Малиновый околыш. Глава 16

Презентное багренье, вопреки ожиданиям, оказалось очень удачным. Рыбы было поймано в достаточном количестве не только в презент к Высочайшему Двору, но и с излишком. Осётр попадался среднего веса, но зато белуги были и более десяти пудов. Чудная погода и единственная, в своём роде, картина этого зимнего лова, привлекла массу зрителей, среди которых находилась и супружеская пара Алаторцевых. Как не звал зятя в свою артель Порфирий Андреевич, Вениамин неизменно отвечал: «нет», ссылаясь на своё плохое самочувствие. Классный фельдшер Веселов называл это состояние «тремор», а сам Вениамин, не стесняясь говорил, что руки начинают дрожать сами. Это, как сказал худощавый профессор на консилиуме врачей, было следствием тяжелой контузии и со временем должно было пройти, само собой. Но вот, когда это произойдёт, профессор определенно сказать не мог.

– Время лечит, господин офицер, – напутствовал Вениамина профессор. – Поезжайте домой, говорят, родные стены творят чудеса… 

На этот раз лов начался в строго определенный час – казаки, прислушались к напутствиям старика Карпа Маркелова и старосты Михайло – Архангельского собора, отставного генерал – лейтенанта Любавина, так сказать, выдержали – не ушли. Ведь, раньше багренное войско часто срывалось до удара пушки, поэтому накануне приезда на ятовь нового наказного атамана, который к тому же ничего не понимал в уральских рыболовствах, стоявших с обеих сторон Урала, нестройными рядами, казаков – баграчеев, объехали эти два уважаемых уральских старейшины с наказом от «старых людей».

И вот, ударила холостым выстрелом старая пушка и начался «жар»! В какой – то миг лёд покрылся лунками, у которых стояли в возбужденном состоянии рыбаки – баграчеи, а потом, то тут, то там, на льду стали появляться пятна крови. И вот, уже заголосила почти вся река: «Скоро! Скоро!» В это время на лёд вышел генерал Распопов со своим адъютантом и с осторожностью начал обходить лунки, беседуя с некоторыми из рыбаков, любуясь пойманными ими крупными экземплярами рыб.

– Скажи – ка, братец, зачем такую огромную дырищу пробивать во льду? – спросил Распопов, у державшего двумя руками багор Порфирия Чалусова. – Через такую полынью и лошадь можно протащить без задержки…

– Ты, ваше превосходительство, чем лясы точить, взял бы багорчик, да помог бы Порфирию Андреичу бялугу вынать! – зло прикрикнул на Распопова казак из артели Чалусова, быстро работавший пешнёй, расширяя лунку. – Тут, плорубь в аршин подавай! Ох, и аграменна бялуга! Пстрели – те, заразой!

На зычный клич: «Скоро! Скоро!», сбежались казаки других артелей, держа в руках багорчики и подбагренники наизготовку. Всем захотелось подсобить в нужную минуту, чтобы крупная добыча не осталось подо льдом, а была бы поднята на поверхность и заняла достойное место в презенте. Генерала Распопова, в начавшейся суматохе, два раза нечаянно толкнули в спину и один раз наступили на ногу, но никто из казаков даже не извинился за это. Наказной атаман, видя, что к его персоне нет никакого внимания и уважения, поспешил удалиться на берег, от греха подальше. Когда же он оглянулся, у ног Порфирия Чалусова лежала, брюхом кверху, крупная белуга, весящая не менее двадцати пудов, а вокруг прыгали пожилые казаки с баграми в руках и восторженно кричали: «Ура! Ура!».

– Дикие люди и дикие нравы! – зло пробурчал себе под нос Николай Никифорович. – Как же был прав Сергей Семёнович, говоря, что уральским казакам «палец в рот не клади», – откусят! У них, даже, боевые генералы и полковники помешаны на рыболовстве, что уж тогда говорить про рядовых казаков. Будто дети радуются они богатому улову, от которого им ничего не достанется. Царское багренье, одним словом…

Все остатки от рыбы и икры за пополнением презентного реестра будут проданы с аукционного торга. Торги на оставшуюся рыбу и икру уже были назначены на понедельник, 19 декабря, в 2 часа дня в зале присутствия Войскового Хозяйственного Правления. Вырученные на торгах суммы поступят в распоряжение Съезда Выборных, и от депутатов будет зависеть сдать ли их, как это практиковалось прежде, в нетчиковый капитал войска, или им дать другое, сообразно обстоятельствам переживаемого времени, назначение.

