Лекарство для души

Странная парочка разместилась на поваленном бревне меж двух наклонившихся сосен. Худой, высокий парень, ему было шестнадцать, но выглядел он несколько старше. Его взгляд то бегал из стороны в сторону, то, вдруг, замирал направленный в одну, никому непонятную, точку. Он говорил, немного растягивая слова и, ни одна эмоция не отражалась на его лице. Аутизм, так сказали врачи его родителям, но в деревне его все называли ущербным. Рядом с ним, в очень старом инвалидном кресле, сидела девчушка тринадцати лет, ее в деревне вообще никто не замечал, никому не было дела до ребенка больного ДЦП. И только слова этого мальчишки действовали на нее как-то непонятно, казалось, она несколько успокаивалась и, даже, в глазах ее появлялась частичка разума. А парень, то ли не замечая этого, то ли наоборот исключительно ради этой искры, говорил не умолкая.

- Что же теперь делать, Анютка? Что с тобой будет? Баба Маня… она ведь так тебя любила… а теперь что? Совсем тебя одну оставила! Зачем померла, ведь ей нельзя было, у нее же ты… тебе без нее никак. А если тебя отправят куда? Как же я буду? Отцу совсем плевать стало на меня. Раньше хоть замахнется… «Эх, - скажет, - был бы ты нормальным мужиком, Аркашка, врезал бы…» Но не бил. Веришь, Анютка, ни разу не бил. А теперь пьет только и меня совсем не замечает. Лучше бы ударил!

Парень присел на бревно и повернул девчушку лицом к себе, глядя куда-то в ее сторону. Анютка жила с бабушкой. Никого у них не было. Когда-то, лет пятнадцать назад, ее мать, повторяя без устали, что «устала от жизни деревенской», поехала столицу покорять. Никто не знает как она там жила и чем занималась. Поначалу писала часто, затем реже, а потом и вовсе перестала писать. А спустя какое-то время вернулась, видимо она хорошо отдохнула от жизни деревенской в городской суете, но через порог отчего дома, переступила беременной. А когда она разродилась больным ребенком, тут уж злые языки не унимались. Их даже не заботило, что бедняжка сама при родах умерла. Все собирались по углам и шептались, оглядываясь по сторонам.

Лишь баба Маня тяжело перенесла смерть дочери и всю свою скопившуюся нежность стала дарить своей внучке. И совсем ей было не важно, что девочка тяжело больна. Она любила малышку трепетно и беззаветно, всем своим большим сердцем. У них не было денег, да и все смотрели на них косо, но старушку это вовсе не заботило. Она дарила ребенку всю себя, со всем хорошим, что в ней было. Только одно она упустила из виду – чем старше человек, тем ближе он к смерти. Позавчера она легла спать и больше не проснулась. Хорошо, что у Анютки был странный друг аутист, который пришел с утра и обнаружил бабушку уже холодной.

Раньше Аркашка не видел смерть так близко. Когда-то у него была мама. Она любила мальчика и не стеснялась ему это показывать, но только он это совсем не понимал. Однажды она просто пропала. Никто не знал, куда она делась. Старухи судачили. Сплетницы, хотя и знают все, но у каждой была своя версия. Одна говорила, что муж ее прибил и в огороде закопал, другая ляпнула, мол, устала девка от побоев да от сына ущербного вот и сбежала с любовником в Австралию, третья твердила: «Какая Австралия? Надоела ей жизнь такая, вот и уехала туда, где лучше…» Сам отец как-то спьяну сказал Аркашке, что ушла мать в лес и ее там волки съели, забудь про нее. Но он забыть не мог. Он прекрасно помнил, как она рассказывала ему разные истории, про море, про горы, про то, как солнце утром из-за гор встает, а вечером за море прячется…

- Я знаю, Анютка, знаю, знаю, - затараторил вдруг парень возбужденно, - нас здесь с тобой ничего не держит. Мы с тобой на море уедим. Представляешь что такое море? Там воды до горизонта и вся соленая! Не веришь? А вот привезу тебя на море, сама убедишься. Баба Маня померла. У тебя считай никого здесь не осталось, и до меня никому дела нет. Вся деревня на поминки собралась, да еще, поди, пару дней не просохнут. А в обед электричка будет на юг… а на юге оно – море.

