577. Хуторская чертовщина. Древнегреческий оратор

                Надежды бабки Саньки в том, что с переездом её сына в хутор, ей станет жить легче во всех отношениях, оказалось пустым звуком с колокольным перезвоном.
            Всё вышло как раз наоборот, это ей приходилось заботиться на два двора, как натура неугомонная, да   ещё со старыми предрассудками, по поводу того, что скажут люди, приходила к Алёшке помочь его Наташке по хозяйственным делам, чтоб  у них было не хуже, чем у остальных хуторян.
                Наглость и необязательность, как её сына, так и невестки очень печалили старушку, наведёт она маломальский порядок в хате, а через пару дней, там словно ни кто и не прибрался со времён её постройки.
             Бабка Санька неоднократно талдонила Алёшке, чтоб тот всерьёз занялся своим огородом, но тот только отнекивался, да говорил, что огород дело бабское, пусть вон Наташка с детворой им и занимаются.
             Упрекая Алёшку, бабка Санька приводила в пример семью Солёновых, те только и делают, что живут огородом.
         Сын, глядя на мать, ответил ей, как отрубил:
                - Ну ты мать и сравнила.
                - Солёновы пашут на господском огороде, а у меня так, грядка шесть на восемь.
                -Там мне делать нечего.
                - У меня вон во дворе и без этого дел хватает.
          Как вот тут вразумить сына, которому хоть кол на голове теши, не может понять, что и таким небольшим огородом есть возможность сносно жить.
         Вот и пришлось бабке Саньке ещё и огородом заниматься, уведёт она Наташку и детвору с собой под гору, а Алёшке этого только и надо, шасть из своего двора в матушкин, да и давай бражку в себя вливать.
                Тогда и понятия не имели, чтоб на замок двери запирать, жили честно, ни кто без спроса не входил в хату, а подоткнутая палочкой дверь, указывала на то, что дома ни кого нет, так что и смысла не было входить во двор.
            Пока бабка Санька с Наташкой и их детворой трудилась на огороде, Алёшка жадными глотками глушил брагу, напившись до полного пресыщения, больше не лезло внутрь, он в хорошем подпитии и весёлом настроении возвращался к себе.
            А вот когда всей шумной гурьбой приходили с огорода, то находили Алёшку спящим к верху пузом, издающего небывалой силы храп.
               Бабка Санька быстро раскусила хитрость сына, да и соседки подсказали, что он в её отсутствие посещал её двор, на что у Алёшки были железные аргументы отговорок, он и не отрицал, что бывал там, но только для того, чтобы взять тот или иной инструмент.
            Хитрости и ловкости у Алёшки хоть отбавляй, не успевала мать прикрыть ему одну лазейку к спиртному, как он придумывал другую, к примеру, незаметно таскать зерно из сарая, чтоб его дружки меняли его у бабки Саньки на выпивку.
               Моральное падение Алёшки Пупка подобно подбитому аэроплану, стремительно падающего вниз, даже в компании хуторских пропоиц, оказался самым отъявленным пьянчугой.
             У тех хоть иногда были пробелы трезвой жизни, а вот у Пупка такого почти не случалось, а всё от того, что его хата больше походила на курень и одновременно на кабак, куда шли и днём и ночью, чтоб справить бражные дела.
             