Никто из присутствовавших на этом своеобразном рыболовном празднике не мог даже помыслить, что нынешнее презентное багренье станет последним в жизни Уральского казачьего войска. Все вспоминали, как презентный лов назначили в субботу, 10 декабря, с 9 часов утра, причем для этого наметили местность под Уральском, от устья Чагана до устья Горышного ерика. Казачье багренье назначалось с 12 декабря. Весь район рыболовства разделили на два участка: первый от Уральска до нижней изголови Бахчевного яра; второй от нижней изголови Бахчевного яра до Соколинского посёлка. Режаковое рыболовство в багренном районе назначили с 20 декабря и до 8 января 1917 года, с 9 января наметили произвести неводную тягу по реке Уралу, а с 14 января допустить рыболовство сижами, режаками и прочими снастями до 15 марта, согласно с правилами. Однако, погода внесла некоторые коррективы, отложив багренье на неопределенное время, впредь до морозов, могущих установить твёрдый лёд.

Переменная сырая, тёплая погода заставила вновь осмотреть лёд на ятовных местах и оказалось, что образовавшиеся на льду прососы, слишком тонкий лёд и даже полыньи на тех местах, где ожидается рыбы, при скоплении здесь народа – могло окончиться катастрофой. На берегах, у яра, также вследствие выпавшего и наметанного ветром снега, выступила вода. Во избежание возможности несчастья с баграчеями и положено было отложить назначенный день багренья, как оказалось всего на неделю, до 17 декабря.

Вениамин увидел в толпе зрителей старика Карпа Маркелова, оживленно разговаривающего с временно исполнявшим должность старшего члена Хозяйственного Правления советником А. О. Аничхиным, и направился к нему, чтобы узнать последние новости из родного посёлка Соколинский.

– Карп Маркович, даже войсковой техник рыболовства находит выгоду от пароходства ниже Гурьева, – убежденно говорил Александр Осипович. – Ведь, не насовсем же дадим разрешение, а только на два года…

– Не жалам! – сказал, как отрезал Маркелов. – Не верю я этому Стенросу! Он, хоша, и бьёт себя в грудь, говоря, что русский поданный, сам же, в угоду тех же Нобелей дело ведёт. Его ещё весной Пётр Дураков раскусил, да доказать не успел. Пстрели – те, заразой!

Завидев приближающегося к нему Вениамина, Карп Маркелов поспешил завершить разговор с Аничхиным и пошёл навстречу Алаторцеву, широко раскинув руки, на которых красовались новые кожаные голицы.

– Рад тебя видеть в добром здравии, Вениамин! – улыбался беззубым ртом Маркелов. – Слышал, неделю как дома, а к нам на постоялый двор носа не кажешь. Я в ту пятницу приехал, а тут, оттепель. Пстрели – те, заразой!

– Доброго здоровья, Карп Маркыч! – поздоровался Вениамин. – Так, Евтихий Харитоныч, в последнее время, в доме моего дяди останавливался; я уже и забывать стал дорогу на соколинский постоялый двор.

– Эх, Евтихий, Евтихий, – печально вздохнул Маркелов. – Ушёл следом за Афанасием Агафоновым, не оставив никого за себя. Пстрели – те, заразой!

– Слышал, что внезапная смерть племянника Пётра Ивановича, утонувшего в Баксае, подорвала его здоровье? – спросил Вениамин.

– Пётр искал в Ново – Богатинском посёлке доказательства сговора инженера Стенроса и товарищества братьев Нобелей, а нашёл себе смерть в Баксае, – невесело проговорил Карп Маркович. – По слухам, киргизы его утопили, а вот кто их науськал на это, неизвестно. В сентябре там сменили поселкового атамана, но и новому начальнику ничего разузнать не удалось. Многих из тех киргизов, которые весною аулом стояли на Баксае, были угнаны на тыловые работы. Пстрели – те, заразой!

– А кто этот Стенрос? – спросил Вениамин. – Недавно услышал эту фамилию в войсковом штабе. Инженер – технолог Ламберт Иванович Стенрос, получил несколько новых свидетельств на право разведки и поисков нефти на земле Сарайчиковской станицы, вблизи Ново – Богатинского поселка. Рассказывал полковнику Колпакову, что ввиду отсутствия строительных материалов и рабочих рук, жизнь в нефтеносном районе заметно замерла, но при первых же благоприятных условиях работа закипит там с неослабной энергией…

– Да ты, Вениамин, про Стенроса больше «старых людей» знаешь, – заметил Маркелов. – Он сейчас активно подговаривает наших начальничков дать ему разрешение на устройство пароходства ниже Гурьева. Полковника Колпакова давно назначили на место Мартынова, да пока держат в начальниках штаба, а вместо него советник Аничхин хозяйственными делами ведает. Только что про этого Стенроса калякали с ним. Пстрели – те, заразой!

– Да уж, на войне было куда проще: здесь мы – там противник, – проговорил Вениамин, – а тут поди разберись, кто те друг, а кто враг…

– Ты к нам думаешь ехать? – спросил Карп Маркович. – Тебя Акулина давно заждалась. Матри, надумаешь, дай знать. Я через неделю Фокина подрядил везти себя домой, с ним и вернёшься назад…

– Поеду, непременно поеду, – заверил Вениамин. – Только возьму бумагу в штабе, а то столько дезертиров развелось, даже среди офицеров, что везде проездные документы требовать стали. Пстрели – те, заразой!..

