Повесть об отце Гл. 14 Крёстный

  Три года учёбы пролетели быстро. Выпускные экзамены Миша сдал неплохо, получил документ об окончании семилетней школы и почувствовал себя самостоятельным. Теперь можно было продолжать учёбу дальше. 

  …В июне на перекладных он поехал в Нынек к Тихону Семёнычу. Тот встретил своего любимца с распростёртыми объятиями.
    – Миша, голубчик, как подрос. И не узнать тебя. Как дела? Какие планы на будущее?
   Крестник не успевал отвечать на вопросы. Он был рад такой встрече. Всё же роднее Тихона Семёныча у него никого не осталось.
    – Лена, девчонки, идите сюда, посмотрите, кто к нам приехал. – Казалось, он был рад встрече не меньше, чем гость.
    На шум из окна выглянула Елена Артемьевна.
    – Сейчас, девочек позову.
   
   Через пару минут пришли Тоня и Лида. Они повзрослели, вытянулись и ничем не напоминали тех беззаботных голоногих девчонок, с которыми Миша провёл не одно лето. Тормоша гостя, они наперебой начали расспрашивать, как он закончил школу, куда планирует пойти учиться, собирается ли съездить в родное село, на сколько может задержаться у них в гостях. Вопросы сыпались как из рога изобилия.
   Обе учились в можгинском педучилище.
    – Ну, чего вы там гостя у ворот держите, заходите, ужин стынет, – позвала Елена Артемьевна. – Успеете ещё наговориться.
   
   Шумной толпой зашли в дом. Ничего не изменилось у Симоновых. Так же прибран двор, такая же, как и прежде, чистота в сенцах, такие же вышивки висят на стенах в горнице. Только потолок вроде ниже стал. Или Миша подрос?
   Разговор продолжился и за столом. Гостю было по-домашнему уютно в семье крёстного. Как-то неожиданно Елена Артемьевна спросила, не скучал ли он в детдоме о матери, бабушке, отце.
  Миша призадумался. Сначала скучал, бывало, что и слёзы по ночам накатывали. Но время сгладило горечь потерь, что-то стало забываться, уходить из памяти.
   
   Даже друзья, с которыми учился в начальной школе и с которыми катались с горки и играли в логах, стали забываться. А вот учитель, Михаил Фёдорович, помнится. Его добрые глаза, участливый голос и красный шарф, с которым он, казалось, никогда не расставался.
     – Давай-ка, Михаил, поступим так, – крёстный обнял притихшего паренька. – Отдохнёшь у нас денька два-три, а потом мы с тобой съездим в Троцкое. Ты хоть знаешь, что село Бемышево переименовали? Сейчас оно – село Троцкое.
   Миша помнил, но по привычке называл место, где он родился и провёл первые годы жизни, Бемышевым. И речку Бемышку помнил.
    – Сходим на мысок, родных навестим. Да и в сельский совет заглянуть надо обязательно. Теперь у тебя новые заботы будут. Надо документы собрать для школы, тебе немного подготовиться.
    «Да, у родителей на кладбище с прошлого года не бывал, – пронеслось в голове. – И деда Степана с бабкой Анисьей проведать надо…»
 
  Горькие воспоминания накрыли с головой. Почти семь лет, как не стало любимых родителей. Дед Степан ещё раньше ушёл. Потом и бабушка с горя чахнуть начала.  Опять вспомнилась Наталья. Где она? Жива или нет, так никто и не знает. Чуяло сердце, что добром не кончится та поездка в таёжную глухомань.
    Не стало деда Фёдора и искаться некому.
    – Ну, чего ты приуныл, Мишенька. Всё ладом будет. Не один ты, мы у тебя есть. Не горюй. – Елена Артемьевна обняла крестника. – Сходите за ворота, подышите свежим воздухом.
      Тоня с Лидой накинули пиджачки и вышли следом за гостем. Вечерело. На улице было тихо. Лишь изредка где-то вдалеке слышались приглушённые голоса. Над Умяком, небольшой речушкой, что опоясывала всё село, раскинулся туман. Пряно пахло травами, которые в избытке росли за домом.
  Вечер пролетел за разговорами и воспоминаниями. Когда вернулись домой, взрослые уже спали. Разойдясь по местам, Миша и девчонки вскоре крепко уснули.
   
