Алые троглодиты, черновик первой части

Есть потребность решить величайшую задачу: наладить полюбовное существование и сосуществование всего живого и мертвого в одной системе. Есть величайший инструмент для этого - человеческий ум, создавший себе в помощь свои мертвые воплощения и умеющий взаимодействовать с носителями предшествующего разума; тело и материя также непрочь помогать. Есть запретные знания, раскрытие которых может представляться основной задачей, но на самом деле ею не являющееся; они не нужны для решения, но даже их последствия помогают нам. Имея все возможности решить задачу, мы делаем это очень медленно и большой ценой. Мы так далеко от цели, что у некоторых сдают нервы; иногда мы действуем вслепую или по велению импульса, и может казаться, будто еще один шаг - и наши достижения обернутся катастрофой. Наша склонность ошибаться естественно уравновешивает наши потенциал и возможную гордыню. Я люблю Человека за то, что он способен чувствовать божий мир; я уважаю его за то, что он может сберечь и приумножить его; я боюсь лишь катастрофы, и в этом страхе рождается Надежда на то, что Человек сможет увидеть и исправить свои ошибки.

  Тяжёлая дверь с грохотом захлопнулась, ударив по стене, и с полки, привинченной над столом, вниз полетел фиолетовый мячик. Через мгновение он задел лежащий на столе деревянный лакированный кубик, немного прокатился и остановился у самого края стола.
 - Стоило только задремать... - проворчал Кубик. - И чего тебе вечно не сидится на месте?
 - Вот только не думай, будто мне охота считать твои острые углы! - усмехнулся Мячик. - Если бы Вокулер умел обращаться с дверью, я и сейчас сидел бы на полке и смотрел в окно.
  Впрочем, с уровня стола вид был ничуть не хуже.
  Только что над лесом, на окраине которого стоял небольшой домик Вокулера, взошло солнце и залило всю округу тёплым золотистым светом. Правда, проникая через мутное стекло окна, покрытое следами от пальцев и потёками, лучи теряли окраску и становились унылыми, и ещё большую безжизненность им придавали лениво плывшие по комнате густые слои пыли. Пылинки без конца вращались, причудливо мерцая и предавая друг другу частички света, и точно так же играли мириады крошечных капель, оставшихся на траве от шедшего всю минувшую ночь ливня. Радостно щебетали и пели проснувшиеся птицы, но их голоса, едва пробиваясь через заросшие разноцветным мхом глухие стены домика, как и солнечный свет казались здесь неестественными и напоминали стук молоточков и свист язычков рукотворных музыкальных инструментов. Так ревностно оберегала эта крохотная крепость от неуёмной суеты наполненного жизнью леса покой своего хозяина.
 - Погляди-ка, кто пристроился вон в том углу, - сказал Мячик и чуть прокатился, показывая направление.
  Правее и выше окна, укромно устроившись под заваленной самым разнообразным хламом полкой, в тени спала или просто отдыхала крупная моль.
 - Поразительно беспечная и наивная, как, впрочем, все бабочки, - дал Кубик определение пушистой гостье.
 - Должно быть, свою шубу она изготовила из шевелюры Вокулера, - не унимался Мячик. - Смотри-ка, даже ей скучно в этом безжизненном пыльном сундуке.
 - Честно говоря, мне по вкусу спокойные тихие места, где можно не спеша подумать о том и сём или обсудить с друзьями белые пятна, оставленные жизнью без внимания, - возразил Кубик. - Только наш новый хозяин, похоже, не знаком с таким способом проводить время.
 - Можно ли представить себе неряху и невежду более отчаянного, чем Вокулер? - усмехнулся Мячик. - Совсем другое дело - наша Молли.
  И оба стали вспоминать свою прежнюю хозяйку - весёлую и умную девочку, умевшую поладить с кем угодно.
  Вспоминал первую и пока единственную встречу с ней, случившуюся два дня назад, и Вокулер. В тот день он как обычно бесцельно разгуливал по лесу, смотря то себе под ноги, то по сторонам, будто пытался разглядеть что-то новое или слегка изменившееся в знакомых до мелочей местах, но тщетно: словно упрямый старик, ветхий лес не терпел перемен, и только небо, солнце и луна время от времени перекрашивали его, да и то в одни и те же цвета. До того всё это было знакомо Вокулеру, что во время своих маршей он отчаянно зевал и иногда даже дремал на ходу, будто убаюканный раскачиванием люльки младенец.
  Принесённая ветром песенка разбудила Вокулера, он остановился и прислушался. Незнакомый звонкий голос ловко выводил слова, причудливо складывавшиеся в стройную весёлую историю, непонятную Вокулеру. Нахмурившись, он пошёл на звук.
  Голос принадлежал кружившейся по небольшой поляне от куста к кусту девочке, собиравшей ягоды в лукошко. <Требуется включить подробное описание внешности Молли.> Заметив выглядывающего из-за дерева Вокулера, она смутилась и перестала петь, но быстро взяла себя в руки и улыбнулась.
 - Эй, прекрати прятаться и выходи!
  Вокулер подошёл.
 - Привет! Меня зовут Молли, - представилась девочка. - А тебя?
  Что мог ответить не умеющий разговаривать Вокулер? Он просто протянул новой знакомой руку.
 - Вот как... - снова смутилась девочка и тоже протянула руку.
  Завершив ритуал знакомства, любопытный Вокулер заглянул в лукошко Молли. Как он и думал, там лежали ягоды, сорванные с росших на поляне кустов. Чтобы выразить своё удивление относительно собранного девочкой фуража, он сорвал одну такую ягоду, закинул её в рот и сразу же скривил лицо, - такие кислющие ягоды росли на этих кустах, и знали об этом, пожалуй, все обитатели леса; даже птицы их не клевали. А эта чудная девочка как будто бы не знает.
 - Глупый! - рассмеялась Молли. - Их же нужно сначала засыпать сахаром и сварить. Ты что, никогда не ел варенья?
  Вокулер пожал плечами. Ему не приходило в голову размышлять о том, чем он питается. Просто из каждого обхода он приносил домой небольшой мешок, полный всякой всячины, набранной из разных уголков огромной зелёной кладовой, а после жевал мимоходом в сыром виде или поджарив на костре. Попадалось ли среди всего этого варенье, он не знал, но вероятно нет, ведь кислые ягоды он всегда обходил стороной.
  Каким-то образом Вокулер понимал часть слов, которые говорила Молли, но она либо неправильно складывала их друг с другом, либо хотела сбить его с толку. Если варенье как-то связано с этими ужасными ягодами и она знает, что он их не ест, то почему спрашивает, пробовал ли он его? И что такое сахар? Если же варенье не имеет отношения к ягодам и сахару, то почему она подумала, что он его никогда не пробовал?
 - Я поняла. Ты не умеешь разговаривать, верно?
  Вокулер кивнул.
 - Это не проблема, - сказала Молли, сунула обе руки в карманы своего серого платья, извлекла из них кубик и мячик и протянула Вокулеру.
 - Смотри: Кубик научит тебя буквам и математике, если постараешься и будешь внимательным, а Мячик вообще знает всё на свете.
  Вокулер спрятал игрушки в свой мешок и слегка поклонился.
  Лукошко Молли было доверху заполнено ягодами. Она взяла его и пошла в чащу, но на прощание оглянулась и сказала:
 - Как научишься разговаривать, приходи ко мне - поболтаем. Мой шалаш стоит недалеко от берега на поляне, - и она опять улыбнулась: - К тому времени должно поспеть варенье, и я тебя угощу, - не одни же кислые ягоды жевать!
  Девочка скрылась среди деревьев, оставив Вокулера в полной растерянности. И откуда взялась эта чудная задира? "Варить варенье"...
  С учёбой у Вокулера была беда! Едва усевшись за стол и начав вертеть в руках кубик, он принимался так отчаянно зевать, что слезящиеся глаза переставали различать выцарапанные на гранях кубика буквы. Рассердившись на себя, мальчик пытался приободриться: соскочив со стула, он принимался прохаживаться по комнате, размахивая руками и вращая головой, и тогда обязательно замечал какую-нибудь проблему, требующую немедленного вмешательства. И вот он уже прибивает дополнительный гвоздь в оконную раму, который хотел прибить ещё год назад, или подметает пол, что ранее не считал нужным делать, а то и вовсе бросается во двор с лопатой, чтобы нарыть ям на случай прихода незваных гостей.
  Хорошо потрудился Вокулер за минувшие два дня, а так и не выучил ни одной буквы. Да и без надобности были они ему, просто не хотелось обижать нового друга и нарушать данное слово тоже не хотелось. Ведь он вроде бы обещал Молли научиться разговаривать, взяв у неё кубик и мячик, а она обещала накормить его вареньем, если у него всё получится. Разве можно пренебрегать так хорошо начавшейся дружбой?!
  Вот зачем Вокулер покинул сегодня свой дом с первыми лучами солнца: он хотел как следует размяться перед тем как предпринять ещё одну попытку разобраться с премудростями кубика. "Довольно валять дурака", - решил он.
  Внезапно из рассеянного утреннего тумана кто-то вышел навстречу Вокулеру. Мальчик сразу узнал своего приятеля, которого звали Апелем. До появления Молли Вокулер и Апель были единственными людьми, обитавшими в этом лесу, хотя сказать наверняка нельзя, ведь лес далеко разросся во все стороны, и ребята разведали его не полностью.
  В основном Апель напоминал Вокулера, например, тем, что не произносил ни единого слова, и, будучи гораздо старше, имел точно такой же небольшой рост, однако отличался от своего друга тихим нравом и рассудительностью. Это он научил Вокулера пожимать руку при встрече, что лишало обоих возможности нанести внезапный удар, подтверждало продолжение дружбы и готовность оказать помощь в случае беды, а если кого-то из них покусало бы бешеное животное, при следующей встрече он не подал бы руку, и это явилось бы знаком для товарища: что-то неладно, нужно быть начеку. Поначалу случалось, что Вокулер из-за своей рассеянности и пренебрежения какими-либо ритуалами, отнимающими время, игнорировал протянутую руку Апеля, и тогда тот уходил, потому что настоящий друг не потребует безусловного доверия к себе и не чурается рукопожатия. Будучи охотником, Апель постоянно имел дело с опасностью и потому уважал жизнь и разбирался в том, как её уберечь. Впрочем, с охотой ему не везло настолько, что ему ещё ни разу не довелось добыть никого из тех, кто бегал по лесу, летал над ним или плавал в море.
  Обычно Вокулер беззлобно усмехался над кислым выражением лица горе-охотника, а теперь, вволю хлебнув неудачи с учением, впервые пожалел его тщетных усилий. Поприветствовав Апеля, он развернулся и махнул рукой, призывая друга следовать за собой. "Зайдём ко мне и пожуём чего-нибудь", - подумал Вокулер, - "а после вместе подумаем над кубиком".
  Тем временем по отдалённой части леса с лукошком в руках бродила Молли и внимательно осматривала кусты в поисках тех кислых ягод, которые она собирала два дня назад. Не подумайте, будто она была жадной девочкой и хотела опустошить весь лес. Вовсе нет, просто вчера ей не повезло с вареньем, и случилось это так...