Вера прочитала в газете, что Продовольственный Комитет при Войсковом Хозяйственном Правлении открыл мануфактурную торговлю в доме Каревой в магазине И. Т. Зубачева, на Большой Михайловской улице и пристала к Вениамину с вопросом, когда они смогут посетить этот магазин, открытый во все дни, кроме праздников, с 8 часов утра до 5 часов вечера.

– Завтра и посетим, – заверил жену Вениамин. – Мне, как раз надо подарок для Акулины. Хочу купить ей отрез сукна на платье и кашемировый платок, непременно с малиновым цветом по полю…

– Так, мы ещё и галантерейную лавку посетим? – обрадовалась Вера. – Сто лет не была в магазинах. Цены, говорят, везде кусаются. Папаша собрался на багренье и режаки, будто бы в Петроград съездил. За голицы отдал 5 рублей, за варежки более двух рублей, не говоря уже о том, чтоб соорудить в целом полуяровый и яровый багор, обошлось самое меньшее в 3 рубля. А после презента, как назло, даже лягушка на его багор не села…   
   
Неделя пролетела незаметно и на второй день после Рождества Христова, в компании Карпа Маркелова и Ивана Фокина, Вениамин собирался выехать на низ. Прощание с детьми началось с раннего утра. Младшая дочь Елена с охотой шла к отцу на руки, а старшая Клеопатра, по – прежнему старалась держать дистанцию, а на просьбы Вениамина подойти к нему, неизменно отвечала: «нет» и качала головой. Вера тоже была не в восторге от желания мужа навестить родной посёлок, но вида не подавала, а молча собрала вещи в походную укладку и аккуратно уложила в корзину продукты в дорогу. Даже дядя, Ипатий Ипатьевич, ворчал себе под нос, явно не желая пускать своего племянника в столь дальний путь зимою.

– Матри, долго не засиживайся, – напутствовал племянника Ипатий. – Говорят, цена на извоз по низовой линии поднялась до небывалой высоты. Многие наши торговцы организуют обозы подвод с продуктами на низ, с целью наложить обратно, ставшую там дешевой рыбу.

– Надеюсь, к Крещению вернуться, – заверил Вениамин. – Я с Фокиным туда и обратно. Он сказал, что ему не позже 7 января нужно доставить местному податному инспектору списки квартирантов, которые живут в его доме.

– Казакам уже давно грозят штрафами, а про иногородних домовладельцев будто бы позабыли, – пробурчал Ипатий. – Вот, скажи племяш, где же у нас справедливость? Ведь, много квартир в городе сдают иногородние хозяева, а налогом собрались одних казаков – квартирохозяев облагать. Пстрели – те, заразой!

– Видно из – за войны у начальства руки не сразу до всех достают, – успокоил дядю Вениамин. – Дай срок, доберутся и до иногородних…   

Длящаяся более двух лет, небывалая гигантская борьба не ослабила русского человека, а тем более уральского казака. Он выполнял то, что повелевал ему долг, с твёрдой решимостью довести дело до конца, до полной победы над врагом. Уральцы с сердечным трепетом следили за всем, что происходило на войне и старались узнавать каждую подробность, каждую мелочь.

– Вениамин, похвастал бы, как воевал на фронте, какие награды заслужил? – попросил Карп Маркович, когда миновали Свистун – гору и выехали на заснеженную равнину, где отчетливо были видны следы сотен саней.

– Да, особо и хвастать нечем, – ответил Алаторцев. – В штабе дивизии служил, карты рисовал. После контузии и вовсе ничего не помню.

– А как же тебя контузило, в штабе то? – не унимался Маркелов.

– Говорят, шальной снаряд залетел, – невозмутимо соврал Вениамин, – от дальнобойной немецкой пушки. За двадцать вёрст била немецкая мортира, мы даже выстрелов не слышали, только свист один…

Вениамин вспомнил, как получил задание от Седого уничтожить новейшее немецкое орудие «Большая Берта», названное в честь владелицы концерна «Крупп». Немцы привезли новую мортиру на фронт по железной дороге и намеревались опробовать в боевых условиях. Её 50 – пудовый снаряд мог поражать цель на внушительной дистанции, а с фугасной начинкой делал воронку более пяти саженей в диаметре. Лишь, одно это, обстоятельство, способно было надолго деморализовать любого противника. Отряд особой важности целую неделю метался по польским хуторам, пока не отыскал на заброшенном полустанке «крупповского» монстра. Охранение сняли легко, обслугу пушки заперли в бронированном вагоне и стали думать, как взорвать саму мортиру. Стальную громадину мог уничтожить внушительный заряд взрывчатки, которого у казаков не было. Ничего не оставалось, как взрывать весь «пороховой погреб», который находился на платформе рядом, но при этом была опасность погибнуть и самому взрывнику.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – сказал Вениамин. – Всем укрыться на хуторе и ожидать там взрыва.