  Наутро крёстный сообщил, что надо съездить на дальний покос, проверить травостой. Подходит пора сенокоса.
   …Три дня пролетели незаметно. Миша помог Тихону Семёнычу настроить все литовки, поправили деревянные грабли, проверили лошадиную упряжь.
  Лошадь обычно брали у соседа, но упряжь должна была быть своей. За лошадь потом отрабатывали. На сенокосе или других работах, а их в хозяйстве всегда невпроворот.

  Убедившись, что до начала сенокоса есть время, крёстный с Мишей собрались в Троцкое.  Елена Артемьевна собрала им узелок с продуктами: дорога не ближняя, да и на могилке надо что-то оставить. Таков обычай. Не нами придуман.
  Проезжая Вишур – соседнюю большую деревню, одна улица которой вытянулась вдоль тракта, а другая ушла далеко в сторону леса, Миша обратил внимание на то, какие красивые дома стоят на лесной улице. Все они на три окна, ворота тесовые, плотные, заборы глухие – не забраться.
  На той улице, что тянулась вдоль тракта, дома небольшие, с низкими окнами. Покосившиеся заборы и заросшие палисады только дополняли грустный пейзаж. 
    – Не смотри, Мишань, не сравнивай. На той улице одни богатеи живут, а эти на них батрачат. Целыми днями то в поле, то в саду, то в лесу. На свой дом времени и не остаётся. А построить что-то новое они не в состоянии, – с горечью в голосе отметил крёстный. – Хотя прибрать у дома, выкосить крапиву да поправить забор может каждый.

  На подъезде к родному селу паренёк заволновался: удастся ли встретиться с друзьями, повидать любимого учителя. Так хочется.   
  Не доезжая до спуска, Тихон Семёныч повернул лошадь влево.
     – Тут ближе будет до мыска, поедем через поле напрямую, – уточнил он. – А обратно выедем с другой стороны.
  Мыском называли сельское кладбище. Располагалось оно на высоком берегу Бемышки, речушки небольшой, но своенравной. Летом она мелела, обнажая берег, и тогда видны были все родники и ключи, что её питали. Весной разливалась, подмывая высокий берег и затапливая пологий. С высокого берега, поросшего старыми соснами, вешней водой не раз уносило деревья. А на пологом берегу вода порой доходила до сараев и хлевов. В избы не попадала, но огороды заливало так, что картошку садили иногда на неделю-две позже обычного.

  Место, где жители села и окружных деревень находили свой вечный покой, мысом вдавалось в излучину реки, потому и называли его мыском. На высоком берегу Бемышки вечный покой нашли жители села и близлежащих деревень. Казалось, с обрыва они наблюдают за жизнью своих родных и близких, ждут, когда те придут с поклоном и поминаниями.
  Издавна было принято навещать покойных в родительские дни и в Семик – седьмой четверг после Пасхи за три дня до Троицы. В этот день на кладбище шли и ехали со всей округи. На могилах усопших расстилали полотенца, на них выкладывалась снедь, принесённая из дома, и начинались поминки.
  То тут, то там раздавались громкие голоса. Сначала шли горестные воспоминания, а потом разговоры становились повеселее. «Поминальщики», приняв немного кумышки или бражонки, иногда забывали, зачем и пришли на это скорбное место.

  Оставив лошадь у крайней сосны, Тихон Семёныч и Миша стали пробираться сквозь заросли травы, которая густым ковром затянула многие могилы. Сердце у паренька учащённо забилось. Вот и маменькино место, рядом – отец, чуть поодаль дед Степан с бабушкой упокоились.
  Он присел на землю, и плечи предательски затряслись.
   «Эх, маменька, знала бы ты, как я без тебя скучаю. И зачем ты ушла так рано?..»
   Крёстный молча наблюдал за Мишей. Не стал ничего говорить, не стал успокаивать и отошёл.  Пусть выплачется. Где, как ни здесь, можно дать волю своим чувствам.
    