  На следующий день после встречи с Вокулером Молли встала с кровати с первыми лучами солнца и, умывшись, захлопотала с вареньем: залила замоченные в ведёрке ягоды чистой водой, а затем переложила их в таз, подвешенный над сложенным из толстых поленьев костром, засыпала сахаром, но замешкалась когда пришло время разводить огонь. Варенье ведь готовится небыстро, а в такую замечательную погоду, какая стояла в тот день, следить за лениво булькающим лакомством представлялось просто невыносимой мукой. Было бы гораздо приятнее варить варенье зимой, греясь у очага и не спеша размышляя обо всём на свете, вот только зимой ягоды на кустах не растут. Рассудив так, Молли перетащила свою незамысловатую кухню на пляж и наконец развела огонь. "Кроме того, здесь мне не придётся переживать об опасности пожара", - радовалась девочка.
  Вволю насмотревшись на спокойные движения волн и насладившись криком птиц, Молли сняла с варенья набежавшую пенку, отошла в сторону и принялась возиться с песком. Причудливо изгибавшиеся канавки различной ширины и глубины, которые она выкапывала, постепенно сходились в один большой рисунок, изображавший нагромождения скал с опасными обрывами и перевалами. Насыпая по краям некоторых канавок дополнительные гребни, художница создавала тени, делавшие изображение невиданного горного уголка более убедительным, однако наступил полдень и все тени, как водится, исчезли.
  Только после обеда уставшая, но довольная девочка закончила рисунок, в очередной раз сняла пенку с варенья и помесила его небольшим ковшиком, а затем легла на песок отдохнуть и сама не заметила, как крепко уснула.
  Ближе к вечеру поднялся лёгкий ветер, Молли свернулась калачиком и продолжала мирно посапывать, и только разволновавшиеся ледяные волны, коснувшись её босых ног, прервали затянувшийся сон девочки. Она вскочила и удивлёно огляделась, будто впервые видела этот берег, а затем, придя в себя, кинулась к костру. Увы, было слишком поздно! Упрямый огонь в ответ на попытки ветра задуть его запылал ещё сильнее, и варенье пригорело. Раздосадованная Молли забросала костёр песком и вернулась к своему рисунку, но увидела вместо него беспорядочную мешанину, очертания которой непрерывно меняла набегавшая вода.
 - До чего же ты холодное и бесчувственное! - упрекнула море расстроенная девочка, хотя на самом деле сердилась только на себя. - Ни камень, ни душу тебе не жаль!
  Повесив голову, хмурая, словно небо над её головой, Молли побрела домой. Вскоре начался ливень, бушевавший, то затихая, то вновь набирая силу, всю ночь.

  Но не одни только ягоды интересовали сегодня Молли. Заполнив лукошко, она уселась среди высокой зелёной травы, распугав проживающих и трудящихся здесь жуков всех цветов и размеров, взяла в руки висевший на поясе совок и принялась выкапывать в земле ямку. Наконец, когда рядом вырос холмик совершенно чёрной земли, девочка добралась до того, что было ей нужно, - до глины, которую она собрала в небольшой полотняный мешочек. Подвесив инструмент и добычу на пояс, Молли поднялась на ноги, взяла лукошко и отправилась домой, прихватив по пути ещё большой плоский камень и нарвав понемногу разных цветов.
  Впрочем, "домом" шалаш девочки, наспех собранный ею самой всего за один день, если не считать незначительных дальнейших доработок, можно назвать только условно, хотя проводить лето в таком жилище куда лучше чем, например, в душном и унылом домике Вокулера. Проблемой являются лишь комары (а кому не достаётся от них летом?), из-за которых Молли приходилось регулярно собирать и поджигать возле своего "крыльца" полусгнившие травы, дающие густой едкий дым, и сильные дожди. Однако маленькая хозяйка этого скромного укрытия не жаловалась, потому что её голова была постоянно забита новыми затеями. Вот и сейчас, промыв ягоды и замочив их в ведре, она взялась за глину: как следует размяла её, разделила на несколько равных кусков, поместила их в большие старые стаканы, развела водой, засыпала толчёными цветами и тщательно перемешала.

  О существовании такой штуки как гостеприимство Вокулер даже и не подозревал, а если бы и знал, то наверняка продолжал бы вести себя по-простому, считая это более удобным для себя и гостей. Вернувшись домой с Апелем, он уселся за стол, бросил на стол свой мешок и из того выкатились яблоки, большие ягоды и прочие припасы. Хозяин и гость принялись молча обедать.
  Не дожидаясь когда Апель покончит со своим голодом, наевшийся Вокулер взял с другого стола кубик, показал его охотнику и вопросительно развёл руками. Стоило Апелю увидеть выцарапанные по бокам кубика буквы, как он сейчас же прекратил жевать, лицо его сделалось серьёзным. Он взял кубик и стал не спеша его вращать, рассматривая буквы, но вместо удивления в его глазах затаилась бесконечная грусть, и даже рассеянный Вокулер заметил её. "Кажется, Апель знаком с этими закорючками", - подумал он и снова развёл руками. Апель придвинулся ближе к Вокулеру и, указывая пальцем на одну за другой буквы, неуклюже воспроизвёл звучание каждой: "а", "и", "р-р-р"... Так он несколько раз прошёлся по всем сторонам кубика, однако Вокулер, честно говоря, мало что запомнил.
  Наконец охрипший Апель встал со стула, поблагодарил друга, пожав ему руку, и удалился в угрюмом настроении, оставив Вокулера наедине с хором звуков, вертевшихся в его голове. "О, ш-ш-ш", - лихорадочно вспоминал он, стараясь, будто разбегающихся во все стороны котят, поймать голоса букв и уместить их в памяти. "Неужели Апель умеет разговаривать?".
  Раззадорившийся Вокулер вскочил на стул и принялся громко кричать на все лады, цокать языком и шипеть, замечая при этом, что всё большему количеству звуков удавалось-таки улизнуть из его головы. Затем его взгляд коснулся лежавшего на краю стола кубика, и он понял, что понятия не имеет, как звучит та или иная из закорючек.

  Лето было на исходе, оттого дни становились всё короче и короче, и к тому времени, как Молли закончила возиться с глиной, спустились сумерки, сделав всё вокруг бесцветным и неверным. Набегавшаяся за день, надышавшаяся наполненным травяным духом лесным воздухом, девочка забралась в гамак и тут же крепко заснула, тем временем как не спал в своём домике Вокулер. Надорвав с непривычки горло, он уселся на стул и мрачно уставился в окно. Из его головы исчезли последние звуки, а недолго продолжавшуюся тишину заполнили перебивающие друг друга мысли. "Кричать и свистеть я и без того умею", - думал Вокулер, - "а что толку? Разговаривать - другое дело. Тут нужна особая ловкость или что-то другое, о чём я даже не знаю". Единственная подсказка заключалась в кубике, и потому он снова взял его в руки и принялся крутить, будто это была крохотная шкатулка, которая должна была как-то открыться и помочь.
  Нужно было взяться за дело как-то иначе, ведь уже сколько раз рассматривал Вокулер вредные закорючки, будто смеявшиеся над ним со всех сторон кубика, - а так ничего и не понял. Ему вспомнились слова Молли: "Мячик знает всё на свете". Как вообще могут что-то знать и чему-то учить игрушки, ведь они неживые?
  Вокулер положил мячик и кубик рядом друг с другом на столе и принялся пристально их рассматривать и сравнивать. Строгие и понятные очертания кубика напоминали многократно уменьшенный домик Вокулера, он казался крепким и надёжным, а мячик был похож на Солнце, только маленькое, раскрашенное в причудливый фиолетовый цвет и объёмное. Так сильно отличаясь друг от друга, они всё же казались необъяснимо похожими. Вокулер поднял лежавший на полу плоский брусок, положил его на верхнюю сторону кубика, и тот уверенно удержал поклажу, хотя она превосходила его по размерам. С мячиком - совсем другое дело: едва его коснулся брусок, как он уклончиво выскользнул и откатился в сторону. "Вот это да!" - удивился Вокулер. - "Так у вас и характеры свои есть!".
 - Похоже, он чуточку умнее, чем я думал, - шепнул Мячик своему другу.
 - Может быть, - с сомнением проворчал Кубик, - однако он всё ещё молчит.
  Мячик хотел было усмехнуться над Кубиком, оценивающим окружающих только с точки зрения знания или незнания выцарапанных на нём букв и умения или неумения сосчитать его прямые углы и острые рёбра, собирался сказать что знания, заключённые в Кубике, ограничены, будто помещены в клетку, да только вспомнил один большой шар, лишь на первый взгляд кажущийся открытым и бесконечным, и промолчал.
  Тем временем Вокулер, отчаянно раскачивавшийся на стуле, потерял равновесие и грохнулся на пол, а когда поднимался на ноги, то по неосторожности ударился головой о край стола, в результате чего вниз полетел мячик. Вокулер поймал отскочившую от пола игрушку, бросил и снова поймал. Это занятие так ему понравилось, что он продолжил играть с мячиком, а после его сморил сон, так что знакомство с буквами опять не состоялось.

  Набегавшаяся вчера Молли проснулась поздно утром, впрочем, спешить сегодня ей было некуда. Сначала девочка развела во дворе костёр и подвесила над ним котелок с ягодами, а после уселась в тени своего шалаша и занялась изготовлением кисточек. Она отрезала несколько пучков собственных волос и прикрутила их верёвками к концам тоненьких веточек. Теперь, укрепив перед собой подобранный вчера плоский камень и обложившись стаканами с красками, она принялась рисовать, аккуратно прочерчивая каждую линию и тщательно подбирая цвета.
  После обеда совершенно неожиданно пришёл Вокулер. Девочка подняла на гостя глаза и без слов, по одному его хмурому виду поняла, что учение ему не давалось. "Что толку вертеть в руках этот кубик!" - подумал он сегодня утром и отвернулся от мудрёной игрушки, зато положил в мешок мячик, чтобы показать Молли, как ловко он научился с ним обращаться. Вроде и не просто так отправлялся к ней Вокулер, а всё равно смущало его поражение с речью, да делать было нечего - скука совсем его извела, тут ещё и Апель куда-то запропастился, наверное, носился по нехоженым углам леса и лазил по деревьям в погоне за очередным пушистым комком.
 - Чего у тебя такой кислый вид? - спросила Молли и, хихикнув, добавила: - Опять те ягоды жевал, да?
  Вспомнив про ягоды, она вскочила и побежала к закипевшему варенью, и как раз вовремя, потому что тазик затянула розовая пенка. Молли собрала её деревянной ложкой и протянула Вокулеру.
 - Видишь, совсем другое дело, - улыбнулась она. - И это ещё не варенье, а только пенка.
  Приободрившийся Вокулер достал из мешка мячик и принялся подбрасывать его, перекидывать, ронять и снова ловить. У наблюдавшей представление Молли совсем разбежались глаза, она одобрительно хлопала в ладоши и оттого Вокулер старался вовсю, удивляя даже себя.
  Наконец, оба устали, плюхнулись на траву, и Молли показала другу свой ещё не завершённый рисунок на камне. Скалы, два дня назад украшавшие пляж, выглядели теперь ещё лучше, казались совсем настоящими, будто смотришь из окна на отдалённый пейзаж, а не на раскрашенный камень. Вокулеру снова стало грустно и стыдно за свои неудачи. Девочка это заметила и сразу всё поняла.
 - Да прекрати же ты расстраиваться! - строго сказала она. - Тут ничего сложного нет. Вот, например, зелёную краску получаем, смешав жёлтую и синюю, а запомнить легче лёгкого: чтобы росла травка, ей нужен свет солнышка и дождик. Если солнышко оранжевое, то к его обычному жёлтому цвету добавим красный, будто оно старается изо всех сил. С речью то же самое, только рисунок составляется красками, а она - звуками. Понял?
  Пока она увлечённо объясняла и возилась с красками для наглядности, Вокулер, решив по первым словам, что она хвастается, ушёл, а на том месте, где он только что сидел, лежал оставленный им фиолетовый мячик.
  Девочка растерянно оглянулась. "Бедный! Ну и настроение! Он, наверное, смешал все буквы и потерялся в этих чёрных дебрях", - пожалела Молли друга. Она взяла в руки мячик и задумалась над его цветом, составленным из нелёгкого труда и совершенства. Это был цвет мудрости, с которой вчера вечером знакомился Вокулер, и, сам того не замечая, шагал теперь рука об руку с ней навстречу к пониманию всего на свете.