Когда прогремел взрыв, Вениамин успел отбежать от платформы не более, чем на сотню саженей. Его подхватила невидимая сила и подбросила высоко вверх, а потом был жёсткий удар о землю, после которого подъесаул впал надолго в беспамятство… 

Фокин видя, что Вениамин не особо расположен вспоминать былое, решил его выручить, предложив Карпу Марковичу послушать рассказ его сына Фёдора, который служил урядником в 5 – ом полку, в сотне есаула Толстова, Владимира Сергеевича, и был старшим казачьего разъезда.

– Наслышан про подвиги Владимира Толстова, – оживился Маркелов. – Дед его, Евлампий, из тополинских казаков, храбрейший урядник был, за что и в офицеры вышел. Правда, под старость лет чуть под суд не угодил за растрату денег, да Бог миловал, оправдался. Валяй, Иван Лексеич, про сваво сына Фёдора. Пстрели – те, заразой!

– Однажды, Фёдор мой с шестью казаками направился на дело, – начал свой рассказ Фокин. – Есаул Толстов приказал ему разведать, занят ли мост противником или нет, а также определить и силы его. Быстро казаки миновали наше сторожевое охранение и вступили в район расположения противника. Все знали, что здесь действительно находятся значительные силы противника. Внимание и осторожность удваивались. Пробираясь от куста к кусту, казаки, что называется прильнули к шеям лошадей. Каждое дерево, всякое укрытие ими было использовано для того, чтобы услышать хоть малейший шорох в стороне противника. Кругом немая тишина. Жутко было ехать в лесу. Многое он может скрывать в себе, но в тоже время в нём и скорее скроешься от взоров противника и от пули. Но вот и близко к мосту. Около него ходят часовые, и вблизи расположено около полуроты пехоты врага. Часовые с моста, очевидно, заметили казаков и дали знать своим. Тут же заговорил пулемёт немца. По лесу открылась адская стрельба. Немцы стреляли разрывными пулями. В лесу творилось, что – то невообразимое, переливаясь с эхом от стрельбы. Цель казаками была достигнута, и они под градом пуль, между деревьями помчались с донесением к своим, куда и прибыли благополучно, потеряв только одну папаху казака Файзуллина.  Фёдора маво, Георгиевским крестом пожаловали, а казакам, по медали на грудь…

– Вот, видишь Вениамин, как лихо воюют уральские казаки, – восхищенно проговорил Маркелов. – А тебе в твоём штабе и похвастать нечем. Пстрели – те, заразой!

– Ништо я виноват, что находился вдали от передовой, – виновато сказал Вениамин. – Куда послали, там и служил Царю и Отечеству!

Посёлок Соколинский встретил Вениамина пустыми улицами и молчаливым бездействием жителей, которые ожидали неводного рыболовства на Урале. Высокая цена на судака до 16 рублей за пуд и жереха до 12 рублей, всё таки дала возможность многим оправдать свои расходы, а кому – то и поживиться как следует, на казачьем багренье. Однако тёплая погода несколько смущала относительно цены на рыбу, вид которой при отсутствии мороза становился гораздо хуже. А ещё этой зимой наблюдалось нашествие зайцев, на которых мало кто охотился, в виду очень высоких цен на порох и дробь.

– Веня, касатик, уж и не чаяла тебя увидеть, – запричитала Акулина, когда Вениамин вошёл в светлую горницу бывшей избы Евтихия Харитоновича. – Дай – ка, обойму тебя по – матерински.

– Доброго здоровья, тётя Акулина! – поздоровался Вениамин и прижался к груди, ещё не совсем пожилой женщины.

Два дня подряд они вели почти непрерывную беседу, из которой Вениамин узнал много интересного. Акулина умышленно не заводила разговор о том, как скончался старик Евтихий Дураков, а старалась отвлечь Вениамина от нехороших мыслей всякими рассказами из нынешней жизни станицы. 

– При раздаче сахара в Антоновском посёлке произошёл курьёзный случай, – рассказывала Акулина. – Одна из «армеек», сноха состоятельного казака, получив по квитку 3 фунта сахару, принесла его домой и показала свёкру, который, увидев на квитке печать, приказал немедленно квиток сжечь, а когда сноха передала ему, что при получении ею сахара казначей записал выдачу в книгу, то свёкор, отнеся всё это к услугам антихриста, приказал отнести сахар обратно, что сноха, к удивлению всего народа, и сделала.

– Там же, ещё до войны почти всех к храму приобщили, – с удивлением заметил Вениамин. – Ништо, кто один остался в раскольниках?

– Кабы так, а то в народе говорят, что и другие антоновцы не брали сахару по той же причине, – заявила Акулина. – Миропомазание прошли, а в душе как были раскольники, так ими и остались. Заразой те, убей!

Перед самым отъездом Вениамина в Уральск, Акулина достала из – под своей кровати небольшой деревянный сундучок и поставила на лавку.