                До бабки Саньки стали доходит слухи, а затем и прямо ей в лицо стали выговаривать, что беспробудное пьянство её сына есть божье наказание за то, что она спаивает их мужей и братьев.
             Так ли это на самом деле или нет, здесь ещё разобраться надо, ведь одному только богу известно, где она эта истина правды, а искать виновника, чтоб возложить на него все грехи собственных неудач, есть не что иное, как переложить ответственность с больной головы на здоровую.
           Кто жаждет выпить, тому без всякой разницы, где взять зелье.
          А так как наш народ всегда искал места, чтоб  по мельче, да по рыбней и главное, чтоб рядом под самым боком и не особо дорого, вот и натоптали дорожку к бабке Саньке, хотя этим хмельным делом грешила не только одна она в хуторе.
            Дурная молва, она как дурная слава, точит душу словно ржа, медленно и упорно, а чтоб избавиться от этого чувства, надобно много терпения и выдержки, а где его взять старому человеку, когда все перегорело внутри в сплошной прах.
          По ночам бабку Саньку душили мысли всякого рода домыслов, она даже додумалась до того, что теперь сожалеет о том, что в холерный год её Алёшка не помер,  а остался жив.
             Думала, что его спас господь, для какой – то важной цели, а оно вон как всё вышло гадко, своя родная кровинушка, теперь  одно наказание и погибель.
             Изводила себя бабка Санька молитвами, днями и ночами,  стоя на коленях перед иконой божьей матери, просила её заступиться за своего Алёшку.
                Умоляла богородицу направить того на путь истинный, избавить его от беспробудного пьянства, взяться за ум и начать новую жизнь.
               Но видно, даже матерь божья была не в силах что изменить, уж слишком глубоко погряз её сын в пучине пьянства.
             Мало того, что сам тонул, так ещё за собой тащил свою жену, а она женщина слабая и податливая, к тому же, беспрекословно следовала указаниям мужа, который в случае неповиновения применял к ней физические воздействия.
             И если Алёшка  предлагал жене выпить с ним или в компании, то приходилось соглашаться, иначе её отказ мог окончиться мордобоем.
             Но до этого не доходило, пропустить чарку другую ей даже шло в удовольствие.
             Что сказать о детях Алёшки и Наташки, так они были предоставлены сами себе, питались тем, что оставалось на  столе после дружеских попоек, а чаще всего бегали к бабке Саньке просить чего ни будь поесть.
            Разве родная бабушка может отказать своим внукам, вот и старалась угостить их по вкуснее.
              Можно и так сказать, что одежда на детях просто горит, точнее сказать очень быстро изнашивается и чтобы её внук и внучки не выглядели оборванцами, доставала из сундука припасённый материал, тем и обшивала их.
             Хоть и имела Наташка навыки шитейного дела, но по этому вопросу у неё наступило полное равнодушие, так если  по мелочи заштопать или пришить, то по трезвому состоянию ещё старалась сделать подобное.

              Близко к сердцу принимала бабка Санька навалившиеся на неё невзгоды, а всему причина её Алешка и его жена Наташка, будь они не ладны, жили бы себе, как все нормальные люди, тогда б и горя не знали.
             А так лишний раз на улицу не выйти, так и норовят высказать не лестные слова в адрес её сына, мало того, так ещё начинают поучать, как ей быть.
             А ты попробуй достучись до разума  бестолкового сына, погрязшего в ежедневных пьянках, да он ли сам в этом виноват, ведь к нему идут и днём и ночью, а он дурень не соображает, да и понять не хочет, что это ему не уважение оказывают, а подталкивают в жизнь гиблую.
                Сколько б не переживать и не сочувствовать случившейся ситуации, всему когда – то приходит конец, вот и у бабки Саньки не выдержало сердце за обиды на сына, перестало биться и остановилось, померла она в одну из ночей.
             А как это случилось, только одному богу и известно.
          К сведению сказать, то к этому моменту в хуторе Мамкиных уже многих стариков перенесли в вечный покой на хуторское кладбище.
           Не стало деда Мишки Чурикова, обеих Павлюков, Семён Тимофеевича и Евдокии Павловны, Антонова деда Макара и его бабки, Ляпуна деда Степана, Олейнина Егор Пантелеевича, старшего конюха поместья, Михасёва деда Герасима, старого Охрименко деда Павла, да ещё несколько человек и это не считая более молодых хуторян.
              А вот Григоренко Александр Иванович ещё здраствовал, в недавнем времени отпраздновал свой день рождения, перевалив за восьмой десяток лет, крепкий и суховатый с виду, но ещё довольно шустрый старичок.