  На погосте царила тишина. Лишь изредка налетал лёгкий ветерок и, пошумев где-то в вершинах могучих сосен, успокаивался. То тут, то там раздавался стрекот неугомонных кузнечиков, да неутомимые труженики шмели летали, собирая свою дань с распустившихся цветов, которые ковром покрыли и могильные холмики, и тропинки между ними.
   Миша с головой ушёл в воспоминания. «Это сколько же лет прошло, как не стало родителей, любимой бабушки Анисью, обоих дедов? Ему скоро исполнится пятнадцать. Значит, сиротствует он уже почти восемь лет.
   Вновь вспомнились нежные руки матери, ласковые слова Натальи. Вспомнил отца и обоих дедов. Была семья и не стало. Будто никогда не было семейных вечеров, совместных чаепитий, походов в лес с дедом Степаном…
   
   Миша поднялся и подошёл к обрыву.
   Внизу на перекатах тихо шумела Бемышка. «Вроде обмельчала и стала поуже», – мелькнуло в голове. – А ведь было время, ныряли, с головой уходя под воду». 
   Действительно, было что вспомнить. В жаркие летние дни спасительная прохлада так и притягивала к себе всё живое. Тогда детвора гамузом собиралась на берегу спокойной реки, покрывая все песчаные отмели маленькими загорелыми телами. Малышня с шумом бегала по отмели у самой кромки воды, плескаясь и поднимая брызги, ребята постарше устремлялись в глубину. А самые смелые находили омутки и пытались нырнуть, достигнув дна. Накупавшись до посинения, детвора с шумом располагалась на песке, подставляя свои тела и облупленные носы лучам жаркого солнца.
    Глядя на бегущие воды Бемышки, вспомнил, как дед Фёдор брал его с собой на рыбалку. Правда, бабушка Анисья противилась всякий раз, мол, застудишь мальца по вечерней прохладе, но охота пуще неволи. На вечерней зорьке и щука лучше клевала, и белорыбица частенько чуть не косяком шла.

   «Как же давно это было, – на глаза навернулись непрошенные слёзы. – Но прошлого не  вернуть».
   Постояв на краю обрыва, Миша повернулся к крёстному.
      – Поедем, да?
   Разложив на могилах приготовленную Еленой Артемьевной стряпню, несколько варёных яиц, рассыпав по могильным холмикам по горсточке пшена, немного постояли, перекрестились и двинулись дальше.

   В сельсовете долго не могли понять, что за справки требует этот незнакомый паренёк. Только по настоятельной просьбе Тихона Семёныча, наконец разобравшись, что это сын Елизаветы Акимовой и Корнила Ёлышева, стали искать в документах соответствующие записи.
   Председатель Антонида Непогодина вышла в другую комнату, где стоял огромный старый шкаф без дверок. На полках большими стопками лежали документы. Порывшись среди них, она нашла то, что искала и отдала секретарю.
   Анфиса Боровкова – женщина неопределённого возраста с короткой стрижкой, что было непринято для этих мест, с грубоватым, будто прокуренным голосом, предупредила, что ждать придётся не менее часа.
    – Ну, час, так час. Пошли, Михаил, пройдёмся по селу, посмотрим, что изменилось здесь за годы твоего отсутствия, – крёстный обнял паренька за плечи, и они вышли на улицу.

   Сельский совет находился на пересечении главной улицы и переулка, ведущего к церкви. Долго ли Миша отсутствовал в родном селе, а изменилось многое. Выросло несколько новых домов, у церкви поправили ограду; рядом с лавкой, куда они с дедом Степаном иногда заходили купить какое-нибудь лакомство, открылся небольшой кабак. Для чего, непонятно. Их и раньше-то было пять или шесть. Вот и сейчас среди белого дня на крыльце гоготали полупьяные мужики.
     – Вот ведь – неработь, – косо глянув в сторону кабака, буркнул крёстный. – Копейка лишняя появилась – сразу сюда надо отнести, пропить. Дома-то, чай, семеро по лавкам сидят, хлеба досыта не едят. 
  Миша вспомнил, как и дед Степан называл пьяниц неработью.
     – Ну, что, Мишань, к друзьям-то хочешь зайти? Или в другой раз?
     – Нет, не хочу, – настроение паренька было испорчено. – Вот к учителю бы зашёл повидаться.
     – Ну, к учителю, так к учителю. Пошли. Знаешь, где он живёт?
     – Тогда жил на Канигинской улице, там дом небольшой с палисадником.
  Свернув за угол, они пошли дальше.