– Вот, бери, – сказала она Вениамину, показывая на сундучок. – Дядя велел тебе отдать. Он там бумаги свои держал. Сказал, ты сам во всём разберёшься и решишь, куда деть…

Зима стояла на удивление тёплая. Морозы, не достигавшие и 20 градусов, являлись как гости и быстро сменялись оттепелями. Когда возок Фокина привёз Вениамина в город, с неба моросил мелкий дождь, появление которого в январе месяце едва ли могли помнить старожилы. Внезапно наступившая оттепель на 4 и 5 января, заставила рыбаков выбирать свои сети по Уралу. Произошло много провалов с лошадьми на местах постановки режаков. Бог миловал Порфирия Чалусова от несчастий на льду, но он потом ещё долго напоминал зятю, что нет от того никакой помощи в рыболовствах.

– Дивуй бы, на службе был, а то дома сиднем сидел, – ворчал Порфирий.

В пятницу, 6 января, в праздник Крещения Господня, кроме установленного по чину водосвятного богослужения, состоялся церковный парад частям войск, расположенных в Уральске. К параду было вынесено войсковое георгиевское знамя, сопровождаемое знаменным взводом от казачьих запасных частей. Чтимый праздник, торжественность военных церемоний и прекрасная безветренная погода, при шести градусах мороза, собрали массу публики вокруг Михайло – Архангельского собора.

По издревле установившемуся русскому обычаю купались в ледяной воде много народа. Вениамин тоже трижды окунулся в иордани, а потом уже одевшись, с изумлением засмотрелся на группу купавшихся молодых девиц.

– Матри, глаза сломаешь! – весело прикрикнул на Вениамина дядя, вылезая из воды на лёд. – Неси мне тулуп, озяб совсем…

Неводная тяга Урала, произведенная во вторник, 17 января, дала очень плохие результаты. Большие надежды возлагались на место, где обычно не ставились режаки – это на «Печке», но при полном отсутствии здесь чёрной рыбы, только одному неводу удалось вытянуть два яловых небольших осетра, оцененных в 45 рублей. Так как при огромном количестве пайщиков в случае раздела пришлось бы не более 10 копеек, то пайщики предоставили залов в пользу неводчиков. В общем, народ обманулся в своих расчетах и напрасно потрудился, потеряв время.

– Ты, сват, не мытарь душу Вениамину, – прицыкнул на Порфирия Ипатий Ипатьевич. – Какой из него рыбак? Он на излечении, а потом опять на войну поедет. Благо, после Крещенской иордани, у него руки почти перестали дрожать, и в отношениях с женой живой интерес проснулся. Вера, который день подряд, не нарадуется на мужа. 

– Ништо я супротив, сват, – оправдывался Чалусов. – Пущай лечится. У меня и без зятя помощников, хоть отбавляй. Главное, чтоб дочка была счастлива…

На следующий день, 18 января, временно исполнявший должность Наказного Атамана Уральского казачьего войска издал приказ за № 17, который несказанно порадовал самолюбие подъесаула Алаторцева:

«30 декабря минувшего года имели счастье представиться Государю Императору, во главе с генералом Хабаловым, депутации от войска, командированные в Петроград – одна с презентом к Высочайшему Двору и другая к Великому Князю Борису Владимировичу по случаю зачисления Его Императорского Высочества в войсковое сословие.
Его Императорское Величество, приняв депутации, осчастливил каждого члена милостивой беседы и, прощаясь, повелеть соизволил передать Уральскому казачьему войску поклон и благодарность за его верную и боевую службу.
Счастлив объявить временно вверенному мне войску о таковом милостивом внимании Нашего Обожаемого Царя Батюшки к Уральцам, которые должны ещё более приложить свои силы и усердие к мирной и боевой работе на пользу Царя и Родины.
Вр. и. д. Наказного Атамана,
                Генерального Штаба Генерал – майор Распопов».

Вениамин служил под началом Великого Князя Бориса Владимировича с осени 1915 года, с момента его назначения Походным атаманом всех казачьих войск при Государе Императоре. Правда, в штабе Его Высочества он был известен, как сотник, а затем, подъесаул Малин. На этом настоял Седой, который носил теперь на плечах погоны полковника, занимаясь подготовкой боевых операций для отрядов особой важности. По его меткому выражению, пластуны не воевали, а работали в тылу врага и была эта работа секретной, а значит, знать о ней не должна ни одна живая душа, кроме их начальника, то есть Седого. Ни орденов, ни медалей уральским пластунам не полагалось, потому что формально их не было ни в одном из формулярных списков войска. Поэтому «поклон и благодарность» от Государя Императора была воспринята подъесаулом Алаторцевым, как высокая награда за его работу на пользу Царя и Родины.

«Саратовский Листок» сообщил, что город Саратов ожидает получить из Уральска около 800 тысяч пудов пшеницы. «По сообщению агента местного уполномоченного Фомичева, – писала далее газета, – в Уральске имеется возможность закупить несколько миллионов пудов пшеницы».

