Ваучер и Паваротти

               

     Это событие произошло в те баснословно радостные времена, когда нам всем объявили: теперь вы, и никто иной, можете быть баснословно богатыми, всё зависит от вас. Нет, это не были блудливо-глумливые слова, которым мы не верили, и правильно делали. Нет, это не были слова, это были аргументы с волшебным названием ваучер, способные вмиг овеществляться. В качестве доказательства нам ткнули пальцем в окно: они уже преуспели, сейчас ваша очередь! Я посмотрел в окно, да, действительно, впритык друг к другу на тротуаре стояли легковушки, все, как одна красивые и лакированные. Сверху они походили на объёмные сундуки. Они вызывали в памяти образ лампы Алладина, вороха золота по углам пещеры и ехидную улыбку лысого джина. Ещё вчера, выглядывая в окно, я ничего такого не замечал, к моему подъезду подъезжал свояк на так называемой мыльнице, и это было великолепно! Что же случилось? – Ваучер! Но сразу зазвенела в душе тоска, которая происходит от дрожания самой тонкой струны на семиструнной гитаре. Не хотел обменивать я свой документ на машину, хотя знал, куда надо идти. В сущности, машина мне не нужна.

     На кафедре шёл возбуждённый разговор о мерседесах и дачах, но мудрая наша лаборантка, женщина ещё далеко не старая, но уже седоватая, сказала:
- Надо вложить наши ваучеры в какую-нибудь компанию. Нефть приносит отличные дивиденды. У меня и адреса компаний есть! Будем кататься, как сыр в масле.

     Я тотчас представил эту картину. Она мне понравилась. Я люблю и сыр, и масло с самого раннего детства. Правда я такой картинки не видывал, редко видал и масло, не говоря уж о сыре, творог, куда уж не шло, это да!


     Мы с женой немедленно выслали все наши ваучеры, 2+2, и стали ждать. И вся кафедра стала ждать, поскольку все выслали свои надёжнейшие документы в такие же нефтеносные кампании. Но не в нашу. Они не доверяли женщине мудрой и чёткой, как часы первого московского завода – подвергай всё сомнению!

     Прошло два года. Лаборантка уволилась, ушла туда, где её деловые качества обещали ценить больше. И вдруг нам, и никому больше, приходят дивиденды – девятнадцать рублей. Кафедра почти обиделась на нас, на очередной междусобойчик нас не позвали. Ну и пусть! Зато у нас – дивиденды! Пусть она мала, эта первая капля. Но, несомненно, в дальнейшем дивиденды хлынут струёй! Мы радовались и ждали. Прошёл год, водопада денег не было. Капля оставалась единственной. Но нас пригласили на собрание акционеров – АГА! Увы! Мы не поехали, это больше тысячи километров, а денег-то нет, бурный поток как бы отклонился в сторону.

     Случилось как-то, что мне удалось провернуть двойную афёру – выдрать согласие у ректора на командировку в город, где я когда-то много учился. Там есть ещё Малый оперный театр, Большой и Малый залы Филармонии, хоровая капелла. Всё это я, экономя на еде – живя на комплексных обедах, усердно посещал. В основном на стоячие места, кроме Малого, где за тридцать копеек я неоднократно, барски развалясь в ложе, разумеется, благодаря попустительству служащих старушек с  программками в руках, слушал любую «Травиату».

     Выдрать командировочные у главбуха было посложнее, вы и так один ездите чуть не каждый год, а в прошлом году вообще два раза ездили, да и денег у нас нет. Хорошо, что она не прибегла к неотразимому аргументу, дескать, и совести у вас нет, у меня, то есть. Я бы, точно, стушевался, Однако, этого не последовало, и деньги я получил.

     В отдельном кармашке шикарного кожаного бумажника, подаренного тёщей, замечательной женщиной, лежали золотые мои дивиденды – все девятнадцать рублей! Вытратить их на что-либо, кроме чего-либо замечательного было бы просто подлостью – дивиденды! Разумеется, доходы надо тратить с толком. Великий А.Н. Островский учил меня именно этому, смотри пьесу «Бешеные деньги».

     Произнеся свой доклад, я тогда ещё не читал доклады по бумажке, что поделать, сорок лет – ещё молодость, я гулял по знаменитому проспекту. Вот здесь я покупал Юманите, Литературную газету, Литературную Россию, не говоря уже о Новом мире. И киоскёрша та же самая. По провинциальной привычке я поздоровался с нею, вызвав горькую усмешку на тонких губах.
- Не узнаёте?
- Нет!
– А Юманите…
-  Да, да, припоминаю. Но как вы заматерели!
- А вы всё так же молоды и свежи! Время щадит вас!
- Ну, что вы! Спасибо за комплимент!
- Pas de quoi!
Киоск был почти пуст… Но не уходить же мне так просто.
- А что вы предложите мне сейчас?
Она развела руками,
- Видите? Впрочем…
Она достала чёрную коробку:
- Вот Паваротти! Вы ведь любите музыку?
- У меня в зобу дыханье спёрло.
- Ещё бы!
Я вынул свой хрустящий новой кожей бумажник, ощущая своё мелкое пижонство перед этой увядающей женщиной.
- С вас девятнадцать рублей!
- Сколько, сколько?
Она повторила. Надо же! – Наши дивиденды!

     Вернувшись из командировки, я пригласил кафедру послушать божественного Паваротти! У нас сохранилась от смутных времён бутылка сухого вина «Фетяска». А жена испекла изумительный творожный пирог. По нашему мнению, этих аксессуаров было достаточно, чтобы одновременно пить чай, беседовать и наслаждаться пением великого маэстро… Никто не пришёл… Они обиделись вновь. Чему? – Загадка! Никаких докладов они не писали, и потому ездить им никуда не приходилось, кроме как в Польшу… продавать водку.
     О совести. Пока я слушал доклады, обсуждал их, гулял, посещал  музыкальные залы, одна Синявская чего стоила, бухгалтерша бежала со всей кассой. Были, значит, деньги! За ней погнались, отняли, простили. Но она уволилась. Совесть, стало быть, существует!