Рамеш Бабу. После вас, сэр! - 4. Матрона

  Все вокруг было как в тумане. Я поступил в медицинский изолятор с высокой температурой и был там единственным пациентом. Из-за сильного жара я очень ослаб, но совсем не мог есть то, что присылали из школьной столовой. Даже вид этой пищи был тошнотворным. Во рту у меня пересохло, голова раскалывалась от боли. Казалось, тысячи иголок впивались в лоб. Мне было больно. И вдобавок одиноко. Ужасно переносить такие страдания, когда ты всего три месяца в школе. Я лежал в этом плачевном состоянии и мечтал, чтобы рядом оказались моя старшая сестра Эльсамма и мама. Я рыдал, зарывшись лицом в подушку, и проклинал судьбу. Должно быть, я уснул.

   – Не тревожься, милый. Очень скоро ты поправишься.

   Я подумал, что это сон. Утешительные слова  сопровождались нежным объятием, которое и разбудило меня. Мне понадобилось некоторое время, чтобы избавиться от тумана в голове и понять, кто это.

   Это была наша матрона.

   Она сидела на моей кровати точно так, как это делали мама или сестра, когда я болел дома.

    Она принесла немного канджи* и маринованных овощей. Мой пересохший рот наполнился слюной, возвращая желание есть, которое сопровождалось моментальным чувством выздоровления. Она накормила меня домашним рисом, сваренным на воде, обтерла влажным полотенцем, нанесла на лоб мазь от головной боли и ушла, пообещав придти снова.
______
* разваренная рисовая каша, приготовленная на воде – прим. автора
______

   Я опять уснул, и мне снились Эльсамма и мама.

   Матрона пришла снова, как и обещала. Когда она села возле меня, меня стошнило прямо в подставленные ею ладони. Потом она приходила дважды в день и, сидя рядом, кормила меня домашним канджи, пока я совсем не выздоровел.

   На следующий год мне оперировали грыжу. Операция проводилась в районе уретры, что сделало мочеиспускание непосильной задачей. На самом деле, я просто не мог помочиться в течение двух дней. Испытывая сильные позывы, я шел в туалет и старался изо всех сил. Но ничего не получалось, и, расстроенный, я снова возвращался в постель. Мои друзья, навестив меня в Медицинском колледже, внесли свою лепту, прозвав меня Краном №4. Это был кран в спальном корпусе, в котором месяцами не было воды.

   Новости дошли до матроны, и она приехала в Медицинский колледж. Она собиралась помочь мне помочиться. Я был очень сконфужен и сопротивлялся. Но она затащила меня в ванную и сняла пижаму. Потом она вылила мне на бедра целое ведро холодной воды. Моча немедленно потекла, как из химической пипетки, которая потеряла вакуум, и это продолжалось почти пять минут. Эти пять минут были одним из самых больших облегчений в моей жизни.

   Следующий год был для меня последним в младшем пансионе, под опекой матроны. В тот год я сломал ногу. Нога была в гипсе шесть недель. До самого выздоровления матрона помогала мне мыться, переодеваться и делать упражнения, припоминая истории К.Дж.Самуэля, Джаячандрана и других, кто ломал ноги до меня.

   – Все они сломали ноги, играя в футбол за школу, бегая кроссы или делая еще что-нибудь достойное. Ты первый ребенок, который сломал ногу, поскользнувшись в туалете. Как глупо, мой мальчик!

   Каждый раз, когда матрона мыла меня, я страдал от сравнений, сопровождавших ее воспоминания, больше, чем от перелома.