– Самим скоро жрать нечего будет, – ворчал Иван Фокин, – а этот Фомичев готов саратовцам последний хлеб запродать.

– Ништо, у хохлов – переселенцев большие излишки изъяли, – предположил Ипатий Дудаков. – Из Саратова к нам масло постное везут. Тоже в хозяйстве продукт незаменимый…   

Сильно повышенные цены на предметы первой необходимости, в том числе на кормовые продукты для скота, вызвали в свою очередь повышение цены на изготовление таких необходимых в хозяйстве запасов, как лёд. Казакам – возчикам льда платили по 60 копеек за каждую, известного размера, гирю льда – цену, в сравнении с прошлогодней, чуть ли не в двое большую.

– Соглашайся сейчас, Ипатий Ипатич, а то дальше ещё дороже привоз льда станет, – советовал Фокин. – Помяни моё слово, в феврале, гиря до 85 – 90 копеек дойдёт, а с набивкой в погреба и вовсе за 1 рубль выйдет.

– Деваться некуда, Иван Лексеич, без ледника в хозяйстве нельзя, – согласно закивал Дудаков. – Вози скорей, пока Вениамин дома сидит. Есть кому гири укладывать в погреб…

С низовой линии сообщали, что цена на рыбу за последнее время сильно повысилась вследствие наплыва покупателей не только из Уральска, но и с Узеней, откуда киргизы явились на своих подводах. Существовавшая цена рыбы с 3 рублей за пуд повысилась до 10 – 11 рублей. А вот, цена на извоз сильно упала. Если раньше, например, от Кулагина до Уральска цена извоза доходила до 6 – 7 рублей, то теперь тоже расстояние оплачивается уже по 2 руб. 50 коп. с пуда.

– Извозчики – казаки с верхней линии соблазнились высокой ценой извоза, да скопом попёрлись на низ, – рассуждал Фокин, – а получили вместо дохода один «пшик». Меня звали, да я уже возкой льда был занят. И слава Богу!

Погода стояла по – прежнему переменная в зависимости от направления ветра. За сутки, разница в температурах доходила до 15 градусов, так морозы в 20 градусов сменялись относительным теплом в 8 – 5 градусов ниже нуля. В зависимости от холодов повысился спрос на топливо. Цена дров стала значительно выше установленной в прошлом году таксы и дошла, как это было на днях, даже до 2 руб. 70 коп. за сотню кизяка. В виду недостаточности подвоза дров обыватели позабыли о таксе и берут дрова на перебой.

– Хоть бы в этом году опять разрешили кизяки во дворах делать, – вздохнул тяжело Фокин. – Я и навоз со двора пока не вывожу.

– Депутаты обещают поспособствовать, – заверил его Ипатий Ипатьевич. – Говорят, вместо Аничхина поставят временно Иванаева, а Колпакова при штабе начальником пока оставят.

В эти дни, инженер Л. Стенрос разместил в нескольких номерах газеты «Уральские войсковые ведомости» свою статью: «Следует ли допустить судоходство по Уралу?», которая сильно всколыхнула уральское общество. Исключительно с благими намерениями, он предлагал разрешить, в виде эксперимента, на два года, пароходство по Уралу ниже Гурьева. Мол, было бы не плохо открыть регулярную морскую линию Астрахань – Гурьев, по которой могли бы доставляться как пассажиры, так и грузы. А самое главное, он доказывал, что никакого вреда рыболовству от пароходов не будет. Наоборот, углубление устьев, будет способствовать ещё большему входу рыбы в Урал. Следом, стали высказываться мнения, что пора отказаться от патриархальной косности и дедовских пережитков, а идти навстречу прогрессу, поддержав на Съезде Выборных предложение инженера Стенроса. В этой группе поддержки особо выделялся войсковой техник рыболовства, к мнению которого прислушивались депутаты.

– Ништо не отстоят депутаты Урал? – вопрошал Ипатий. – Карпу Маркелову следовало бы почаще в Уральск наведываться, как это делал Евтихий. Ведь, депутатов многих, особенно, от верховых станиц, могут и подкупить.

– Не переживай дядяка, я сам слышал, как Карп Маркович сказал Аничхину, как отрезал: «Не жалам!», – успокоил дядю Вениамин. – Видимо, Аничхин и в отставку потому подал, от греха подальше. Боится, Александр Осипович, кабы меж двух огней не оказаться…

Мясо, исчезнувшее было с базара, с установлением новой таксы вновь появилось. В субботу утром, 4 февраля, хотя некоторые мясники и знали о новой таксе, но продавать по ней мясо всё же опасались, и на базаре, кроме так называемого голья, ничего нельзя было купить. Коровьи варки продавались по 25 коп. за фунт. Вечером в этот день появилось и мясо, продававшееся по 50 коп. за фунт. Следовательно, к существующей до сего времени таксе прибавили 20 коп. на фунт.