  Клонившееся к земле солнце раскалило воздух. Лес притих, его обитатели занялись поиском прохлады; её же искал и Вокулер. Дома было душно, плескаться в море он не любил, оставалось лишь одно известное ему место, где можно укрыться от солнца - пещера, вход в которую начинался в чаще в противоположной от пляжа стороне.
  Коридоры этой каменной пещеры многократно ветвились, то соединяясь один с другим, то уводя резко в сторону либо уходя глубоко под землю; одни были широкими, другие - высокими, третьи напоминали роскошные залы сказочных замков, а другие заканчивались тупиками, завалами или такими узкими лазами, что пройти дальше могли только мыши. Вокулеру была известна лишь небольшая часть пещеры, расположенная у входа; сюда ещё проникали лучи солнца: будто заблудившись, полные отчаяния и подгоняемые надеждой, они собирали последние силы, заворачивали за очередной угол и, не веря злому року, пролетали ещё немного навстречу очередной развилке и угасали. "Куда же они здесь деваются?", - задумался Вокулер, осторожно ступая по чуткому до любого звука, будь то шаги или даже дыхание, лабиринту. Действительно, там, снаружи, совсем юные лучи проникают в бутоны и оборачиваются цветами, глядят прямо на Солнце и смеются над ним, будто озорные дети, спрятавшиеся от родителей; их старшие братья и сёстры через окна заходят в дома, ощупывают и рассматривают различные вещи или читают лежащие на столах раскрытые книги; те же из старших, кто к человеку и его жизни равнодушны, целыми днями заботятся о живущих без крова диких животных: согреваю для них ледяные тучи, чтобы землю орошал тёплый дождь, и даже целые моря, ведь холоднокровные рыбы тоже любят тепло. Всему миру дарит свои лучи Солнце, но иногда его забота становится чрезмерной и оборачивается злом для подопечных; тогда всё живое в ужасе бежит от нестерпимой жары, а бедные растения, лишённые возможности перемещаться, вянут и сохнут, - будто племена и народы, гибнут целые поляны. К сожалению, в конце этого лета Солнце не справлялось со своими чувствами почти каждый вечер.
  Из темноты коридора едва уловимо потянул сквозняк, поманив Вокулера углубиться немного дальше обычного. Только опасно идти в эту тьму - после можно вовсе не найти дороги назад. "А я коснусь правой рукой правой стены и стану идти только направо", - придумал Вокулер. - "Назад же пойду, уперев левую руку в левую стену".
  Неприятно ходить вслепую, и вдвойне неприятно, не видя дороги, блуждать по суровому подземелью, доверяя свою жизнь неровным шероховатым стенам. Конечно, стукнуться лбом не так страшно, как, например, шагнуть в пропасть. Понемногу любопытство Вокулера таяло, уступая нарастающему волнению. "Даже если здесь есть что-то интересное, я всё равно этого не увижу", - подумал Вокулер и остановился, но едва он начал разворачиваться, как увидел слабый отблеск света. "Может быть, здесь есть ещё один выход?". Вокулер пошёл в ту сторону, но вокруг снова было темно. "Показалось!", - вздохнул Вокулер и опять засобирался в обратный путь. Нет, не показалось! Краем глаза он снова уловил тот же свет, и на этот раз не потерял его из виду, а, как был, пошёл к нему полубоком. Вот он совсем близко...
  Вдруг Вокулер оступился, зажмурил на миг глаза, а когда открыл, то увидел что стоит в небольшой пещерной комнате, освещённой из ниоткуда льющимся уютным тёплым светом. Здесь стояла такая тишина, что казалось, будто даже время остановилось. Необъяснимая тоска ни о чём завладела Вокулером, а вместе с ней пришло ощущение безопасности. "А как же я выберусь отсюда, ведь все стены наглухо замурованы!?", - пытаясь отогнать наваждение, ужаснулся он, но тут же успокоился. Не испугал его и неожиданно разорвавший безмятежность старческий кашель.
 - Что за время пошло! - проворчал скрипучий, будто рассохшаяся деревянная калитка, голос. - Каждый день ходят, ходят туда-сюда...
  Воздух перед Вокулером загустел и пришёл в движение, а потом образовавшийся клочок пульсировавшего, сжимавшегося и расползавшегося седого тумана принял очертания невысокого человека. Вот уже из-под густых бровей на случайного гостя смотрят добрые глаза, такие же седые, как весь будто отлитый из молока старик, а костлявые пальцы привычно разглаживают пышную бороду, отросшую почти до колен. Странно, Вокулеру кажется, что они с дедом уже знакомы.
 - Да ты не торопись уходить, Вокулер, - сказал старик. - Спасибо, что пришёл! Нет так уж часто доводится мне принимать гостей. Ах ты ж, стыд-то какой: у меня ни очага, ни мёду нет! Э-э-эх!
  Вокулер хотел ответить, что всё в порядке, что совсем недавно Молли угостила его вкусной и питательной пенкой, но не мог, потому что до сих пор не поддавались ему вредные буквы и звуки. Буквы и звуки! Всё чаще теперь преследуют они его, а ведь обходился же он раньше без них.
  Досада Вокулера не скрылась от пронзительного взгляда старика. Улыбнувшись в бороду, хозяин чудесной комнаты по-простому уселся на земляной пол и пригласил гостя последовать своему примеру.
 - Тебе удалось обнаружить моё жилище и даже зайти на огонёк, - будто сам себе пояснил он, - а это значит, что ты сообразительный парень, и, стало быть, сможешь извлечь интерес из историй, которые я тебе поведаю. Видишь ли, что-то знающий и умеющий молодой человек не всегда охотно делится опытом, а ещё жадней до него мастер, и всё для того, чтобы к нему шли люди и просили о помощи. Так мастеру кажется, что он растёт и превосходит окружающих, но вот потом, - старик махнул рукой, будто отгонял муху, - потом приходит к нему старость: глаза его плохо видят, уши плохо слышат, руки слабеют, а знания отстают. Тогда-то жадный человек узнаёт, что всего дороже в жизни, да только поздно: он же собственным примером учил своих неискушённых собратьев, вот они и околачивают пороги новых мастеров, а его, несчастного старика, все оставляют. Вот как! Сам-то я при жизни непутёвый совсем был, вот и задрал меня на последней охоте боров.
  Старик умолк, видимо, вспомнив неприятный случай, прервавший его жизнь.
 - Да, раньше срока задрал, а всё из-за того, что охотник из меня никудышный. Времена тогда тяжёлые были, и с жадностью да уловками всякими не больно-то далеко уйдёшь, а потому почти все люди в нашем племени и в соседних тоже честные были и открытые: и руку протянут в беде, и советом добрым помогут, и словом ласковым согреют. А я, почитай, первым болваном в роду ходил, несерьёзно ко всему относился, некогда мне было слушать, чему старшие учат. Теперь сам я мно-о-го чего узнал, но опять не впрок - сижу тут один уж неизвестно сколько лет, и ни себе, ни людям мои знания. Только голова зря пухнет. А всё это я к тому тебе рассказываю, что нельзя знания накапливать мёртвым грузом и от людей прятать, но должно использовать их во благо живого существа. Какая бы ценность ни смущала разум, для человека завсегда дороже будут братья и сёстры, и мир, в котором все мы живём, а любое знание, Вокулер, постылым окажется, коли нет рядом живой души.
  Старик рассказывал очень интересно, и Вокулер внимательно прислушивался к тому, как простые звуки, переплетаясь в слова, составляли многочисленные истории, плавно перетекающие одна в другую, будто капли дождя, шурша на разные лады, наполняли быструю речку и её течением уносились в неведомые дали, и не было на пути этой чудесной реки никаких преград. Временами рассказчик ненадолго умолкал на интересных местах; тогда Вокулера распирало задать вопрос, продолживший бы историю, и он сам не заметил, как научился произносить самые простые слова и их сочетания: "И что?", "Как это?", "А дальше?". Старик при этом лишь улыбался в усы, но не спешил хвалить успехи гостя, чтобы не спугнуть зарождающееся знание, да и ни к чему давать ему оценку, ведь сам только что объяснял: должно но служить делу, а не самолюбию.
 - Ты вот в пещере от солнца, от жары спрятался, так? - спросил он. - А в моё время холода сменялись морозами, и лишь иногда делалось прохладно. Мир был студёный, вот и согревали люди друг друга своими горячими душами. А сейчас вроде как наоборот всё повернулось. Только и по сей день существуют две суровые страны, сплошь покрытые толстыми льдами и высокими снегами. За каждого явившегося в одну из этих стран человека берутся сразу двое лютых братьев-близнецов - чудовищный Мороз и древнее Уныние. Первый раз коснётся Мороз плоти, и кровь покинет её, спрячется в сердце, а коснётся второй раз - почернеет плоть и станет чужой человеку. Тем временем кидается на душу Уныние, и до тех пор её терзает, покуда не упадёт на колени обезумевший от непомерного горя человек. Страшны и ненавистны людям эти братья, да только если они исчезнут, ещё больший страх наводнит весь мир и лютая ненависть поселится среди людей. Вспомни мои слова, когда тебе представится возможность добить павшего врага. Впрочем, однажды тебе уже довелось привлечь к себе нового друга своим великодушием.
  "О чём это он, интересно, говорит?", - удивился Вокулер, но спрашивать не стал.
 - Э-э-эх, заговорил я тебя совсем, уж почитай всю ночь голову тебе морочу, - спохватился старик, - и ещё сколь угодно рассказывать мог бы, да только померещилось мне, будто нуждается в тебе кто-то, - он вдруг замолчал и поднял вверх палец. - Вот, снова. Подожди...
  Старик исчез, будто и не было его вовсе, а через минуту появился вновь на том же месте.
 - К твоей подруге, что живёт в шалаше у моря, крадётся беда. Сама она ещё спит, но её дух уже спохватился и скоро вернётся из мира снов.
 - Спасибо вам, дедушка, за интересные истории! - поблагодарил взволнованный пророчеством Вокулер, поднимаясь на ноги, и протянул хозяину комнаты руку.
 - Молодец! - обрадовался старик, протягивая в ответ свою бесплотную костлявую ладонь. - Соблюдаешь мудрый обычай. А теперь поспеши!
  Сделав несколько шагов, Вокулер растерянно остановился: он ведь попал в комнату случайно и не знал толком, где расположен вход. Разумеется, он поинтересовался об этом у старика.
 - Когда я жил тут со своим племенем, вход был вон там, - старик указал пальцем на глухую стену. - После, как задрал меня тот боров, сородичи закопали мои косточки в полу, чтобы я мог и дальше жить вместе с ними, а несколько зим спустя они покинули пещеру в поисках лучшей охоты. Время сделало своё дело, и однажды ход в эту комнату обвалился, замуровав тут со мной воздух и свет, не успевшие выскочить вон. А я и рад был, что осталась здесь частичка моего времени, не ушла с остальными...
  Теперь Вокулер заметил, что свет в комнате потускнел и стало труднее дышать, и он смутился, ведь это он так жадно наслаждался необыкновенно чистым воздухом и его глаза извели свет, праздно рассматривая каждый уголок комнаты. Сожаление гостя не скрылось от проницательного взгляда старика, и он, улыбнувшись, сказал:
 - Не переживай об этом. Ты - первый человек, посетивший мой дом с тех пор как ушли сородичи, и я очень рад встрече, ведь родной очаг, воздух и свет - это самое дорогое в жизни, да только что значит жизнь, если не с кем ею поделиться? Тьфу!
  Вокулер сделал несколько неуверенных шагов туда, где много веков назад существовал проход в стене.
 - Погоди немного, - остановил его старик. - Вокулер, будь добр, если тебе попадётся мёртвое животное, принеси его сюда и похорони.
 - Обещаю!
 - До чего хороший парень! - похвалил старик. - Заходи в любое время! Сейчас закрой глаза и смело шагай вперёд.
  Когда Вокулер в следующий раз открыл глаза, он обнаружил, что стоит в кромешной тьме пещеры. Нащупав левой рукой стену, он неуверенными шагами побежал вперёд. Вот и свет впереди. Миновав несколько коридоров, Вокулер оказался в лесу... и не поверил своим глазам: вместо палящего солнца, от которого он прятался несколько часов назад, его встретили нежные лучи восходящей зари. На синем как море небе безмятежно паслись крохотные облака-барашки, а одно огромное облако неподвижно нависало над самой землёй, будто было не в силах сдвинуться с места. Лёгкий свежий ветерок радостно носился меж деревьев, перебирая по пути каждый листок, и под их шуршанье, словно под спокойную музыку, раскачивались травы и пёстрые цветы. Сотни глаз робко выглядывали со всех укромных уголков, десятки бабочек, сидя на цветках, медленно шевелили крыльями от удовольствия, и только бежавший сломя голову Вокулер нарушал покой зелёного мира, наслаждавшегося милой погодой. Несмотря на кажущуюся чудаковатость призрачного дедушки, сомневаться в его словах не приходилось, а значит, Молли действительно находится в опасности.
  Ещё издали запыхавшийся Вокулер заметил очертания странной огромной фигуры, движущейся возле шалаша Молли, и его сердце ушло в пятки. Неужели он опоздал?! То, что он увидел, выбежав во двор девочки, поразило его ещё больше: по поляне к нему медленно ползла чудовищная змея с тёмно-зелёной чешуёй, украшенная по бокам волнистыми полосами ярко-фиолетового цвета, а возле шалаша в последних конвульсиях бился крупный волк с растерзанным горлом и залитой кровью мордой.
 - А тебе что здесь нужно? - угрожающе прошипела змея, остановилась напротив Вокулера и принялась медленно извиваться, будто танцуя, поддерживая равновесие тела. Несмотря на её уродливый на человеческий вкус вид, вся она, такая блестящая и изящная, с огромными неживыми глазами, была по-особому очаровательна, её плавные движения успокаивали, а голос прекрасно сочетался с мирным шорохом травы, и хоть было понятно, что весь её образ - лишь блажь, прикрывающая коварные и свирепые черты, а всё равно что-то тянуло к ней и влекло взгляд к её тёмным глазам.
 - Я пришёл к Молли. Вы её не видели?
 - К Молли? Что же... Я привыкла сама задавать вопросы, а не отвечать на них, но могу сделать исключение, если ты сперва ответишь на мой вопрос. Видишь ли, я ищу одного очень дерзкого глупца по имени Вокулер. Он тебе не попадался?
 - Нет, - Вокулер одновременно соврал и сказал правду.
  Дело в том, что в прошлом ему однажды довелось встретиться с этой змеёй, - вот почему она так заинтересовала его. Нынешнее впечатление пересеклось с забытым, разбудив давно потерянные воспоминания.