           Но вернёмся к последнему событию, если бы не Алёшкины дети, пришедшие к бабушке испросить у неё поесть, то неизвестно, сколько  времени пролежала бы она в своей хате, а так получилось, что первыми об этом узнали её внуки.
            Внезапно свалившееся горе Алёшка заливал сверх меры, пил до полного отключения сознания, без его участия и распоряжений бабку Саньку добрые соседи подготовили в последний путь.
             С утра, в  день самих похорон, Алёшка разок другой появлялся во дворе матери выходя из её хаты только по нужде, с расставленными руками в стороны и неуверенной походкой, придерживаясь за стену, захаживал за угол сенцев, где и совершал облегчение своему организму.
            Ближе к полдню Алёшка Пупок упился до полного отключения своего сознания, так что проводить мать в последний путь не смог по причине алкогольного опьянения.
            Единственными, кто искренне оплакивал бабку Саньку, были её внучки, остальные присутствующие восприняли данное событие похорон, как должное.
                Поминки по ушедшей в мир иной  старушке справляли несколько дней, как говориться, до полного истребления спиртосодержащих жидкостей  её  же собственного приготовления.
            Горе горем, но в итоге Пупок стал обладателем большого наследства,  которое в несколько дней перекочевало из хаты бабки Саньки в хату Алёшкиной семьи.
             А так как жить на два двора слишком большая расточительность, то в скором времени Пупок продал материну хату с двором за довольно приличную сумму.
             Хвастая перед хуторянами и своими заядлыми дружками,  говорил им, что по его подсчётам, если он будет покупать каждый день по две бутылки водки, то ему этих денег хватит на «цельный» год, а то и того больше.
             Но было бы сказано, а получилось так, что эти деньги до последней копеечки были пропиты в течении месяца, ушли так сказать, как вода в песок.
            А раз закончились деньги, то на пропой пошло и бабки Санькино наследство, за дёшево уходила посуда, одежда, которую следовало бы раздать людям, как полагалось по старой традиции, также менялось на выпивку, из сарая набитого зерном, мешками  уносилось его содержимое.
             Пупок гулял на широкую ногу, чем даже затмил посещение хуторянами весёлого места как у Ефимки Игнатова, здесь у Алёшки выпивка текла, если не рекой, то обильным весенним ручьём во время  дружной весны после заснеженной зимы.
                Как и снег на полях, всё очень быстро стаяло и можно сказать, что Пупок остался почти голышом у разбитого корыта, он даже и не заметил, как всё очень скоро было пропито подчистую.
             Временное отрезвление ввело его в некое состояние удивления, он не как не мог сообразить, куда всё подевалось.
            Грешным делом подумывал, что воспользовавшись его ежедневным опьянением не добросовестные собутылки, можно даже утверждать, именно те,  которые не очень честны на руку, совершали мелкие хищения, а так хищения оказались массовыми, то понятен и результат их мошеннических действий.

              Не думайте, что на пьянства Алёшки Пупка хуторская общественность не уделяла ни какого внимания, ещё как уделяли.
            Грозились даже отвести его в усадьбу, чтоб там ему вправили мозги, выпоров как следует, на что Пупок, стуча себя в грудь, нагло отвечал:
                - А вот накось выкусите!
         И вертел фигою перед хуторской общественностью.
       -Не надо меня держать за дурака!
              -Я свои права знаю!
                -И не позволю, чтоб меня принародно выпороли!
                -Все физические наказания давно отменены с их Высочайшего Позволения!
          -А любое насилие карается законом, засужу любого,  кто меня хоть пальцем тронет!
          Очень убедительно говорил Пупок, ну просто оратор древнегреческий, демонстрируя силу искусства слова перед хуторскими плебеями, да и связываться с ним ни у кого не было особого желания, так и шло всё своим чередом, на самотёке  происходящих событий.

07  - 09 апрель 2020г.