Как в России в обезьяннике сидеть 3

 Солнце брызнуло  через грязное окно, раздробилось на квадраты и прочно улеглось на лица и морды сидельцев.  Зазвонил без конца телефон, получая сиплые равнодушные ответы деланно металлическим голосом.
Кого-то утреннего с трудом и матерным шумом затащили внутрь и дали  по шее.
В обеих клетках закашляли и  заныли.
Начался трудовой милицейский день..
- А это чья там  машина, каракулем изнутри оббитая? – спросил милиционер  Разорватых, входя с улицы. - И припаркована не по правилам – прямо на нашем крыльце… Кому закон не писан?..
- Я вожу машину по законам гор! – гордо-презрительно пошутил  стоящий у стойки дежурного  только что вошедший чернобородатый гражданин. – А машина – моя, Миша! Нравится?
- Ну, так… - примирительно  сказал лейтенант милиции Миша Разорватых. – Ты  к нам зачем, Асланчик?
 - Да вот, за этим самым… за справедливостью… - посмотрев на враз насторожившихся  Герасима и Максима,  сумрачно сказал Асланчик. – А то мы все  переживаем… Кто-то тут совсем нюх потерял… Уши братьям отрывает…  Не по делу наглеет…
- Да тут  все ровно будет, Асланчик!  - И сменивший Колодочко новый дежурный выбежал из своей вонючей клетушки.  -  Да ты нас не так понял! Мы этих козлов, что на Алипашу наехали – загнобим! И вам передадим.  Все «чотко», Асланчик! Так Хабибу и передай!..
 Асланчик презрительно и коротко дернул мохнатым кулаком  по загремевшей решетке и уходя  грозно-презрительно кинул взор на клетку.
- Уроды. Вешайтесь…
-Так. - подвел итог происходящему Расквасов. - Как говорил писатель Юрий Герман: «Презрение – это ненависть в состоянии покоя».    Не хотелось бы но – надо. Буду звонить Волчаровскому. Пусть с кичи вынимает. А то тут нас за мешок укропа на шашлык продадут. Под песню: «Мовлади-мовлада»…
 - Это точно. – согласился Максим Ртищев. - И  почему именно здесь видишь  столько сволочей, что  хочется записаться в джедаи?… Или в осведомители КГБ…  И кто здесь опять перданул? Прямо-таки нагло? И даже – залихватски?
Оказалось – Чудоквасов.
- Это у меня на нервной почве, – виновато сказал ласковый убийца.  -  Давление поднялось. Гипертония.
- Какое давление?! – закричал Василий, закрываясь  полой дубленки.. – Его что – пердежом снижают?
- Кровь ему пустить – от давления… - вставил не поднимая головы  японский поэт.

 Прошло еще полчаса.
Видимо Волчаровский внял тревоге Герасима и принял меры. В тамбуре  на вахте залязгали входной стальной дверью и в вонючее помещение вошел незнакомый друзьям  майор. Начальник  РОВД. Он  привычно  посмотрел в клетку,  сразу опытно нашел тех, кто ему нужен  и сделал равнодушное лицо. Затем, как и положено начальнику, уселся за  стол дежурного и принялся читать накопившуюся за ночь документацию.
Чтение шло нелегко.
- Ну ты Колодочко и грамотей… - выпучился на капитана начальник РОВД. – Ты чего это написал: «Страдает психическим расстройством «Олеография»? Сам ты «Олеограф»! И почему у тебя не гостарбайтеры, а гостройбайтеры?
-  Ну они же для государства строют…
- Эх, Колодочко, Колодочко… Никогда не бывать тебе майором…
 Полистав бумаги, принципиальный начальник встал, соизволил войти в клетку, и  ( глядя  в стену поверх голов) по-горбачевски невнятно спросил:
- Которые тут  из-за Азебаржана?..
 Расквасов с Ртищевым переглянулись.
- Мы выражаем недоумение… - начал было Расквасов
- И даже надежду…  поддержал друга Ртищев
Майор не обратил на эти абсолютно не пацанские слова никакого внимания.
- Разорватых!
- Я, товарищ майор.
- Где у тебя эти драчуны? Здесь что-ли… А! Вот она – пресса! Давай сюда вот этого таракана… – и майор показал на Ртищева. –  Со сбитыми кулаками… Что ж, ты, «дуся», творищь?
Расквасов обиделся:
- Мы, во-первых, не «дуси» вам, а пресса. Я – главный редактор телевизионной программы криминала и жаренных фактов «Исподнее». А он, Ртищев Максим, ученый-алгоритмик бизнеса…
-  «Исподнее».. «Алгоритмики», бля… Ну, нет слов… Хрена тогда вы  мне и себе проблем нажарили?.. Особенно себе. Ладно уж…
И майор строго-презрительно посмотрел на ободранных друзей.
– Разорватых! Всех этих граждан, драчующихся вчера…. Драче… драча..
- Драчащихся! – подсказал Герасим.
- Драчевавшихся! – строго взглянув на журналиста, поправился майор - доставить по домам. Приказ!
- Мы же не дерущиеся а драчащиеся…
- Ты, пошути еще!.. -  занозился милицейский офицер. – Спасибо бы сказал… Выметайся!  И валите отсюда поскорее… И Волчаровскому, своему кенту, передайте…
- И что ему передать?
- Передайте, какое-нибудь слово… Или жест… Характерный...
Друзья  начали срочно выметаться.
- А зря тебя Васей назвали, – прощаясь,  сказал дубленочной жертве маньяка Максим. –  У тебя в этой новой одежде явно прослеживаются итальянские или испанские корни. Тебе сейчас очень хорошо подошло бы имя Лоренцо. Или – Эстебан… А, малыш?
 - И учись, Василий, танцевать! И не ходи никогда в чужой одежде… – добавил  мягко Герасим. - Когда малыш ты танцуешь, голыш, ты меня волнуешь…
Василий  ободряюще  подмигнул. Остающиеся завистливо закряхтели.

 На утренней свободе стремительно холодало. Возле РОВД собравшиеся в кучу патрульные экипажи, не вылезая на холод из машин, очень громко переговаривались между собой по мегафонам.
 Весенние грачи кричали в унисон и от испуга поливали машины  черно-зелеными кляксами.
 - Наверное эти наши друзья и дома так же себя ведут – по мегафону общаются с женой, детьми, котом… - злобно сказал Герасим.
Ртищев огляделся. Все вокруг было привычным. И холодным.  Сыпала снежная крупа.
- Это очень органично – выйдя утром из ментовки, сразу же увидеть на асфальте блевотину…  И даже вон - насрали! Смотри, сколько артефактов…Герасим! Ты чего приуныл? Почему взгляд – не оптимистический? У меня так всегда! Негатив прошел – начинается позитив! Бодрись!
Герасим вытащил из-за пазухи украденную фуражку (видимо, запасную) милиционера Колодочко и напялил ее на озябшие уши. Затем ворчливо сказал:
 - Покажите мне хоть одного непохмеленного оптимиста с позитивным взглядом на жизнь. Давай-ка, брат Максим, расстанемся… Говоря по-ментовски - надо «варачиваться домой»… Как «пожилые вандалки»…
Расстались не в печали.
                (Продолжение следует)