзя. Строгий постельный режим, не вставать, постоянный поток кислорода через маску, посмотреть, что у нас с инфузией, добавить белковых растворов, блин, какое у нее было страшное лицо, страшно предположить, что она чувствовала, задыхаясь».
- Я встала, а потом голова закружилась. И – лечу! Я такого ощущения счастья в жизни не испытывала. Там цвета были … такие… и красивые, и сложные, очень трудно описать. Слов таких нет, чтобы описать. И я летела – восторг! – пациентка была явно под впечатлением, не могла она еще врать.
Вова перекинул ее на кровать, мягко, как пушинку, сработали рефлексы, плюс годы занятий борьбой, как-никак.
- Кислородик через масочку будет идти, не снимайте, - попросил он.
- А потом я влетела в такое место прекрасное, я уже не помню точно, не смогу уже описать, но очень все сложное, и красивое, прямо счастье во мне, и тут, доктор, Вы появляетесь. И по щекам меня начинаете хлестать! А потом сюда затащили!
Вова вздрогнул:
- Этого не было! Я мешком Вас вентилировал, Люда подтвердит! А Вы не в лучшем виде лежали…
- Да я понимаю… Просто, я так все это видела. Извините. Мне правда, лучше…

Демьянов часто думал о том, что тогда произошло. Согласно законам физиологии, при кислородном голодании уменьшается поток информации от рецепторов и органов чувств, нервные клетки исчерпывают резервы энергии, и впадают в оцепенение, повреждаются, гибнут. У той пациентки вместо сужения потока восприятия шло его расширение, рождались сложные зрительные и слуховые образы. Это странно… Вместо гаснущего телевизора – открытие окна в темной комнате в разгар летнего дня.
«Мы еще многого не знаем об этом» - думал он, и образы прошлого накатывались на него вновь…

День прошел, как обычно, Володя прокрутил три группы, и порядком уставший, брел по Красным Холмам. Проходя по бульвару, он поглядел на скамейку, где он  отдыхал в перерыве между тренировками. Сейчас там устраивался на ночлег бомж в длинном сером пальто. Воздух был не жаркий, Володя искренне посочувствовал человеку.
«Все же здесь спокойно, безопасно» - подумал он.
«Нет, не может быть безопасности» - прилетела вторая мысль.
Володя поглядел вокруг: обычная жизнь вечернего города. Он спустился в метро, сел, глядя перед собой. Знакомое чувство тревоги понемногу улеглось. Он осмотрелся, не понимая, что вызывает дискомфорт, нашел: молодая девушка стоит рядом со своим развалившимся на сиденье приятелем. Похоже, что такое положение устраивало девушку?
Ну, приятель, по виду тупой отморозок, купленное высшее образование, купленный откос от армии, купленная родителями тачка, купленная работа….
Но девушка? Почему она это принимает с радостью? Любовь?
«Это не любовь, это слияние капиталов» - всплыла фраза из подсознания, и мгновенной вспышкой в мозгу вспомнилась ситуация, случившаяся много лет назад:


1993г
Москва, 103-я больница

… Это была банальная операция по поводу почечнокаменной болезни, Володя работал с анестезисткой Светой, операционной сестрой была Маша, оперировал заместитель Токарева – Солтан Таирович Таир-задэ. Великий размером, спокойный и рассудительный, Солтан Таирович врачом был великолепным. Таировича в отделении любили, коллег он не подставлял, работать с ним было сплошное удовольствие. Зато в ассистентах у него был тот еще кадр!
Константин Пыреев. Этот ординатор попал в достаточно блатное отделение благодаря связям мамы, главного врача одного из регионов Российского Нечерноземья. Знаний в институте Пыреев практически не получил, сдавал экзамены по два раза, работать не умел, не хотел, да и руки росли, что называется, «из задницы».
- Поднимай валик, Володя, вище и вище! – Солтан Таирович умел говорить голосом товарища Сталина, это у него тоже получалось мастерски.
- Да куда выше, мы же ему позвоночник перерастянем, - упирался Володя.
Положение для камнесечения очень неудобно для пациента. Хорошо, что больные не видели фотографий, как их, погруженных в наркоз, укладывают на бок, и выдвигающимся из операционного стола валиком перегибают в пояснице, обеспечивая хирургам наиболее удобный доступ к почке.
Володя добился компромисса с Таир-заде, углубил наркоз, разрешил начинать операцию.
- Какой разрез? – спросил Таир-заде у Пыреева.
- Боковой! – ляпнул тот.
- Какой такой боковой-шмаковой, - огорчился Таир-заде, - ты учебник-то открывал?
Пыреев производил жалкое впечатление.
Прошло еще немного времени, когда операционная рана расширилась, Таир-заде взял пинцетом край наружной косой мышцы живота:
- Какой мышц?
- Подреберная! – отвечал Пыреев.
- Ай-яй-яй, сам ты «подреберный», - Таир-заде расстроился, и больше с вопросами к Пырееву не приставал.
А тот, в свою очередь, разошелся, и высказался в том роде, что теперь он хирург и не прочь бы переспать с операционной сестрой Машей.
Анестезистка Света с интересом посмотрела на Машу, ожидая ее реакции.
- Ай! – закричал вдруг Пыреев, получив неожиданный удар иглодержателем по рукам.
- Иглодержатель возьмите, доктор, - подчеркнуто вежливо сказала Маша.
- Как ты со мной разговариваешь! – заорал Пыреев, - я врач, у меня высшее образование, а ты простая медсестра!
Любого другого стажера Володя постарался бы по-дружески остановить, но сейчас решил не вмешиваться. Пыреев не был ему симпатичен, и потом, представить Машу с таким кадром, это было действительно смешно.
Конечно, хирурги и сестры постоянно переживают совместный стресс, общаются друг с другом дольше чем мужья с женами, прекрасно знают друг друга… Плюс к этому – все же в операционные сестры идут почти сплошь красавицы, да и хирурги мужики не уродливые, сильные, есть, конечно, искра… Да еще совместные постоянные переодевания, принятия душа, постоянное ощущение живого тела за грубоватой, но тонкой тканью… Но это не значит абсолютно ничего. А уж делать такие дурацкие намеки – это грубо.
- Ты чего по рукам бьешь? – не унимался Пыреев.
- Ход операции надо знать! – отчеканила Маша.
- Солтан Таирович, она мне по рукам бьет! – пожаловался ординатор.
- А, твои руки-крюки давно отбить надо, дай сюда иглодержатель, - и Таир-заде быстро подшил кровивший сосудик, - рану суши, да?
Пыреев зазевался, и вновь получил по рукам, на этот раз более массивным зажимом с закрепленной на нем салфеткой для осушения раны.
Маша твердо придерживалась корпоративного кодекса операционных сестер, которого несчастный Пыреев не знал.
Он был уверен, что начальство поддержит его, и даже ляпнул сдуру, что больше с Машей работать не будет.
Тут уже и Света не выдержала, подключилась к «травле беззащитного зверя»:
- Что же Вы доктор, только что в постель напрашивались, а теперь и работать вместе не хотите? – нежно проворковала она.
Володя знал, что Пыреев только что подписал себе приговор. Старшим товарищам важнее дружить с операционными сестрами, чем с неумехой-ординатором. Сейчас Таир-заде невозмутимо закончит операцию, потом скажет Токареву, они пригласят Пыреева на разбор в ординаторскую, и будут методично и с удовольствием объяснять стажеру, кто он такой, кто такие операционные сестры, и как ему еще повезло, что Маша не разбила ему обе руки, а заодно и голову, ранорасширителем. А потом они проверят его знания, предложат еще подучить ход операций, прежде чем появляться в отделении, и тем более – в операционной.

Володя очнулся от забытья. Его остановка, пора выходить. Он шел, и анализировал ситуацию, которую не было времени полноценно осмыслить тогда, когда время было ужато, свернуто, и использовалось в экстремальном режиме. Когда он шел по району, к нему дернулись было двое гопников, но увидав его взгляд, тут же развернулись.