Шулер, мажор и ребёнок

  Живал как-то раз в нашем неспокойном мире один тихий человек, сторонившийся людей с их жадностью и злобой. Много сил положил он на то, чтобы убежать от общества и его законов, но только к тому времени, когда он весь поседел и ослаб, судьба соблаговолила наконец улыбнуться ему. Она схватила несчастного своими когтями, и тогда от страха он зажмурился, полагая, что злодейка решила покончить с ним, сбросив с высоты на мощёную мостовую его родного города. Но мягко зашуршали крылья, и вот бедолага, едва живой от пережитого и не верящий своим глазам, плавно опустился в уютное кресло, стоявшее посреди небольшой квартиры - его новой квартиры, за стенами которой можно было уберечь себя и свои маленькие ценности от тысяч пар обезумевших рук, а уши его наконец отдыхали от бесмысленного гомона.
  Спустя год стало ему одиноко. Тогда он принялся сочинять сказки - большей частью для детей, хотя и для взрослых писал, тяжело вздыхая, тая в уголке сердца надежду на то, что однажды взрослые все разом одумаются и станут наконец вести себя по-человечески. Очень слабая была надежда, вся в шрамах от жестоких ударов, полученных ею от людей и свирепой проказницы судьбы. Как доводилось вспомнить молодость, человек тяжело вздыхал, ему становилось неуютно и он шёл спать, чтобы следующим утром отдохнувшая надежда вновь смело и радостно засияла на испысанных им страницах.
  Однажды в дверь постучали. К огромной радости старика, доселе его не посещали другие люди, поэтому от неожиданности он даже подскочл в своём кресле. "Что вам нужно?" - громко спросил он, продолжая сидеть перед столом и писать. "Откройте, я ваш читатель!" - отозвался из-за двери гость. "Я и не думал, что мои сказки кто-то читает", - проворчал старик, теребя ручку доживающего свой век дверного замка.
  Гость оказался подтянутым молодым человеком, хорошо причёсанным, надушенным от макушки до ног дорогим одеколоном, слегка выпиравший из-под тщательно отглаженного пиджака живот довершал его вид, - это был зажиточный мажор, пижон и обжора, знавший законы общества и успешно воротивший их себе на благо. Старика передёрнуло: вот напротив него стоит один из генералов, от солдат и прихвостней которого ему всю жизнь пришлось убегать! "Что вам нужно?" - неприязненно повторил свой вопрос писатель, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. Однако незваный гость продолжал улыбаться, будто не замечая, что его здесь не желают видеть.
 - Я пришёл предупредить вас, - сказал он, - что настоящая жизнь совсем не такая, какой вы преподносите её в своих сказках.
 - Я знаю. И что с того?
 - Я могу устроить вам выгодный контракт в том случае, если вы внесёте в свои тексты ряд поправок. Ну что, вы заинтересованы?
 - Мне не нужны советы и помощь невоспитанных людей, - заявил старик.
  Услышав это, мажор удивился.
 - С чего это вы называете меня невоспитанным?
 - А как же, молодой человек? Вы сочли возможным придти туда, куда вас не звали, завели беседу с тем, кому неприятно вас видеть, да ещё даёте советы, как мне сочинять свои истории, измеряя их значение своими грязными деньгами!
  Мажор сперва покраснел от злости, затем расхохотался и сказал:
 - Как знаешь, дед, но твои жалкие мысли, лишённые жизни, увянут, может, раньше тебя!
  Читатель наконец ушёл, а взволнованный и рассерженный писатель вернулся за стол. Однако теперь работа не шла, и старик засобирался на улицу, где можно подышать свежим воздухом и прийти в себя.
  Пересекая парк, писатель размышлял над тем, какое всё же настоящее чудо, что хищное и бесцеремонное общество изволило организовывать тихие парки, стоящие посреди суеты и невежества безмолвным анклавом прелести. "Вероятно, и последней твари случается грезить о покое и уюте", - подумал он. - "Значит, покуда есть парки, существует и основание верить в человека".
  Писатель услышал звонкий детский смех, оглянулся и увидел бегущую к нему маленькую девочку.
 - Спасибо вам, дядя, за ваши чудесные сказки, я их так люблю! - воскликнла она.
  Сначала старик удивился: "Надо же, мои мысли нашли дорогу до стольких пар ушей!", затем заволновался, а вдруг кто-то из читателей понял его превратно, ведь он писал всё по своей мерке, не заботясь особо о доступности своих идей. Да разве вспомнить ему в одночасье каждое слово и что с того толку! К тому же он совершенно не умеет разговаривать с детьми! Тогда старик ответил так:
 - Сказка - это лишь зеркало, в котором человек может рассмотреть свою душу. Чем больше тебе понравилась та или другая сказка, тем пуще остерегайся двух опасностей...
 - Каких? - насторожилась девочка.
 - Первая из них, - писатель важно поднял вверх указательный палец, - заключается в лютой ненависти людей к тем, кто хоть немного счастлив. По-настоящему счастлив. Так повелось с тех пор, как люди появились на планете, и все поверили, что счастью здесь не место. Поняла?
  Девочка неуверенно кивнула. "Да разве в таком юном возрасте это поймёшь", - грустно подумал старик. - "Мне понадобилась целая жизнь и мешок шишек впридачу".
 - Нельзя долго и пристально смотреть на душу, в этом заключается вторая опасность, - продолжал он. - Для человека на свете нет ничего прекраснее собственной души, её очарование способно навсегда ослепить его, и тогда несчастный потеряет интерес к окружающему и не сможет нормально жить, так до самой смерти и будет маяться без толку.
  Разумеется, ребёнок не в силах был постичь такие мысли, писатель это прекрасно понимал.
 - Давай я объясню иначе, - улыбнулся он: - какую бы интересную книгу ты ни читала, не пожалей отложить её в сторону и помочь маме.
 - Я так всегда и делаю! - засмеялась девочка, попрощалась и побежала навстречу потерявшей её матери.
  "Чудесный ребёнок!" - подумал старик. - "Большая редкость теперь! И до чего же трудно воспитать достойного человека!".
  Снова на него навалились размышления, и он не заметил, как добрался до двери собственной квартиры. "Видно, я сам когда-то ослеп, если с такой ревностью прячу своё отражение в этих стенах".
  Ремесло писателя - изготавливать зеркала, всматриваясь в которые читатели станут улавливать собственные черты. Каждому ремеслу нужно прилежно учиться, а школа писателя - сама жизнь, которая есть совершеннейшее из существующих зеркал. Шулер - ученик, а не мастер, и умение заговаривать зубы красным словцом, приправленным наглостью, - софизм, а не философия. Писатель, плохо знающий себя, или писатель, видящий только себя, какое может создать зеркало? Только кривое, смотрясь в которое одни читатели обидятся, другие падут духом, третьи разозлятся, четвёртые рассмеются, - будет что угодно, но не удовольствие от созерцания души, а печаль исковерканности.
  Все мы, являясь частью жизни, учим друг друга чему-то, но есть люди, набирающие мудрость и прячущие её ото всех в заветный сундучок с крепким замком, глупцы, пытающиеся подчинить себе жизнь. О, как не любит она этого и как жестоко карает жадных невежд!