– Лучше покупать мясо по полтиннику за фунт, чем стоять и ждать очереди при более дешевой цене на него, – высказала своё мнение Катерина.

– Мясо дешевое ждать нечего, – проговорил Ипатий Ипатьевич. – Сено очень дорогое стало: 25 – 30 рублей воз степного, 20 – 22 рубля, – лугового.

После сильных ветров с редким снегом наступили морозы. По утрам было обыкновенно 18 – 20 градусов, а днём немного теплее, так как стояли солнечные дни. Вениамин завершал укладку последних гирь льда в погребе и намеревался в понедельник, 6 февраля, навестить товарищей по службе в войсковом штабе, но случившееся там происшествие помешало этому.

«Около 7 часов утра, 5 февраля, в здании Войскового Штаба возник пожар, – писала газета «Уральские войсковые ведомости». – От воспламенившихся в деревянном ящике не вполне загашенных печных углей загорелся пол. Вскоре, пламя перешло на потолок и угрожало принять широкие размеры, так как в смежной комнате загорелось было лестница, ведущая на второй этаж. Тотчас же было дано знать в ближайшую Павловскую пожарную часть; благодаря скорому прибытию пожарной команды, пожар был быстро локализован. В результате оказались попорченными полы и потолки в двух смежных комнатах, что составляет убыток около 100 рублей. Из движимого имущества ничто не пострадало. Нам передавали, что дежуривший в этот день в штабе казак Савин Пискунов за небрежное отношение к обязанностям привлекается к ответственности».

К открытию Съезда Выборных, на котором должен быть рассмотрен вопрос о судоходстве на Урале, в Уральск прибыл Карп Маркелов и поведал о сильной снежной буре, бывшей на низу 5 и 6 февраля.

– Предполагается, что немало скота погибло, – заключил Маркелов. – Особо сильно, говорят, баранам досталось. Сейчас о степени вреда ещё только собираются сведения.

После долгих и жарких дискуссий депутаты Съезда Выборных от станиц отклонили вопрос о разрешении судоходства по Уралу, заподозрив Стенроса в связях с братьями Нобелями.

– Молодец Гришка, весь в деда и отца пошёл! – нахваливал Карп Маркович советника Областного Правления Григория Константиновича Бизянова. – Не побоялся открыто объявить Стенросу, что он агент Нобелей. Надо бы его по службе выше продвинуть. Обязательно сообщу о нём старым людям.

– Смелый то стал, когда его в депутаты выбрали, – добавил Ипатий. – Матри, Карп Маркыч, кабы Гриша Бизянов финт не выдал. Пстрели – те, заразой!

Редкостный случай произошёл в Круглоозерновской станице. Один казак, поставивший режаки в Урале около посёлка, поймал сома. Режак тот стоял около карш, где любят располагаться сомы. Это навело казака на мысль, а не побагрить ли здесь. И что же, из одной проруби казак вытащил около 90 сомов. Последними он вытащил два сома сразу на одном багре.

– Эх, кабы снегов в степи было поменьше, съездил бы на низ с режаками, – с сожалением проговорил Порфирий Чалусов. – А тут, по городу ни пройти, ни проехать, на Большой Михайловской улице, тротуар у самого моего дома завален снегом на аршин.

– Правда твоя, сват, – согласно закивал Ипатий. – В довершении всех бед, с крыш свисают громадные глыбы снега, угрожающие прохожим. Приезжие с хуторов говорят, что снега в нынешнем году исключительные. Все речки, россоши, лощины засыпаны под общий уровень и даже на ровных местах – беда, если встретятся два обоза. Своротить в сторону – это значит, утопить в снегу лошадь с возом и затем промучиться с ней несколько часов.

В воскресенье, 19 февраля, выехал в Петроград по делам службы Военный Губернатор и Наказной Атаман генерал – майор Распопов, возложив свои обязанности на атамана 1 – го военного отдела Мартынова. Никто в Уральске даже не подозревал, что начальник края покинул город навсегда, а в столице скоро произойдут события, которые кардинально изменят привычный уклад жизни уральских казаков и остальных жителей империи. Поэтому, из многих посёлков и хуторов продолжали ещё поступать сообщения о прекращении крупными хозяевами посевов хлеба, в виду нехватки рабочих рук, а также из – за изъятия излишек зерна по ценам ниже рыночных.

– Ништо бросить хлебосевом заниматься? – спросил домочадцев Ипатий. – Канитель одна с хлебом, если от суслика сбережёшь, так уполномоченный по заготовкам из амбара выгребет.

– А без хлеба, ещё большая канитель, – проговорила Катерина. – Худо – бедно, а со своей мукой прозимовали.

– И то правда, Катерина, – согласился Ипатий. – Как не крути, а озимые уже в земле лежат. Слышал, обещают пленных в работники давать. Возьму – ка с пяток немцев и пущай трудятся на моей пашне до конца сезона.