  До настоящего времени Вокулеру представлялось, будто он родился в этом лесу одиннадцать лет назад, затем однажды, где-то на восьмом или девятом году жизни, он обнаружил себя бредущим по лесу с мешком, набитым ягодами, яблоками и прочим нехитрым фуражом, и с этого началась его осознанная полусонная жизнь, происходившая по неизменному сценарию этого первого ясного дня, который не сильно изменило даже произошедшее вскоре знакомство с Апелем. Но так ведь не бывает, чтобы человек появился из ниоткуда в ветхом лесу и вырос, да просто выжил в одиночку.
  Так и не было. Родился Вокулер и провёл первые двадцать лет своей забытой жизни в небольшом селении, расположенном недалеко от северной границы леса. То была очень скверная жизнь: повсюду грязь и разруха, нескончаемая вереница бесполезных, но "нужных" дел, выполнение которых напоминало борьбу с самозатягивающейся петлёй на шее: чем больше дёргаешься, тем труднее дышать, и тем больше начинаешь дёргаться. У Вокулера не было надежды, интереса и друзей, а потому он, махнув рукой на бессмысленную рутину, предпочитал шататься по невзрачным окрестностям или, если везло, поступал юнгой на проплывавшие мимо корабли, заработав среди соседей репутацию отчаянного лентяя и ротозея.
  И вот однажды отправился он в горы, давно манившие его своей туманной загадочностью и уединённостью. В погожий день их очертания ясно просматривались невооружённым глазом из любой точки деревни.
  К подножию Вокулер добрался поздним вечером и вынужден был попроситься на ночлег к живущему здесь со своей семьёй лесорубу. Гостя встретили тепло и даже налили ему тарелку бульона с травами, хотя ужин давно закончился. Хозяин стоял перед верстаком и точил инструменты, чтобы с первыми лучами солнца приняться за опостылевшую, трудную, но "нужную" работу, а его жена сидела на печи возле маленького сынишки и пыталась убаюкать его незамысловатыми сказками. Но неугомонный рыжий мальчуган, заинтересованный появлением незнакомого человека, никак не хотел засыпать и время от времени канючил, перебивая сказку.
 - Мама, а можно мне поболтать с дядей Вокулером? - спросил он. - Вдруг он возьмёт меня с собой в поход!
 - Нет! - погрозила мать пальцем. - Нельзя разговаривать за едой, ведь можно подавиться. И ни в какие горы я тебя не отпущу - мал ещё!
 - Я только расскажу легенду про Персулу - и сразу обратно спать.
 - Дядя Вокулер и без твоих небылиц справится. Ты давай меня слушай и засыпай поскорее, горе луковое, - вздохнула женщина.
 - Мама, я тоже хочу бульона, - заявил он спустя минуту.
 - Не обманывай, - покачала женщина головой, - ты и первую тарелку едва съел. К тому же от переедания разболится живот.
 - А можно хотя бы компота? Так пить хочется.
  Добившийся своего мальчишка уселся за столом напротив Вокулера и, не обращая внимания на полученный компот, заговорил с гостем:
 - Вы бы взяли меня, дядя Вокулер, с собой, а то в горах живёт огромная змея, и только я знаю, как обойти её пещеру.
 - Вот как! - усмехнулся Вокулер. - Откуда же ты это знаешь?
 - Мама рассказывала, - смутившись, ответил мальчуган, но тут же восстановил своё исключительное положение: - Только она с вами в горы не пойдёт, потому что у неё дома дел полно. А у меня - нет, и я бы с радостью помог!
 - А вот если ты поможешь не мне, а матери, так у неё и дел поменьше станет, - как-то невесело засмеялся Вокулер, ведь сам-то он бил баклуши и шастал по свету.
 - Вот-вот, - заворчал отец у верстака. - Пойдёшь завтра со мной в лес, раз тебе делать нечего, с ремеслом познакомишься.
  Потерпев полную неудачу, мальчуган расстроился и принялся наконец за компот.
 - Мне уже доводилось встречаться со змеями, так что не волнуйся, - успокоил его Вокулер. - Давай так: на обратном пути я загляну к вам и расскажу тебе, что видел.
 - В том-то и дело, что Персула - совершенно необычная змея, - покачал головой мальчишка. - В свёрнутом виде она занимает места больше чем корова!
 - Вот это да! - деланно удивился Вокулер.
 - Да! Она старше нашей страны и никогда не умрёт своей смертью, а её ярость сравнима с её красотой.
 - Что же красивого в змее?! - воскликнул отец. - Тьфу! Забивает тебе мать голову всякими глупостями, ты и рад.
  Жена лесоруба залилась краской.
 - Эту легенду сказывала мне моя бабушка, - заметила она, - и я запомнила её слово в слово. Что касается её красоты, так это всего лишь морок, понимаешь?
 - Правильно! - подхватил мальчуган. - Морок и есть. А легенды ведь не сказки, их сама жизнь придумывает. Так что Персула по сей день сидит в своей пещере и ждёт, кто по неосторожности к ней придёт.
 - А ну цыц! - рассердился лесоруб. - Понапридумывали тут невесть чего...
  Давно пора было ложиться спать, поэтому Вокулер пообещал малышу быть осторожным, пожелал ему спокойной ночи и вышел из домика.
  Чистое небо усыпали яркие звёздочки, делая его ещё более широким и загадочным. Вроде обычное дело, а присмотришься - и поймёшь, что это настоящее чудо, здесь и для каждого; всего-то и нужно, что забросить скучные дела и посмотреть вверх. "Что толку с твоих "чудес"?!", - часть сердилась мать Вокулера, совершенно измотанная "нужными" делами. А он и сам не знал, ведь и правда - чтобы любоваться этими чудесами, нужно что-то есть, и, значит, нужно тяжело и скучно трудиться, но вместе с тем чувствовал или внушил себе необходимость романтики для человека. "Быть нам без этих звёзд жалкими тараканами", - подумал он сейчас и горько усмехнулся. - "Никогда, наверное, не вывести человеку идеальной формулы жизни, - до того сложна она и многообразна. И хорошо!".
  Вокулер уже спал на скамье под навесом, когда из домика вышла жена лесоруба и аккуратно накрыла гостя одеялом, ведь, несмотря на страшную нужду, она тоже любила смотреть на звёзды.
  Вокулер проснулся до рассвета; хозяева ещё спали. Он выбрался из одеяла, свернул его и уложил вдоль скамьи. "Эти добрые люди так тепло встретили тебя, а ты не только не можешь отблагодарить их как следует, но и убегаешь, будто мошенник, не попрощавшись!". Так твердила строгая Совесть и неприятно покалывала сердце своей крохотной иголкой. Да, Вокулер много раз надолго под всяческими предлогами покидал деревню, и не только скука и лень гнали его прочь из родного дома, но в первую очередь - доброе сердце матери, которой он причинял лишние хлопоты своим нежеланием примириться с постылой жизнью. Добрых и приветливых людей, охотно отдающих последнее просящему, боялся он пуще огня! Другое дело - жить среди отъявленных негодяев, коих в достаточном количестве встречаешь во время путешествий: то хозяин судна, сговорившись с капитаном, "забудет" выплатить жалованье юнге, то глупые гостиничные воры пытаются порыться в вещах постояльца, то на чужом рынке обвесят... Это настоящее веселье: не получается разрешить ситуацию острым словцом, достаёшь из кармана кулаки. Стоило Вокулеру забыть родную деревню, как он начинал радоваться жизни, дышал полной грудью, шагал широко и смело заглядывал во все уголки большого мира. Перед его глазами предстало немало чудес, за знакомство с которыми он неоднократно рисковал расплатиться собственной жизнью. "Достойно же ты размениваешь свои деньки!", - недобро усмехалась потревоженная очередной встряской Совесть и напоминала об оставленном, брошенном в недобрый час доме. - "Это, Вокулер, самое дорогое, что только может быть у тебя!". Тогда, горячо проклиная ненавистную родную деревню, по окна домов утонувшую в грязи, сердясь на убеждения матери, Вокулер поворачивал назад. Это была ужасная мука: стыдясь быть самим собой, он всё же не желал заниматься "нужными" делами! Столько людей вокруг выбивалось из сил, но с каждым днём их жизнь становилась только хуже, а они, вздохнув и потуже затянув пояса, ещё крепче брались за свои обречённые дела. "Надо!". Ненавистное слово витало над каждой пядью злосчастного болота, будто прозябание здесь действительно стоило того, чтобы люди ежедневно выжимали из себя пот и кровь. Нет, Вокулер, видевший большой мир вокруг, решительно отказывался платить такую цену за родную юдоль!
  И теперь он бежал от себя, от своей злой судьбы по каменным тропинкам, становившимся далее всё круче. Места, где надо было карабкаться, Вокулер обходил, тщательно высматривая дорогу, постоянно поворачивал, а иногда возвращался немного назад, и, разумеется, давно перестал запоминать путь: его скверное настроение переросло в злое упрямство и неопределённую решимость. "Пусть-ка судьба позаботится обо мне, если ей так нравится издеваться надо мной!", - думал он. Но вот мудрые горы поделились с Вокулером своим спокойствием, он взял себя в руки, сбавил шаг и принялся оглядываться по сторонам, наслаждаясь свежим горным воздухом.
  Внезапно место, на котором стоял Вокулер, показалось ему знакомым. "Да ведь где-то здесь по словам того сорванца живёт легендарная змея!", - вспомнил он и его передёрнуло, хотя он полагал, что не верит в эту сказку. Когда же Вокулер миновал ещё один поворот вокруг острого каменного рога и увидел широкий зияющий пролом - вход в пещеру, - его кровь похолодела. Тут бы ему повернуть и поспешить в обратный путь, да только сделавшиеся ватными непослушные ноги продолжали шагать навстречу ужасу. "Неужто я поверну теперь назад, испугавшись нелепой выдумки!", - подбадривал себя Вокулер, осторожно приближаясь к пещере. - "Бессмертная змея размером с корову? Это же смешно!".
  В следующее мгновение он понял, что ничего смешного в такой змее нет: потревоженная Персула выбралась из своего укрытия и, спокойно пританцовывая на месте перед нахальным гостем, внимательно рассматривала его. Путь вперёд был отрезан, и назад нельзя броситься, ведь змеи совершенно не выносят суеты, так что Вокулер, ни живой ни мёртвый, стоял неподвижно и ждал решения судьбы.
 - Кто ты такой и зачем явился сюда? - спросила Персула глухим шёпотом.
 - Меня зовут Вокулер... Я просто осматриваю эти горы.
  Змея зажмурилась, будто от удовольствия, и зашипела что-то своё, играя раздвоенным языком, затем снова обратилась к Вокулеру:
 - Тогда, если ты такой любознательный, сыграем в простую и приятную игру. Ты согласен?
  Всё равно, издевалась ли злодейка судьба или протягивала руку, Вокулер кивнул, желая воспользоваться шансом.
 - Отлично, - прошипела Персула. - Будем играть так: я задам тебе три вопроса; если ты дашь мне три неверных ответа, то я без сожаления избавлюсь от тебя, так как больше всего на свете ненавижу праздно шатающихся по миру невежд; правильный ответ на один из вопросов сохранит твою жизнь и свободу; за два правильных ответа я подарю тебе какое-нибудь одно из моих знаний, если ты захочешь получить его; а за три правильных ответа я признаю тебя своим другом. Вот первый вопрос: что всего на свете слаще и горче?
 - А, так это же лук! - не особо раздумывая заявил Вокулер. - У моей бабушки на грядках он бывает и очень сладким и очень горьким, а попадается такой, что вначале вроде бы сладкий, но затем весь рот оказывается сожжённым.
 - Неверно! - возразила змея чуть раздосадовано. - Впрочем, не беда, ведь ты ещё совсем юн и не всё успел попробовать на вкус. Слушай второй вопрос: кто выше прочих существ взлетает и падает ниже прочих?
  На этот раз Вокулер задумался, стараясь перебрать в памяти всех известных ему птиц. "Жаль, что я так мало присматривался к ним!", - думал он. - "А разве не все они способны падать одинаково низко?".
 - Я думаю, это орёл, - наконец пробормотал он.
 - Ты снова ошибся! - строго заявила Персула. - По себе трудно судить, но неужели ты настолько одинок? Ты всё ещё можешь выбраться отсюда, если скажешь мне, кто я такая и от кого происхожу.
  "В легенде будто не говорилось о том, кто её породил", - совсем огорчился Вокулер.
 - Ваше имя - Персула, - ответил он.
 - Так, а дальше? - змея застыла в угрожающей позе, но тут же возобновила танец.
 - Вы старше этой страны и не умрёте своей смертью. Это всё, что мне известно, - обречённо закончил Вокулер.
  Персула нависла над ним и, оживлённо играя всем телом, будто перекатывала что-то внутри себя или переливала воду, раздражённо прошипела громким с хрипотцой голосом:
 - Теперь я вижу, что ты просто глуп. Отправляясь в путь без должного внимания к существующим опасностям, ты пренебрёг собственной жизнью, и теперь я отберу её!
  Змея бросилась вперёд, и Вокулер лишь чудом успел отскочить в сторону. Дальнейшую схватку он помнил плохо, потому что всем его телом завладело древнее существо, привыкшее отстаивать жизнь - свою единственную ценность - в бесконечных боях. У него крепкий удар и моментальная реакция, острые глаза и чуткие уши, но понимает оно немногое - только тепло и холод, ласковое урчание и отвратительный рёв, вкус молока и горечь последних мгновений, - и совсем ничего не знает о существовании вокруг себе подобных, других любящих жизнь существах. Это жестокое детство Жизни, пришедшее в мир с первым вздохом и остающееся до сих пор даже с человеком, в котором оно крепко спит, но поднимается с приближением ненавистной ему Смерти и принимает любой вызов. Оно не смеётся над Разумом, приведшим Жизнь к опасности, потому что не умеет смеяться, и не отчитывается перед ним, потому что не считается с другими.
  Не имея никакой возможности нападать на змею и нанести ей вред, Вокулеру оставалось только уворачиваться от её пасти и хвоста, и эта дерзость заведомо проигравшего в конце концов довела хладнокровную вначале Персулу до бешеной ярости. Она страшно шипела, вращалась, металась, била налево и направо, и сразу нескольких противников видели перед собой её страшные глаза: один тщательно очерченный Вокулер будто заколдованный повторял каждое движение бегущего на полшага впереди призрака, как две капли воды похожего на него самого, а тот на полшага отставал от другого такого же призрака, и каждый следующий был тусклее и невесомее предыдущего. Первым призраком, едва различимым в окружающем воздухе, всем своим телом и задыхающимся в ненависти разумом управляла Персула, а сама, улучив момент, бросалась не третьего или четвёртого, но каждый раз получивший пару мгновений свободы предводитель призраков непременно совершал несколько произвольных резких движений, которые по цепочке передавались настоящему Вокулеру, бегущему в конце, и тот оказывался вне досягаемости атаки.
  Наконец Персула надёжно просчитала движение каждого призрака, просто не оставив возможности первому так или иначе серьёзно нарушить навязанную траекторию, и решительно бросилась вперёд. Мгновенно всё её существо перебралось по туловищу от хвоста до челюстей и поместилось на кончиках двух ядовитых клыков, несущихся к правой руке ненавистного Вокулера. Челюсти сомкнулись, по двум каналам потекла смертельная жидкость, и сейчас же на голову змеи пришёлся страшной силы удар, лишивший её сознания...
  Разыгравшаяся ярость подшутила над чудовищной змеёй, скрыв от её взора сперва глухую скалу, на которую легкомысленно нёсся первый призрак, пытавшийся скрыть то ли от власти кукловода, то ли от преследователей, а затем и одно за другим ошибочные движения настоящего Вокулера, значительно отставшего от вереницы своих двойников: просто он не мог пройти через скалу, хотя и мечтал с начала боя провалиться сквозь землю.
  Не вполне поверивший счастливому для него окончанию безумной пляски, измученный Вокулер сделал несколько тяжёлых вздохов, затем неверными пальцами отвязал от пояса небольшой нож и осторожно пошёл к змее. Вид у чудовища был плачевный: от крепкого удара она перевернулась в противоположную атаке сторону, нижняя часть её туловища сползла вниз и свернулась в беспорядке, а голова лежала на камне; глаза затянула непроницаемая плёнка, а из зубов всё ещё вытекал яд и собирался в крупные капли, срывавшиеся вниз.
  Когда Вокулер подошёл вплотную, он ясно ощутил чарующую силу, окутывавшую змею и располагавшую его к ней. Но не этот нелепый морок заставил его остановиться около поверженного чудовища, а возвращавшийся в свои права Разум, несущий с собою множество утверждений и вопросов; без их рассмотрения убийство Персулы стало бы преступлением, непростительной выходкой уже сделавшего своё дело древнего существа.
  Много раз Вокулер в своих путешествиях сталкивался с человеческой жестокостью и бесцеремонностью, но привык обвинять не своих врагов, а злую судьбу, развлекавшуюся травлей людей и животных друг на друга. Вот и пережитый ужас был на её счету. Вокулер впервые в этих горах, он - гость и не вправе избавляться от живущих здесь. Кроме того, Персула предоставила ему шанс невредимым убраться восвояси; так не поступало ни одно животное и даже не все люди.
  Обратив внимание на эти заключения, так или иначе представлявшие собой единоличный суд, Вокулер нахмурился. "Это не базар, и совершенно необязательно искать повод для того, чтобы не отбирать чужую жизнь!". Он решительно вернул нож на пояс.
  Но одного только великодушия недостаточно, и дабы оно не показалось пренебрежением, требовалось примирение. Зная, что Персула жива и может в любой момент придти в себя, Вокулер сказал ей:
 - Ты предлагала мне свою дружбу, и теперь я предлагаю дружбу тебе!
  Он снял с пояса большую флягу, полную воды, откупорил крышку и поставил свой подарок перед змеёй.
  Чары Персулы усилились. Против своей воли Вокулер вперил в неё взгляд и залюбовался. "Пора уходить!", - понял он, собрался с силами и начал медленно отступать, а после, вырвавшись из цепкого морока, развернулся и зашагал по обратному пути.
  Надолго Вокулера охватила приятная безотчётная лёгкость - такую испытывает проснувшийся после счастливого сна человек, - а после явились сомнения и опасения, чтобы будто черви подрывать безмятежность и поганить высокий порыв. "Дурак! Оставить врагу жизнь, да ещё назвать его другом! Вот дурак!". Вокулер прогнал это сомнение, но тут же воображение нарисовало перед ним ползущую по следу змею, жаждущую расправы. Разум возобновил прерванный суд, пригласив гадких червей в качестве обвинителей уже самого Вокулера, и они с жаром накинулись на его единственную заступницу - Совесть. Однако, Вокулер не проявлял никакого интереса к работе судьи, внимательно выслушивавшего многочисленные противоречивые выступления, а присмотрелся к физиономиям своих страхов и мелочных идей и узнал в них слабое и подлое отребье, в избытке встречавшееся ему как в путешествиях, так и в родной деревне. Сама жизнь бросала их на колени, и они, голодные и полураздетые, потерявшие от горя всякое соображение, всё громче, перебивая друг друга, пели ей деферамбы.
  Тут-то он и понял, что жить по-прежнему, в окружении низких чувств, без стремлений и настоящих друзей, совершенно не годится. Но с чего начать? "Вот вернусь и подумаю над этим", - решил он. Устав от пережитого и передуманного, Вокулер не заметил, как спустился не по тому склону, что вёл в деревню, а по похожему, уходящему в глухой лес. В тот же момент произошло с ним странное изменение: он сделался маленьким, ростом с десятилетнего ребёнка, разучился говорить и писать, забыл прошлое и себя самого. Было ли это проявлением силы человеческого желания, или место оказалось заколдованным, а, возможно, Вокулер получил проклятие или ответный подарок Персулы, - совершенно неважно. Новая жизнь началась.