Он подскочил и покатил коляску к своему дому. По дороге им никто не встретился, даже собаки во дворах отказывались обращать на них внимание. У него дома  тоже было пусто. Аркашка собрал скудный узелок и вышел, не желая оставаться там ни одной лишней секунды. Вскоре они были на вокзале, хотя какой вокзал может быть в глухой деревне – небольшой навес над грязной лавкой. Поезда здесь не останавливались, гордо пролетая мимо, лишь электричка делала короткую остановку. Вскоре она подошла, нехотя замедляя ход. Аркашка мигом оказался у открытых дверей и вдруг понял, что ему ни за что не поднять коляску на эти несколько ступенек. Но он не успел еще расстроиться,  как из тамбура выпрыгнули трое куривших там мужчин. Двое из них схватили Анютку вместе с ее троном и тотчас отправили ее в вагон. Третий тоже пытался помочь, не смотря на то, что оказался лишним.
Аркашка буркнул им что-то похожее на благодарность и отправился вслед за подругой. Ему сложно было общаться с людьми, даже произнести несколько слов казалось настоящей пыткой. Он не понимал, почему так, ведь с Анюткой он мог не замолкать часами. Вот и сейчас он что-то судорожно ей нашептывал, усаживаясь на лавку возле дверей. Редкие пассажиры на соседних местах встали и пересели подальше. Даже в тамбуре всю дорогу больше никто не курил. Так начался их путь на юг. Они доезжали до последней станции, а потом садились в новую электричку, главное чтобы она ехала на юг.

Странно… но взгляд любого человека притягивает и красота, и уродство в одинаковой мере. Нам трудно не смотреть как на что-то очаровательное, так и на нечто непривлекательное. Мы можем отводить взгляд, прятать глаза, но так хочется посмотреть! И это выше наших сил, будем поглядывать украдкой, исподтишка, но все равно будем. Вот только если притягивают нас эти противоположности одинаково, то относимся мы к ним по-разному. Красота нас манит, когда смотришь на нее, хочется приблизиться, чтобы ощутить ее другими чувствами, услышать, потрогать, почувствовать запах. А уродство наоборот – отталкивает от себя.

Благодаря этому, для Аркашки и Анютки дорога была легкой и беззаботной. В течение всего пути люди хотя и пялились на них, но старались избегать их общества. Никто не садился рядом, почти никто с ними не заговаривал. Даже кондукторы не спрашивали билеты и не заставляли их покупать. Только дети, святая простота, смотрели открыто на странных пассажиров, но их родители, заметив это, сразу же одергивали своих чад, и начинали им что-то выговаривать недовольным шепотом. Лишь животные не видят ни красоты, ни уродства, относясь ко всем одинаково. Одна собачка подбежала к Анютке и без всякого страха и отвращения взглянула на нее. Затем понюхала ее руку, лизнула и завиляла хвостом. Тут же подскочил ее хозяин, схватил бедняжку и понес прочь постоянно приговаривая: «Плохая собака, плохая». А Аркашка сидел и не мог понять, что же в ней такого плохого? Одна маленькая собачонка повела себя лучше многих людей…

На одной из станций, в вагон вошла шумная женщина с тихим мужчиной. Она была из тех, которые всё знают лучше других. Увидев странных подростков, она остановилась и бесцеремонно подошла к ним:

- А вы с кем едите? Где взрослые? – задала она вопрос, которого Аркашка так сильно боялся.

- Я-я, - выдавил он из себя, - уже взрослый. Везу сестру к маме.

- Ишь ты! Взрослый какой… - начала заводиться она, но муж толкнул ее сумкой, которую тащил и она, тут же переключилась на него, а мужчина подмигнул незаметно Аркашке и продолжал подталкивать свою благоверную подальше от детей. Через несколько минут он вернулся и, сунув парню в руку несколько смятых бумажек сказал:

- Бери, бери, пригодится. Тебе бы парень врать поучиться, а вообще молодец, уважаю! Мою мигеру не убоялся, за сестрой смотришь… мужик! Ты не переживай, я свою в другой вагон утянул, больше вас не побеспокоит.