  На счастье, Михаил Фёдорович оказался дома. Щурясь от яркого солнца, он поспешно протёр свои очки, водрузил их на место, присмотрелся к гостям и расплылся в улыбке.
    – Миша! Дорогой ты мой ученик. Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами оказался в родном селе? У тебя, насколько известно, близких-то не осталось. – Учитель крепко обнял своего любимца.
  Вопросы сыпались один за другим.  Михаилу Фёдоровичу хотелось узнать, как шла учёба, были ли какие затруднения, какие книги читал, появились ли новые детдомовские друзья, как сдал экзамены, а главное, куда намерен поступать. О том, что Миша будет продолжать учёбу, он даже не сомневался.
  Миша не успевал отвечать, хотя самому так хотелось расспросить учителя о родной школе, о библиотеке, о Марии Тимофеевне, которую он не раз вспоминал с благодарностью. Он только застенчиво улыбался и ни на шаг не отходил от своего наставника.

   Тихон Семёныч всё это время стоял в стороне, внимательно слушал, радуясь за паренька: «умный, способный и, главное, добрый. Весь в мать. Лизанька такая же была. Царствие ей небесное!»
      – Да что же мы стоим-то на улице, давайте-ка за стол, я вам чайку организую, – опомнившись, предложил учитель. – Моя-то супруга ушла к соседке, заделье какое-то нашла. По бабьи час-два просидят точно.
   Но гости вежливо отказались. Сославшись на дела, тепло попрощались и направились в сельсовет.

   К счастью, ждать документы не пришлось. Когда Миша с крёстным зашли в кабинет, на столе лежало несколько бумажек с яркой печатью и размашистыми подписями.
   – Вот все необходимые документы, что мы можем дать. Если ещё что-то понадобится, приезжайте, – Антонида Непогодина протянула Мише несколько листочков.
   Поблагодарив и откланявшись, ходоки вышли на улицу. Тихон Семёныч заметил, что Миша не торопится убирать документы в сумку, и стал ожидать его у повозки.

   Паренька охватило волнение: в руках он держал копию свидетельства о рождении, где были записаны не только день, месяц и год, когда он появился на свет, там стояли имена его родителей: Ёлышева Корнила Фёдоровича и Ёлышевой  Лизаветы Степановны.
   «Эх, мама, мама, как мне тебя не хватает», – печально вздохнул паренёк, сдерживая слёзы.
   Для учёбы ему выдали удостоверение, что он является круглым сиротой и своего хозяйства не имеет. Возможно, его могут поставить на государственное довольствие. Кто его знает. Слова «круглый сирота»  кольнули детское сердечко. А ведь всё могло быть по-иному.
 
   Не менее скорбной была следующая справка, где отмечалось, что родители Миши померли в 1921 году и он по социальному положению значится бедного сословия.
   О том, что он бедняк, Миша никогда не задумывался. Многие годы рядом жили такие же ребята – мальчишки и девчонки, которые по разным причинам оказались в детдоме. Никто из них никогда не произносил это слово: «бедняк».

   Разволновавшись, он не стал читать дальше, глянул на крёстного и молча сел в возок.
   Домой приехали под вечер. Елена Артемьевна быстро собрала ужин, достала из печи томлёные щи и кашу.  К ароматным шанежкам налила всем по кружке молока.
   За столом ели молча. Взрослые, понимая, что творится на душе подростка, не донимали его расспросами. А Миша был им за это благодарен. Разговаривать после всего не хотелось.

   Отужинав, они с крёстным вышли во двор. Не касаясь Мишиной темы, по-мужски серьёзно поговорили о предстоящем сенокосе.
  …Три дня пролетели быстро. В конце недели все семьёй отправились в дальнюю делянку, где их ожидал хороший травостой. Косили ловко, споро, особенно Тихон Семёныч. По-молодецки размахивая косой, он забирал много, и после него образовывалась широкая полоса.