 - Как досадно! - прошипела змея и мечтательно отвернула голову. - Но всё равно, где бы он ни был, я найду его и вытрясу из него душу! - Она снова посмотрела на Вокулера, избегавшего теперь её проницательного взгляда, и вспомнила о своём обещании: - А, Молли. Видишь ли, мы с ней также не знакомы. Ну, прощай!
  Персула поползла дальше, а Вокулер поспешил к шалашу, ведь прежде всего нужно было поскорее отыскать Молли. "Что, если змея обманула меня и напала на неё?", - ужаснулся он. - "Как тогда быть?".
  Внезапный шум за спиной заставил его обернуться. То, что он увидел, было не меньшим чудом, чем его приключение в горах.
  Персула стояла у края поляны и танцевала! Медленные движения головы и верхней части тела, привычные для змеи, плавно ускорялись, затем ожил хвост и начал передавать к центру тела одну волну за другой. Внезапно неслышная музыка заставила змею обернуться вокруг своей оси, затем ещё и ещё раз. Было видно, что вращаться на полукольце нелегко, но когда скольжение тела перестало поспевать за темпом, Персула изменила движение: оперевшись на согнутый полуклином хвост, она по окончании разворота падала на собранную также полуклином среднюю часть туловища, напоминая скачущий по земле обод. Змея закружилась ещё быстрее, и лежавшие вокруг неё на земле листья, поднимаясь вверх, закружились вместе с ней. Перед глазами Вокулера, которым он не верил, так и мелькали в беспорядке фиолетовая изломанная лента, зелёные, жёлтые и красные листья, а также золотые и изумрудные блики отражённых от чешуи солнечных лучей. Прекрасное и жуткое зрелище!
  По велению ли музыки или из-за усталости удивительной танцовщицы, безумная пляска замедлилась, и куда-то вдруг исчезли лента и сияние лучей. Ворох поднятых листьев начал оседать, и Вокулер наконец увидел, что танцует перед ним вовсе не Персула, а Молли: живая, невредимая и весёлая. Ловко убрав из-под себя ногу, на которую должна была упасть, и одновременно косо замахнувшись раскинутыми руками, она сорвалась с места и, продолжая вращаться, медленно начала вырисовывать большие круги и полукруги, приближаясь к центру поляны.
  Заканчивая сбавивший темп, но всё ещё живой танец, Молли принялась нарочно спотыкаться. Теряя равновесие, она в последний момент успевала оттолкнуться от земли обеими ногами и подпрыгнуть, и после каждого приземления скорость танца уменьшалась. Наконец, после очередной "ошибки" девочка наклонилась в сторону, повернулась вокруг на одной ноге и прикоснулась ладонью вытянутой руки к траве, после чего плюхнулась на неё, улыбнулась и взглянула на побежавшего к ней Вокулера.
 - До чего же здорово ты танцевала! - усевшись рядом, воскликнул он.
 - Тебе правда понравилось? Спасибо! - ответила смущённая девочка. - А я вижу, ты научился разговаривать. Молодец! Теперь я наконец узнаю твоё имя.
  Вокулер представился. От искреннего восторга он совершенно забыл об угрожавшей ему Персуле, поэтому спокойная реакция Молли его ничуть не удивила, впрочем, столько всего свалилось на него в последний час, что загадка связи между Персулой и его подругой затерялась среди множества других вопросов и восклицаний. Да и потом, затем ли учатся люди разговаривать, чтобы тут же начать лгать?!
 - А волк... он ушёл? - вспомнила девочка и поёжилась.
 - Нет, лежит разодранный в тех кустах, - Вокулер показал рукой. - Что произошло?
 - Я не знаю... Иногда со мной так бывает... Ты не станешь смеяться, если я расскажу?
 - Конечно, нет, - заверил Вокулер.
 - Тогда слушай. Давно я оставила свой дом и семью и отправилась путешествовать, чтобы увидеть мир и узнать, что в нём делается, - Молли сводила и разводила кончики больших пальцев рук, внимательно наблюдая за ними. - Иногда случается, что мне угрожает непосильная для меня опасность, как этот волк, например, и тогда я начинаю быстро-быстро вращаться - танцевать - и перестаю различать окружающее, а когда останавливаюсь, то либо угроза уже исчезает, либо я сама нахожусь в другом месте.
  Вокулер сообразил, что не следует упоминать в этом разговоре Персулу, однако оставаться безучастным тоже нельзя, чтобы не обидеть Молли.
 - Наверное, какое-то волшебство, - пожал он плечами.
  Девочка нахмурилась.
 - Да нет же, никакого волшебства не бывает! Должно существовать простое объяснение этой загадки, и рано или поздно я найду его, - она вдруг сменила тему: - Зайдёшь на чай с вареньем?
  Бессонная ночь дала о себе знать, заставив Вокулера отчаянно зевать, и, как ни хотелось ему поговорить с Молли, сильнее всего его сейчас тянуло домой, в сладкие объятия одеяла и подушки, а между тем оставалось ещё одно дело, не терпевшее отлагательства.
 - Прости, но я устал. Ты не обидишься, если я откажусь?
 - Разумеется, нет, - заверила удивлённая Молли, - заходи тогда завтра утром.
  Вокулер попрощался, обвязал шею волка верёвкой и потащил его в пещеру.