   В школе случались эпидемии, такие как ветрянка и конъюктивит. Это были хорошие дни, когда нас или отправляли домой, или помещали в палату медицинского изолятора. Мы изо всех сил старались заразиться этими болезнями, потому что они давали желанный отдых от жесткого режима и суровых школьных будней. Мы тогда не осознавали, что теряем драгоценное для учебы время. Матрона это понимала и делала все, что от нее зависело, чтобы предотвратить распространение болезней. Одежду ребят, которые только что вышли из изолятора, она отделяла от остальной, когда ее отправляли для стирки в Дхоби Гхат**.
______

**большая открытая территория, где мужчины-постирщики (дхоби) жили и стирали нашу одежду в бадьях с водой, отбивая ее на камнях – прим. автора
______

 Она настаивала, чтобы в сезон конъюктивитов мы постоянно промывали глаза. Она регулярно приносила листья ниима*** в палату больных ветрянкой, а больным конъюктивитом – розовую воду и ватные тампоны, чтобы ускорить наше выздоровление, хотя мы этого не очень-то хотели.
______
***ниим – дерево, все части которого широко используется в аювердической медицине – прим. переводчика
______

   Нас было много – тех, кто год за годом болел, скучал по дому, проваливал экзамены и впадал в депрессию. Она заботилась о каждом из нас, как о собственном ребенке. Еще она писала личные номера на нашей одежде, пришивала пуговицы, помогала застилать постель, проверяла чистоту подмышек и ушей, заставляла стричь ногти и учила правильно вести себя за столом. Она сделала все, чтобы сгладить трудности наших первых, детских лет в школе. В младших классах она была для нас как мама. За это мы должны были бы уважать ее и навсегда остаться ей благодарными.

   Когда мы подросли, нас перевели в пансион для старших. Там не было матроны, потому что теперь мы могли позаботиться о себе сами. А она продолжала работать, окружая материнской заботой новичков в младшем пансионе, и делать их такими же самостоятельными, как мы.
 
   В старшем пансионе матрона постепенно стала объектом насмешек. Мы выдумывали разные небылицы о ней и развлекались за ее счет. Когда мы смеялись, наслаждаясь анекдотами о матроне, мы не вспоминали о ее заботливой любви к нам в детские годы. Дошло до того, что мы стали дразнить ее, когда она проходила мимо нашего корпуса к младшему пансиону. Мы собирались у окна, выходившего на дорогу, и, завидев ее, начинали обзываться. Определить виновных было очень трудно, потому что мы кричали хором, в унисон. Она спокойно проходила мимо, будто не слыша нас. Это делало нас еще наглее, и мы снова принимались ее дразнить. Это вошло в привычку. Я был активным участником этой задиристой компании.

   Она пожаловалась моему однокласснику, префекту младшего пансиона, который она вела.

    Особенно ее поразило и огорчило то, что ее дразнил я. В конце концов, всякий раз, когда я был болен и беспомощен, она заботилась обо мне, как мать. Разве стал бы я обзывать свою мать теперь, когда вырос? – недоумевала она. Префект младшего пансиона сказал, что она даже пару раз плакала, когда мы давали ей оскорбительные прозвища. Он очень просил меня держаться подальше от всего этого, потому что я многим ей обязан. Но я не внял его совету. Это сделало бы мою взрослую жизнь в школе не такой веселой и даже могло бы разобщить меня с товарищами. Этого я допустить не мог. Поэтому я продолжал дразнить матрону, пока жил в старшем пансионе. Матрона могла бы подать официальную жалобу и навлечь на всех нас неприятности. Но она не сделала этого и целый год терпела наши оскорбления.


   Это было много лет назад. Матрона, должно быть, выпестовала сотни кадетов до и после меня, проведя их от нежных детских лет к уверенной в себе юности, несмотря на суровый образ жизни и требования военной школы. Я не думаю, что все они обходились с ней так, как я. Из школы она ушла на пенсию и уехала в свою далекую деревню. После этого едва ли кто-то из нас слышал о ней. Говорят, что несколько лет назад она там скончалась. На электронном форуме выпускников не было обычных в таких случаях соболезнований. Матрона ушла невоспетой.

   Это ода ей. Запоздалая ода от неблагодарного и бесчувственного подопечного, о котором она когда-то заботилась.