   У Елены Артемьевны литовка, так она называла свою косу, была поменьше. Соответственно, и прокос получался не таким широким, как у мужа. Девчонки вышли на сенокос не впервые, поэтому старались успеть за родителями, что удавалось им с большим трудом.
  У гостя практики, как таковой, почти не было. Иногда на сенокос их брал с собой детдомовский конюх. Но чаще они не косили, а ворошили подсохшее сено, потом сгребали готовое, волокушами стаскивали к скирдам, а там, сколько хватало сил, метали наверх.

   …Гостеванье у Симоновых затянулось. Мише было приятно находиться среди добрых отзывчивых родственников, как он привык считать и крёстного, и его жену, он освоился и начал помогать взрослым по хозяйству. Елене Артемьевне это нравилось. Муж часто задерживался на работе, а мужские руки в доме всегда нужны.
   Тоня и Лида уже считали Мишу за своего брата, познакомили его с деревенскими ребятами, вместе ходили в клуб, облазили все окрестные лога в поисках ягод.
Но время шло. Вот и настал тот день, когда Миша стал собираться в Можгу. Правда, он хотел только съездить сдать документы и узнать насчёт экзаменов, но кто его знает, насколько всё может затянуться.
 
  …Проводы были недолгими. Симоновский сосед должен был везти родственника в Чебешур, небольшую деревушку, что находится недалеко от Можги, он-то и согласился взять с собой Мишу.
   Девчонки с вечера не отходили от гостя, что-то щебетали, крутились у стола, куда Елена Артемьевна складывала подарки. Испытывая необъяснимое материнское чувство к сироте, она купила ему тёмные в полоску брюки, сама сшила мягкую бумазейную рубашку, а на первое время смастерила полусуконный пиджак. Мастерица творить чудеса из ничего, она за два дня перешила костюм мужа, подогнав его по фигуре Миши. Получилось совсем недурно.

   В сумку один за другим укладывались какие-то пакеты и свёртки. Чего только не наготовила хозяйка. Пирожки и шанежки, перепечи, увесистый каравай ржаного хлеба, бутылка молока, кусок сала и большой пучок зелёного лука – всего должно будет хватить на неделю не меньше.   
   Из спальни она вынесла немного денег. И как Миша ни отказывался, сунула ему свёрток со словами: «Спасибо тебе, Мишенька. Дай-то Бог, чтобы устроился ты без проблем. А за помощь тебе спасибо. Да нас не забывай, наведывайся в каникулы». 
   Выезд намечался рано, поэтому все напутственные слова звучали именно сейчас.

   Ранним утром, наскоро позавтракав, Тихон Семёныч с крестником вышли из дома. Елена Артемьевна проводила их со двора и долго смотрела вслед, не забывая при этом приговаривать: «Боже милостивый, спаси и сохрани! Пусть всё будет хорошо».
   Сосед уже суетился около подводы, готовый в любой момент отправиться в путь. Загрузив свои вещи, Миша вернулся к крёстному.
   – Спасибо вам за всё. Помнить буду вашу доброту, – только и успел сказать, как градом хлынули слёзы. Видимо, не смог сдержать того, что скопилось в душе за последние дни.
    – Ну, будет, будет, тебе. Успокойся. Не на век прощаемся. Девчонки к сентябрю поедут в Можгу, вам не до скуки будет. – Тихон Семёныч крепко обнял парня. – Ты вот что, Михаил, как устроишься, сразу дай знать. Если будет возможность до занятий приехать, приезжай, мы всегда рады принять тебя. И пиши, не ленись. Думаю, что примут тебя без всяких проблем. Семилетку окончил хорошо. Давай, с Богом.

   Соседский гость оказался молодым мужиком лет тридцати. Он ловко устроился на подводе и позвал попутчика: «Едем!»
   Долго, пока подвода не поднялась в гору и не скрылась за поворотом, Миша видел фигуру крёстного. Тот стоял, как вкопанный, не отводя глаз от дороги…

  Впереди была Можга

 Продолжение: http://proza.ru/2020/04/26/2189