  На этот раз отыскать вход в замурованную комнату оказалось гораздо труднее; лишь после долгих поисков во тьме косившиеся уже глаза Вокулера заметили слабое свечение, похожее на то, что видно поздним вечером из помещения с чуть приоткрытой на улицу дверью, когда разница в освещении невелика. Зажмурившись, Вокулер сделал шаг вперёд, снова, как в первый раз, оступился и проскочил глухой завал. Почти сразу перед ним стал появляться хозяин комнаты.
 - Рад, что ты так быстро вернулся, Вокулер, да к тому же выполнил мою просьбу! - воскликнул он. - Вот молодец, порадовал старика!
 - Только это волк... - смутился Вокулер.
 - Вижу, что волк. А что с того? Потроха его теперь еды не просят и защищать ему нечего, так что нападать он не станет, - улыбнулся старик. - Помню, в моё время волков только начинали приручать, - ну и чудным тогда казалось это дело. Однако доброму, умному и смелому человеку всё по плечу! Вот послушай, какая история приключилась в соседнем племени...
  И он начал рассказывать Вокулеру, энергично работавшему прихваченной по дороге палкой, заменившей лопату, историю, случившуюся так давно, что и представить теперь невозможно.
  "У одного из охотников того племени потерялась в лесу дочь. Случилось это летом, и отец в первый день её отсутствия не обеспокоился, решив, что она нарочно осталась там отдохнуть от посёлка и домашних хлопот".
  Старик хитро прищурился и пояснил:
 - В мои времена дети были куда способнее нынешних, ты уж, Вокулер, не обижайся.
  "На второй день он бросился на поиски, звал дочь, но лес молчал ему в ответ. Вечером охотник вернулся в посёлок и отправился просить помощи у шамана. "Нужно задобрить духов, тогда духи приведут её к тебе", - заявил шаман. Всегда его всемогущим духам было что-то нужно, хотя поговаривали, будто жадный старик присваивает все дары себе, мимо духов свой рот набивает, оттого и не встретить его на поле или в лесу. Притащил ему охотник тушу оленя, а по пути встретил одного чудака из своего племени и поделился с ним своим горем".
 - А что такого необычного было в этом "чудаке"? - поинтересовался Вокулер, возившийся в небольшой пока яме.
  "Поначалу - ничего, охотник как охотник. Но за несколько лун до пропажи девочки собрались мужчины того племени всем скопом и учинили облаву на обитавшую в лесу стаю волков. Лютая тогда постигла этих бестий расправа, недаром, стало быть, натерпелись люди от них бед и мороки. Несколько дней бродили охотники по окрестностям и побили всех тварей и их щенков, всех, кроме одного. Его закрыл от удара этот самый чудак и сказал: "Я беру щенка себе!". Все, разумеется, тому удивились, а некоторые и возмутились, ведь негоже заступаться за отродье врага, да только чудак стоял на своём и даже отказался от полагавшихся ему шкур, лишь бы оставить щенка. В конце концов порешили, что один волк не составит для племени опасности, и позволили чудаку забрать щенка себе. С тех пор он всё свободное время возился с этой бестией: кормил его и играл. Иные люди собственным детям меньше внимания уделяют. То-то смеху в посёлке было!
  Так вот, теперь, значит, чудак хотел взяться за поиск девочки и попросил какую-нибудь из её игрушек. "Совсем свихнулся, бедолага! Тогда шкуры на щенка променял, теперь хочет детскую игрушку вместо мяса", - подумал охотник, но пообещал принести такую вещь.
  Очень рассердился шаман, узнав о намерении чудака помогать, строго запретил охотнику принимать его помощь. "Коли дашь ему хоть одну вещь дочери, никогда её больше не увидишь! Вздумал чудак сам шаманом вместо меня сделаться, да только добрые мои духи отвергли его, вот он и ластится к злым. Задумал, верно, твою дочь им в жертву принести!". Испугался охотник и последовал указанию шамана, обошёл дом чудака стороной.
  Но миновал день, другой, а девочка домой всё не возвращается. Отец с ног сбился, бегая по лесу, а толку нет. Утром пришёл он к шаману и видит: дремлет тот беззаботно в тени, не беспокоится ни о чём. "Что говорят духи?", - спросил раздосадованный охотник. "Много мяса ты принёс, они его едят и молчат", - заявил шаман. "Моя дочь уже пятый день одна в лесу!", - закричал охотник. - Что же, надо было пожертвовать меньше, чтобы духи успели её спасти!?". Шаман вскочил на ноги и в гневе затряс своим посохом: "Как смеешь ты, глупец, говорить такое! Дочь твоя теперь пропала, и сам ты сгинешь, коли не принесёшь новой жертвы!". Засверкал охотник глазами, хотел было огреть старика и порубить его идолов, да не до того ему было.
  Побежал он к себе, схватил одну из выточенных деревянных фигурок, с которыми любила играть его дочь, и отправился просить о помощи чудака. Тот взял фигурку и ушёл в лес вместе со своим волком.
  На рассвете следующего дня вышли из леса чудак, дочь охотника и волк, и первым, кто их встретил, был шаман, собиравший травы. Прошипев проклятия, он поспешил скрыться у себя, а когда явились к нему обрадованные соплеменники чтобы прогнать вон, обнаружили его мёртвым. Как при жизни, лежал он теперь и молчал, а его идолы безучастно стояли рядом".
  Могила была готова. Много сил отняло её рытьё у Вокулера, и, как ни старался он работать с закрытыми глазами и экономить воздух, всё равно в комнате сделалось совсем душно и померк свет.
 - В награду за труд, время и терпение приобрёл тот чудак отличного друга, да беда в том, что не ведает никто о предательстве больше собаки, - продолжал старик. - Подлая душа волка живёт в сердце каждой собаки и ждёт удобного момента, чтобы дать о себе знать, наказать человека за злую шутку.
  Вокулер быстро засыпал землёй уложенный в яму труп и уселся рядом отдохнуть. Вскоре над могилой появился призрак её обитателя. Волк недоумённо вращал глазами, будто искал кого-то, и неприятно рычал, оскалив гадкие клыки, затем недоверчиво подошёл к поманившему его старику и вдруг успокоился, когда тот положил широкую ладонь между его ушей.
 - Ещё раз благодарю тебя, Вокулер! - улыбнулся старик и кивнул на волка: - Видишь, в нём больше нет злости, потому что теперь не может он ничего приобрести или потерять. Я назову его Янычаром, и он будет напоминать мне о тебе и моих сородичах, о дружбе и предательстве.
  Вокулер начал задыхаться, на его лице выступил пот.
 - И вам спасибо за интересные рассказы! - произнёс он. - К сожалению, мне пора уходить.
 - Да, я понимаю, - ответил хозяин комнаты. - Никто и ничто не заменит человеку дружбы другого человека, однако так уж заведено, что живые общаются с живыми, а мёртвые - с мёртвыми. Возможно, мы с тобой ещё увидимся, когда настанет время. До встречи, Вокулер!
 - До встречи! - повторил теряющий сознание Вокулер и поспешил выбраться из комнаты.
  До чего приятно вволю дышать прохладным свежим воздухом после удушливого жаркого дня! Вокулер делал шаг вперёд по тёмным коридорам пещеры, а охватившая его паника пятилась на шаг назад. В его сердце спряталась Грусть, будто он навсегда попрощался с хорошо знакомым человеком, но вслед за ней пришла Надежда. "Ты вовсе не попрощался, а сказал "До встречи!"", - утешала она своим нежным голосом. "Но до неё ещё целая жизнь, полная интересных приключений!", - подсказал опасавшийся смерти Разум, и тут же довольно заурчало древнее существо, услышавшее сквозь налаживающийся сон любимое слово.

  Удивительно, но и в лесу было по-прежнему прохладно. Спокойное Солнце, поднявшись в зенит, ласково согревало мир, выглядывая из-за лёгких облаков, ветер куда-то умчался, трава и деревья затихли. Выбившийся из сил, но счастливый Вокулер бросился на мягкий зелёный ковёр и крепко уснул, а тысячи любопытных глаз-бусинок рассматривали его и видели вместо страшного Человека, рыскающего по их дому в поисках мяса и шкур, такое же, как они, существо, наконец узнавшее лучшую грань Жизни.
  Появившиеся вечером стайки мошек и комаров разбудили Вокулера и заставили бежать домой, где он продолжил прерванный сон.