Через мгновение мужчина ушел, а парень развернул несколько сотенных купюр попавших к нему в руку и лицо его озарилось.

- Ты только глянь, Анютка, - сказал он, будто что-то припоминая, - мама мне город называла, у него имя такое чудное – Сочи. Вот куда мы едим. А там много мест хороших и у всех названия странные. Одно называется как «Л» с двумя нолями, почти как сотня, только вместо единицы буква «Л». Как будто две единички друг к другу наклонились. А еще там гора есть с башней и название у нее какое-то неприличное. И множество «Щелей» в которых люди живут. Ты только представь как хорошо в таком месте, где каждое название как из сказки. Бедные те люди, которые там живут, и не замечают, каким счастьем обладают…

Он еще долго так рассуждал. Пересказывал девочке мамины рассказы, которые с невероятной яркостью, вдруг, всплыли в его памяти. Их дорога продолжалась легко и незаметно. При пересадках они ходили в продуктовые ларьки, чтобы чего-нибудь прикупить в дорогу. И зачастую продавцы не брали с них денег, а пару раз за них заплатили другие покупатели. Аркашке так часто приходилось кого-то благодарить, что он уже научился это делать громко, четко и без запинки. Самый яркий момент их пути был, когда электричка проехала Туапсе и, повернув, продолжила движение вдоль моря. Парень захлебывался от восторга. Он теребил Анютку и радостно тыкал пальцем в окно. Когда в тамбуре показался какой-то мужчина, мальчишка быстро кинулся к нему.

- Это уже Сочи? – спросил он.

- Сочи? – переспросил тот, - после Туапсе Сочи лежит аж до самой Абхазии. Тут каждая станция маленькая часть Сочи. А тебе, собственно, куда?

- К морю, - бесхитростно ответил парень.

- Ну тогда тебе точно не в центр, - улыбнулся мужчина, - там от вокзала до моря ух как далеко.

- А где близко?

- Да почти везде кроме центра! В Хосте, Головинке, Якорной щели, Лоо…

- Лоо, точно Лоо, - кивнул мальчишка удаляясь. Он все время это повторял, дивясь, какие странные названия перечислил этот человек. Он не замолкал всю оставшуюся дорогу, до того момента пока не услышал заветное «следующая остановка Лоо». И тут он засуетился. Вскоре электричка остановилась, и он покатил коляску туда, где было море. Через несколько минут они были на берегу. Катить через гальку было тяжело, но он остановился лишь в нескольких метрах перед водой. Посадил Анютку на теплые камни и сам опустился рядом.

- Привет Сочи! – заворожено сказал он, - Гляди Анютка, чудо какое! И впрямь воды до самого горизонта. Слышишь, как плещется, и пахнет как-то по особому. Чем пахнет, Анютка, не пойму! То ли морем, то ли солнцем, то ли этими гладкими камнями… то ли всем сразу!

Вдруг он подскочил, подошел к воде, а через мгновение вошел в нее по щиколотку. Постояв немного, опустил в воду палец, а вынув, тихонько дотронулся до него языком. «Соленая,» - пробормотал он. Затем набрав обеими ладонями воды, он подбежал к девочке и полил на ее худые ноги. Та тихонько вскрикнула, а мальчишка захохотал. Первый раз в жизни он смеялся так искренно и весело. Так будто он обычный человек и нет в нем никакого порока, никакой болезни. А девчушка, глядя на него смеялась тоже, да не просто улыбалась, а смеялась по-настоящему с искрой в глазах, словно душа ее вдруг исцелилась и засверкала яркими красками внутри своего зеркала.

А потом они сидели вместе на берегу и смотрели на море. Сидели, даже когда солнце закатывалось за горизонт, оставляя на водной глади свой огненный след. Аркаше вспомнились все радостные моменты его жизни – как мама рассказывала свои истории, как баба Маня угощала его пирожками с киселем, как он познакомился с Анютой и как потом проводил с ней время… Все эти приятные минуты его жизни собрались вместе в этот один бесконечный миг.

- Спасибо тебе, Анютка, - сказал он тихонько, не глядя в ее сторону, - спасибо за то, что ты есть! Иначе я бы никогда не решился сюда приехать…

9.04.2020