– Веня, ты когда сундучок Евтихия Харитоновича разбирать станешь? – спросила Вера. – Давно, ведь, обещался, а сам даже не открывал его.

– Так, я хотел некоторые бумаги в войсковой архив сдать, а там как не было архивариуса, так до сих пор и нет, – ответил Вениамин. – Отставного есаула Степанова назначили временно заведовать архивом, а уже через три дня отчислили от должности. Говорят, возвратился Николай Михайлович на военную службу, а других кандидатов нет. Никто, видите ли, не желает дышать архивной пылью…

В последние дни погода резко менялась: 27 февраля пошёл мелкий дождь, проморосивший весь день. В ночь повалил снег и на следующий день снова кругом стало похоже на зиму. В среду, 1 марта, при ясной погоде было уже 10 градусов мороза. На приход ранней весны надежд было очень мало, что беспокоило скотоводов: сено продавалось по 25 – 28 рублей воз, а при такой дороговизне прокормить скот очень трудно, особенно тем, кто соблазнился высокой ценой на сено и успел продать лишние запасы.

Громом среди ясного неба явился Манифест от 2 марта 1917 года, в котором Государь Император Николай II отрекался от Верховной власти:

«… Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны; судьба России, честь геройской Нашей армии, благо народа и всё будущее дорогого Нашего отечества требует доведение войны, во чтобы то ни стало, до победного конца… В согласии с Государственной Думой признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном Нашим, Мы передаём наследие Наше брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу…»

Не успел российский народ ещё как следует «переварить» царский Манифест, на следующий день последовало Заявление от Великого Князя Михаила Александровича, в котором он фактически отказался принять Верховную власть и напоследок просил: «Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти, впредь до того, как созванное и возможно в кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного, тайного голосования Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа».

В пятницу, 3 марта, об отречении Государя Императора было объявлено запасным казачьим частям в Уральске, на Бульварной площади. Подъесаул Алаторцев воспринял это известие с чувством некоторой грусти. Старый режим, как «колос на глиняных ногах», рухнул неожиданно и скоро.

Вечером того же дня, Большая Михайловская улица была переполнена народом. Послышалось многоголосое «Ура!» – это началась манифестация. Подойдя к зданию Войскового Хозяйственного Правления, толпа просила дать им портрет Михаила Александровича, но такового не нашлось и манифестанты с портретом Великого Князя Николая Николаевича, пением и громовым «Ура!» большую часть ночи расхаживали по главным улицам города, то увеличиваясь, то уменьшаясь в своём количестве. Никаких эксцессов не было. Население было вполне искренне в проявлении своих чувств и его настроение было очевидно далеко от ожидаемых некоторыми беспорядочных разрушительных действий. На следующий день, около 11 часов утра, снова начались мирные манифестации горожан.

Уральские депутаты тоже не остались в стороне от исторических событий и, вскоре, послали от имени Съезда Выборных телеграмму Председателю Государственной Думы Михаилу Владимировичу Родзянко:

«Съезд Выборных от всех станиц Уральского казачьего войска приветствует Ваше и Ваших сотрудников, по Государственной Думе, мужественное выступление и шлет наилучшие пожелания в деле укрепления внутреннего управления на началах Монархического парламентаризма.
                Подписал: Председатель Съезда выборных Бородин».

– Что же не напомнили наши депутаты Председателю Государственной Думы, как не чаяли избавиться от братца его, бывшего наказного атамана, Николая Владимировича Родзянко, за его барские замашки и растраты войсковых денег, – зло пошутил Вениамин. – А где же генерал Хабалов был, раз допустил народные волнения в столице? Почему не подавил стихийное выступление в зародыше? Видимо, только на словах свою любовь и верность Государю выказывал.

– Начальники наши тоже хороши, ни словом не обмолвились, что в столице народ бунтует, – возмутился Ипатий Ипатьевич. – Хотя, может и правильно сделали, чтобы наши смутьяны сильно не распоясались. Гляжу, пока всё тихо и мирно на улицах города. Народ празднует спокойно.

– Ох, дядя, как был прав Евтихий Харитонович, когда говорил, что Россию ждут большие потрясения, – вспомнил Вениамин. – Не поверил я ему тогда, думал из ума выжил старик, раз мерещится ему Божье знамение. «Беда не приходит одна», – сказал он, а что да как не уточнил. Нужно порыться в его бумагах, авось там ответ и найдётся…

Из Петрограда стали поступать сообщения об арестах царских министров и сановников. Был смещен с поста и посажен под арест бывший комендант Петроградского гарнизона генерал – лейтенант С. С. Хабалов. Вскоре, было получено телеграфное извещение о смерти временно исполнявшего должность Наказного Атамана Уральского казачьего войска Н. Н. Распопова, от случайных последствий, имевших место в последние дни в Петрограде. Наконец, из уральских казачьих полков поступили сообщения о поддержке государственного переворота. Старый режим рухнул и Россию захлестнула революционная эйфория, поддержанная всеми слоями общества.

                Конец второй книги.