  Утром, следуя обещанию, Вокулер отправился в гости к Молли. Сидевшая на крыльце девочка обрадовалась приходу друга и сразу же увлекла его в шалаш пить чай с вареньем.
 - Я принёс твой кубик, - вспомнил Вокулер и достал игрушку из мешка. - Спасибо, он мне очень помог!
 - Если он тебе больше не нужен, положи его вон на ту полку, - показала Молли рукой, продолжая хлопотать с чашками.
  Вокулер подошёл к полке и принялся с интересом рассматривать расположенные на ней диковинные вещи небольшого размера: были тут старинные весы с двумя чашами, подвешенные на цепочках к поделённому посередине стойкой коромыслу, затем стояли неугомонные часы с маятником, наполнявшие тишину вокруг себя мерным тиканьем, рядом пристроилась расписанная яркими цветочками пузатая кукла-матрёшка, фальшиво отражённая в тщательно вымытом и без единой царапинки зеркальце, путавшем левую и правую стороны. За зеркальцем прятался уже знакомый Вокулеру фиолетовый мячик, совсем заскучавший без движения, и, наконец, стояла большая фляга, та самая, которую одиннадцать лет назад Вокулер подарил Персуле. "Интересно, есть в ней что-нибудь или нет?", - подумал он, взял в руки и аккуратно поболтал из стороны в сторону. Пусто.
 - Прости, пожалуйста... - страшно смутилась заметившая это Молли. - Эта вещь очень дорога мне...
 - Не беспокойся, я только подвинул её, чтобы уместить кубик возле мячика, - отозвался Вокулер и поинтересовался: - А что особенного в этом пузыре?
 - Однажды, пересекая горы, я сорвалась с выступа, сильно ушиблась и потеряла сознание, а проходивший мимо человек оставил мне эту флягу, - объяснила девочка. - Вода из неё спасла мне жизнь! Теперь я ищу того человека, чтобы поблагодарить за подарок, но не знаю, найду ли, ведь я очень плохо его рассмотрела.
  Причина, по которой "незнакомец" так скверно поступил, поспешив скрыться, была известна Вокулеру, и он не стал спрашивать об этом Молли. Помимо этого, он избегал задавать и те вопросы относительно неё, которые его действительно интересовали, опасаясь разбудить память Персулы.
  Как только Вокулер отошёл от полки, Кубик поздоровался со своим круглым другом и принялся ворчать:
 - Всё же непонятно, как удалось этому скверному мальчишке без моей помощи научиться разговаривать.
 - Я не ослышался, он действительно справился сам? - удивился Мячик и тут же усмехнулся: - Впрочем, ты, кажется, забыл, кто тебя выстругал и нацарапал на твоих сторонах буквы. А кто придумал буквы, ты помнишь?
  Кубик обиделся и не ответил.
 - Нечего дуться на правду, - примирительно заявил Мячик. - Мы с тобой только подсказываем знание, и, вероятно, не уникальны в своём роде, - и, желая порадовать друга, добавил: - Не думаю, что Вокулер освоил также письмо и счёт, так что ему ещё есть чему учиться у тебя.
 - Как видишь, он забросил учёбу, - отозвался Кубик, - однако я рад возвращению к вам, мои друзья, и нашей мудрой хозяйке!
  Сидевшие за столом Молли и Вокулер также обсуждали учение и искусство.
 - Со временем я научу тебя всему, что знаю, - заявила девочка, - ты запросто будешь рисовать, танцевать, сочинять тексты и музыку.
 - Да ну, зачем мне это? - возразил Вокулер. - Жизнь и без того прекрасна, к тому же слишком коротка.
 - Зачем?! - повторила возмущённая Молли. - Что же, по-твоему, лучше потратить её на нелепое ребячество, да? Жизнь неграмотного человека трудна и безрадостна. Вот послушай.

  "Жил в одной деревне бедный старый крестьянин со своей женой и сыном. Едва сын успел вырасти, отец сказал ему: "Бери-ка ты в руки косу да топор и начинай зарабатывать свой хлеб!". Соседи только горько усмехались над бедолагами: "Ходили в поле два вола, теперь ходят трое, а всё равно проку меньше чем от одного!". И правда, вот диво: чем они больше работают, тем меньше едят! "Давай-ка научимся мы без еды обходиться, и то дело будет!", - предложила однажды старуха, на что старик сердито ответил: "Так умеют только мёртвые, а мне ещё пожить хочется. Схожу-ка я лучше к своему брату, денег займу, а там, глядишь, и дела наладятся, коли поднапряжёмся дружно". Сын ничего на это родителям не ответил, считая что не в себе они от проклятой нужды, молча готовился к худшему, ведь хоть и был он парень молодой да крепкий, а всему есть предел, и его кости давно уже трещали, а мускулы ныли под отчаянным бременем.
  Двоюродный брат старика-крестьянина жил в этой же деревне, работал часовым мастером в собственной мастерской, изготавливал добрые часы, а после продавал их горожанам, так что деньги у него всегда водились. Брата он встречал невесело, долго качал головой, слушая рассказы о воловьем труде, обречённо махал рукой и отсчитывал родственнику несколько золотых монет, которые, как он знал, обратно к нему уже не вернутся. Жалко и глупо, конечно, да если не поможешь кузену, стыдно будет перед давно почившими бабушками и дедушками, в чьих глазах они всегда были словно родными братьями.
  Однако на этот раз часовой мастер, открыв крестьянину дверь, ещё с порога заявил, что денег больше не даст, потому как цены подскочили до небес, а проку с занятых денег всё равно не будет, коли нет головы на плечах берущего их. "Что же мне теперь делать?", - расстроился крестьянин. "Для тебя у меня совета нет", - сказал часовщик, - "а вот племянника могу забрать в подмастерья, чтобы не шёл он твоею дорогой". "Да как же это... Чтобы я отдал родного сына, помощника... Да ты в своём уме!?", - возмутился крестьянин.
  Вернулся он домой, всё жене рассказал. <Если есть у одного, то за это заплатил другой>. Подумали они вместе, да делать нечего: пуще прежнего взялась за них нужда, пришлось отдать сына в обучение.
  Новый подмастерье работы не боялся, но чтобы собирать часы требовались сообразительность, аккуратность и терпение, а он привык всё с наскоку и силой делать. К тому же тосковал он по дому и родителям голодным, потому хозяйский кусок в горло не лез. "Детей у меня нет, а ты, парень, мне не чужой, так что с радостью я тебе своё мастерство передам, лишь бы впрок оно пошло", - говорил мастер племяннику.
  Однако как с первого дня повелось, так и осталось: работа у подмастерья не спорилась, вредные шестерни и пружины сами выскакивали из его неловких больших пальцев и под стол закатывались, а мысли его на другом краю деревни в родительском доме обитали, так что наука шла мимо. Старый мастер раздражался, а его добрая жена горестно вздыхала, ведь нужда и до их дома добралась, лишние рты начала искать.
  Когда учение подходило к концу, часовщик совсем помрачнел. "Надо бы парня в мастера выводить, а он не готов", - сказал он жене. "Ну и повремени, пускай ещё подучится", - предложила она. "Увы, теперь мне ясно, что не быть ему добрым часовщиком, сколь ни учи", - сказал мастер. "Тогда не мучай ты себя и его, устрой экзамен, а там видно будет".
  Так и поступил мастер: велел он подмастерью самостоятельно изготовить большие настольные часы, качество которых проявит его навык и подведёт итог учению. Крестьянский сын как услышал про конец учению, обрадовался, живо взялся за шедевр, и пока собирал часы, думалось ему о доме, а не о механизме.
  Через несколько дней получил мастер работу и принялся её осматривать. К его большому удивлению, часы тикали, стрелки, то спеша то отставая, вращались, показывая приблизительно верное время, корпус был добротный, тяжёлый, так что лезть в механизм, связываясь с ним, желания не возникало. Неохота было придираться к мелочам, губить парня, и часовщик устроил прощальный вечер, на котором провозгласил племянника мастером и разрешил ему открыть собственную мастерскую.
  На следующий день молодой мастер покинул дом учителя, а изготовленные им часы, оставленные дяде в подарок, взяли да и испортились совсем. Услышав страшный скрежет, к ним подбежала жена часовщика и увидела, что стрелки вращаются с разной скоростью независимо друг от друга, а из-под корпуса на лакированный столик вытекло изрядно машинного масла. Подошёл и старый мастер; он сначала нахмурился, а после достал свои инструменты и разобрал шедевр.
  Что он увидел внутри часов! Одна из главных больших шестерней, передающая вращение остальным, сточила зубья нескольким маленьким колёсам и сама при этом повредилась. Ещё до того как извлечь испорченные колёса, опытный глаз старика определил, что они совершенно неправильно подобраны друг к другу, однако главной причиной столь скорой поломки оказалась сильно затянутая крепкая пружина, совершенно непригодная для часового механизма. "Глупый царь и жестокий народ!", - пробормотал старик и хватил часами по полу. "Что случилось?", - спросила его жена, прибежавшая на шум. "Я провозгласил недоучку мастером", - ответил старик, - "и теперь он опозорит моё имя, наводнив округу подобным барахлом!". "Не расстраивайся так", - улыбнулась женщина. - "Просто ты не заметил, как относился этот парень к твоему ремеслу. С малых лет он считал истинной работой только труд в поле да на дворе, а у нас оставался из уважения к отцовской воле. Теперь-то его не заставишь собирать часы!".
  Так и вышло: крестьянский сын снова взялся за плуг и топор, старый часовщик продолжал собирать добрые часы и никто ему больше не мешал, а нужда как затягивала пояса людям, так затягивает их поныне. Всё вернулось на свои места".

 - Обычная история из жизни, - буркнул Вокулер безрадостно: ему вспомнилась родная деревня.
  Молли заметила, что её рассказ тронул слушателя, и улыбнулась:
 - Ну да, обычная. Разве это делает её плохой?
 - Не знаю, - признался Вокулер. - Зачем мне слушать о том, чего полно вокруг или вообще меня не касается? Я люблю рассказы о древних людях, неведомых странах и существах.
 - Тогда представь себе, будто ты - древний мальчик Вокулер и живёшь в пещере, - не унималась Молли. - Вот сидишь ты у костра, хотя давно должен спать, ведь уже поздно.
 - Почему поздно? Раз мы это придумываем, пусть будет день, - возразил Вокулер. - Что я там ночью увижу!?
  Молли нахмурилась.
 - Не перебивай. Вернись в свою пещеру и не отвлекайся. Поздно, потому что днём у древних людей нет времени рассказывать сказки, а умение видеть или слышать не зависит от одних только глаз и ушей. Итак, ты сидишь у костра, и тут к тебе подходит мать и велит отправляться спать. Что ты ей отвечаешь?
 - Я сейчас не хочу спать, - ответил Вокулер за пещерного мальчика. - Дай ещё немного посидеть у костра. И я даже не прошу разрешения погулять, хотя очень хочется.
 - Нет, ложись спать немедленно, иначе утром тебя не добудишься, а ведь с первыми лучами солнца ты должен отправиться с отцом на охоту. Закрывай глаза, а я расскажу тебе что-нибудь интересное.
  Посмотрев на Вокулера, Молли с трудом подавила смех, ведь он действительно закрыл глаза и приготовился слушать.
 - Тебе рассказать об охотниках на оленей или про то, как сто лет назад один гончар вылепил горшок высотой с лошадь?
  Вокулер не знал, что выбрать, но Молли пришла ему на помощь:
 - Ты, конечно, хорошо вжился в роль первобытного мальчика, Вокулер, однако для театра этого будет недостаточно.
 - Почему? - мальчик открыл глаза. - Что такое театр? Ты же собиралась рассказать мне историю.
 - В том-то и дело, что ты хочешь послушать о первобытной жизни, а пещерный мальчик Вокулер - нет.
 - Это нечестно, - расстроился Вокулер. - Я хочу и он хочет. Откуда ты взяла, что ему неинтересно?
 - Да ведь для него она "обычная история из жизни". Он живёт в дикой природе и каждый день видит оленей, а его дед - гончар, который никак не заманит внука за гончарный круг.
  Доводы девочки были убедительными, поэтому Вокулер не стал спорить.
 - Да ладно, - надулся он. - Не хочешь рассказывать - не надо.
 - Дело в другом, - примирительно ответила Молли. - Древние люди сочиняли сказки про оборотней, средневековые бедняки роднились с благородными дворянами, а сегодня на слуху у детворы одни лишь чудесные герои и писаные красавицы. Сказка таит в себе мечту своего времени, но мечта и сказка умирают, если сказочник не научит воплощать историю в жизнь.
 - Что же твой рассказ о часовом мастере не научил меня собирать часы? - продолжал вредничать Вокулер.
 - Он учит совсем другому. Он о том, что всё в жизни должно находиться на своих местах, и только тогда люди будут жить в гармонии и счастье. Если крестьяне сделаются мастерами, кто будет крестьянами? Крестьяне стремятся стать мастерами тогда, когда жизнь становится невыносимой, а так получается, если нынешние мастера вышли из крестьян.
 - Ты меня совсем запутала, - проворчал Вокулер.
  Молли вздохнула, набираясь терпения, а его у девочки было очень много, и принялась объяснять на простом примере.
 - Вот ты прыгаешь целый день на стуле и к вечеру у него ломается ножка. Что ты станешь делать?
 - Возьму другой стул, а сломанный пущу в костёр.
 - Ишь какой! В конце концов у тебя останется последний стул, который тоже сломался. Что тогда?
 - Тогда придётся его ремонтировать.
 - А ты умеешь?
 - Ну... - Вокулер замялся. - Сделаю как-нибудь.
 - Допустим, стул ты починишь "как-нибудь", а вот с часовым механизмом не справишься, и тогда без помощи часового мастера тебе не обойтись. То же самое и с бедными крестьянами: когда им становится нечего есть, они начинают подозревать, что король не справляется с управлением, и тогда потихоньку лезут наверх по социальной лестнице, свергают нерадивого монарха и берут управление в свои руки, вот только лучше от этого не станет.
  Тут было о чём поразмыслить, и так как Вокулер особо не задумывался раньше над подобными вопросами, он не стал поддерживать поднятую тему. Да что вообще об этом думать, когда людей так много и у каждого человека своя мечта, своя цель в жизни, - хоть разорвись, вряд ли удастся навести порядок. "Своя мечта... Всё на своих местах... А что если мечта ждёт человека в том месте, где ему следует быть?".
 - Откуда ты взяла эту историю?
 - Они рассказали, - Молли слегка встряхнула в руках часы.
 - Часы не умеют говорить, - недоверчиво покачал головой Вокулер.
 - Вы слышали, друзья? - возмутился Кубик. - Едва научившись ворочать языком, этот глухой невежда рассуждает о нас с вами!
 - Да ещё с такой уверенностью! - сверкнуло Зеркало.
 - Мы не умеем разговаривать! Ха=ха! - передразнила Матрёшка.
 - Когда бы мы не умели говорить, - бесстрастно заскрипели Весы, - как тогда Молли узнала бы эту историю от Часов?
 - Главное, друзья, что мы умеем думать, - подчеркнул Мячик. - Если находишь время подумать, тогда непременно найдёшь и нужные слова.
 - Конечно, как мы с тобой - нет, - согласилась Молли, - и всё же любая хорошая вещь, если узнать её поближе, может многое рассказать. Вот ты познакомился с часами. Опиши мне их, пожалуйста. Назови самые главные их черты.
 - У них круглый... круглый диск внутри, за стеклом, - бросив взгляд на часы, ответил Вокулер.
 - Циферблат, - подсказала девочка, но тут же про себя пожалела о своей поспешности, потому что формальность вредит девственному взгляду.
 - Да, циферблат. По его краям нарисованы цифры, на которые указывают три острые стрелки. Эти стрелки постоянно выбирают новые цифры и перемещаются к ним. Снизу туда-сюда раскачивается диск, подвешенный на прутике. Ещё они трещат... Это всё, что я могу сказать о часах.
 - Этого вполне достаточно! - похвалила Молли. - Ты не только назвал основные особенности часов, но и верно подметил поведение стрелок и маятника, - ты вплотную подошёл к сути предмета. Вот, взгляни ещё на устройство, обеспечивающее работу часов.
  Девочка распахнула заднюю крышку часов и подвинула их к удивлённому Вокулеру. Ему захотелось проследить назначение и функцию каждой шестерёнки, но их было так много, что у него просто разбежались глаза. Он словно попал в толпу куда-то бегущих и галдящих людей и не мог сосредоточиться.
 - Обрати внимание: шестерёнка, вращающаяся влево, крутит соседнюю вправо, - сказала Молли. - Это - один из важнейших принципов, лежащий в основе не только часов.
  Под натиском неугомонных зубчатых колёс нетерпеливый Вокулер вскоре потерял надежду проникнуть в тайну устройства часового механизма и отвёл глаза.
 - Я всё ещё не понимаю, как часы могут рассказывать истории.
 - Это потому что твой интерес к работе механизма затмил размышление о назначении прибора, - ответила девочка. - Сначала у людей возникла потребность измерять и описывать время, и только после они придумали решение поставленной задачи. Причём изобретая что-то новое, мастера всегда опираются на хорошо известные им детали окружающего мира: круглое солнце подсказало форму циферблата, а постоянное течение времени с упорядоченным повторением одних и тех же свойств вроде времён года отражено в поведении стрелок. День сменяется ночью и наоборот, благодаря этому мы ощущаем ход времени, а часы работают - "ходят" - за счёт колебания маятника. - Девочка вдруг сменила тему: - Покажи, пожалуйста, как ты научился играть с мячиком.
  Удивлённый Вокулер подошёл к полке, взял мячик и подбросил его вверх, затем поймал, кинул на пол и снова поймал. Вернув игрушку на место, он снова уселся за столом напротив Молли.
 - Такая игра напоминает спор, - пояснила девочка. - Когда ты подбрасываешь мячик вверх, он стремится упасть, а когда роняешь, он пытается подняться. Так же спорят между собой соседки-шестерёнки, о чём я уже говорила.
  Я не знаю почему, но мастера составили циферблат всего из дюжины часов, хотя сутки состоят из двадцати четырёх. Наверное, это черта справедливости: день и ночь получили собственный круг. Также это напоминает о том, что время бесконечно и каждый его миг уникален, а запись времени посредственна.
 - Как это? - не понял Вокулер.
 - Если долго сидеть в пещере, то такие вот часы не подскажут тебе, день сейчас или ночь. При помощи этих двенадцати цифр можно дать информацию о любом моменте жизни, но всегда требуются дополнительные сведения: день это или ночь, какой год, месяц, число, о каком месте идёт речь. Сейчас, например, девять часов тридцать семь минут. Пусть пройдёт тысяча лет, но и тогда рано или поздно наступит девять часов тридцать семь минут, причём дважды за каждые новые сутки. Теперь я уточню: девять часов тридцать семь минут утра пятого октября две тысячи восемнадцатого года. Я сказала всего двенадцать слов и с их помощью выделила шестьдесят возможных секунд для определённого промежутка из бесконечного количества времени. Добавим ещё два слова: "северное полушарие", и это означает, что речь идёт о похолодании и уменьшении продолжительности светлого времени.
 - Я думал, осенью всегда холодно и темно.
 - Нет, Вокулер. В южном полушарии всё наоборот, и самым тёплым месяцем является январь, а сейчас там начинается весна.
  Необычно, конечно, и всё же Вокулеру было неприятно слышать что-то о чужой стране. Какое ему дело до чудаков, называющих осень весной, когда вокруг столько интересных "своих" явлений!
 - Итак, появлению часов предшествовала потребность в их существовании. Они были созданы мудрыми мастерами, вложившими в них свои представления о мире, и донесли мудрость своих создателей до нас, приумножив её в контексте меняющегося мира и взгляда потомков на него. Проникая в замысел предмета, ты начинаешь слышать его, а если находишь ему новое достойное применение или вносишь разумные улучшения в конструкцию, то уже сам учишь его.
 - А разговаривать умеют все вещи, не только часы? - поинтересовался Вокулер.
 - К сожалению, нет, - вздохнула девочка. - В последнее время становится всё больше бесполезных вещей, придуманных бездарными людьми из стремления к славе и деньгам. Такие предметы не могут говорить. Кроме этого, - девочка начала загибать пальцы, - изготавливаются немые тени знакомых вещей, например электронные часы; появляются вещи со вздорным замыслом, - они могут что-то порассказать, но верить им нельзя; наконец, далеко не всегда человек бывает готов понять тот или иной замысел. Да, ещё молчат те вещи, на которые ты сердишься.
 - Как можно сердиться на вещь?
 - Очень просто. Раз уж ты познакомился с часами, их для примера и возьмём. Скажи, если тебе очень хочется погулять, но едва ты открыл дверь, пошёл долгий проливной дождь, что будет с твоим настроением?
 - Оно испортится, - неприятно ведь, если так получается, - ответил Вокулер.
 - Понятно. Тогда скажи мне, для чего вообще людям понадобилось определять время, ведь можно играть и мастерить пока светло, а с наступлением сумерек нырять в кровать до утра?
 - Ты же говорила: чтобы объяснять другим время, когда произошла та или иная история.
 - Верно. Только кроме информативной есть у времени и указательная функция. Например, я говорю тебе: "Давай встретимся завтра в три часа дня". Как тебе это понравится?
 - Очень понравится! - улыбнулся Вокулер. - С тобой интересно!
 - Спасибо! - смутилась девочка. - А вот другой пример: каждый будний день школьник должен к определённому времени появляться в школе для прохождения уроков, причём плохая погода, если нет особых указаний, не отменяет этой обязанности. Некоторые ученики называют своё расписание мучением.
 - Можно разрешить каждому приходить по желанию и в удобное время, тогда все будут довольны, - предложил Вокулер.
  Молли покачала головой.
 - Что же, ты предлагаешь учителям целыми днями сидеть в школе и ждать учеников? Тогда им придётся работать круглые сутки, ведь кому-то из школьников удобно будет учиться ночью.
 - Ночью принято спать.
 - "Принято", - повторила Молли. - Вот то, что принято и о чём все знают или должны знать, называют условностью или системой. Представь: зашёл ученик в класс и учитель начал объяснять ему урок, а тут через два часа появился другой ученик. Что делать учителю: начинать объяснять урок сначала, ведь второй ученик его пропустил, или продолжать дальше с места остановки?
 - Продолжать, конечно.
 - Тогда второй ученик что-то упустит и не сможет после ответить на вопросы учителя.
  Вокулер открыл было рот, но девочка сразу опровергла возможные предложения:
 - Нет, первый ученик не обязан рассказывать нерадивому товарищу начало урока. Может, конечно, но это вероятно окажется дурной услугой. Приставить к каждому ученику отдельного учителя тоже не получится, потому что количество школьников всегда превышает количество педагогов. Наладить совместную работу множества людей помогает опирающаяся на расписание система. Её строгость попирает желания участников, но взамен воспитывает в них силу воли и ответственность перед другими людьми. "Мучение"... А если столкнутся два поезда и погибнут люди, - это будет мучением?
 - Конечно!
 - Правильно! Поезда столкнулись из-за нарушения расписания. Один из машинистов был голоден и потому внепланово остановил свой поезд в районе населённого пункта с целью купить что-нибудь перекусить. Он оказался среди выживших, потому что во время катастрофы находился в магазине, и это несправедливо, ведь если бы он следовал системе, аварии вообще не было бы. Впрочем, давай пока закончим распутывать этот бесконечный клубок размышлений, - сказала Молли, обратив наконец внимание на уставшее лицо Вокулера. - У любого явления есть хорошая и дурная стороны, поэтому время от времени может возникнуть потребность нарушить ту или иную систему, но это очень сложная тема, связанная с огромным количеством других сложных и важных тем.
 - По-моему, она его балует, - недовольно проворчал Кубик. - Разве можно обрывать такую важную беседу, когда впереди ещё целый день!
 - Вероятно, острота твоих углов не позволяет тебе понять некоторые простые вещи, - усмехнулся Мячик.
 - Что ещё за "вещи"? - насупился Кубик.
 - Рано или поздно люди умирают, поэтому они не могут себе позволить беседовать друг с другом все дни напролёт, - пояснил Мячик. - Им нужно ещё двигаться, работать руками, путешествовать, смотреть на небо, наконец.
 - Скакать вверх-вниз, да?
 - Это тоже. Человек беспрерывно размышляет по ходу жизни...
  Спор внезапно прервало Зеркало:
 - Смотрите, сюда кто-то идёт!