Сорока - дозорный

     Солнце  начинало склоняться  к западу и от  деревьев, кустов  потянулись  длинные  тени, вперемешку с  потускневшими золотисто -  мягкими  бликами. Вечерело. Сгущались сумерки. В  вечернем  небе показалась  полная  серебристая  луна и мерцающий  блеск
крупных синих  звёзд  заливал всё кругом  холодным  синим светом.
Тропинка  наискось  режет  луговину, крепко  набитая ногами грибников,  рыбаков и  охотников.
  По  луговине  Сергей  Николаевич  Артёмов  пробирался к лесу уже почти  ночью. Небо становилось тёмно –фиолетовым. Лунным серебристым  светом залилась  вся  опушка и дальние уголки болота, контуры темнеющих кустов на ней. Прислушивался к таинственным шорохам и  звукам  ночного  леса.
Новенькую, недавно  приобретённую  винтовку, чтобы  не вызывать  подозрение нёс в  разобранном виде под  брезентовым плащом. 
С большим  нетерпением добрался до лесной опушки. Рукой  смахнул со  лба капельки холодного  пота, присел на  обветренный, скользкий от  слабого  морозца  ствол  поваленной  бурей  сосны. 
Трясущимися  от  волнения  руками  собрал  двустволку. Озираясь по сторонам, прислушался. Вздохнул с  облегчением. Ночная  тревожная  тишина воцарилась в лесу. Оцепеневшие деревья стояли, как  часовые охраняли  опушку.   
«Ну, славу  богу!  Никто не  видел! – подумал  успокоено « браконьер -  охотник».
И  ему вдруг  вспомнилось, и он живо представил печальные  глаза жены Светы, её  пророческие  слова: чувствует моё  сердце, неладное, наживёшь ты  беды, со своей охотой.
 -Не  каркай! – зло  бросил Сергей,  уходя в лес.
Охота  на  глухарей была  запрещена повсеместно. Но этот  запрещение Сергея Николаевича не  касался – это для  других! Меня с ними  равнять нечего! Меня на эту  высокую  должность
. в области утверждали!  Представитель администрации! – высокопарно говорил сам с собой Сергей, и  расплывался в  самодовольной  улыбке.
….Он нагло  на глазах у  односельчан, с весны до самого  ледостава ловил сетями  рыбу, не брезговал и электрическим шекером. На  робкие замечания соседей  заявлял: - Природа должна служить  хорошему  человеку.
….Спортивной страсти в охоте не  находил. Романтики в ней не видел. Красоту  природы совсем не понимал. Никаких ограничений не  признавал. Бил всё, что летает, плавает, под  руку попадётся. Пощады ни  зверю, ни птицы не  было, потому без  добычи приходил домой  редко. Когда  охота выпадала не удачно, возвращался совсем угрюмым, недовольным, злым.   
- Сорока- дозорный на верхушке бородавчатой берёзы без умолку, 
словно предчувствуя неминуемую  беду.
- Эта, тварь белобокая! Трещит и  трещит- мочи нету! И чего ей, середь  ночи не спится! – недовольно  буркнул  Сергей.
- Эх, глупость людская! Всякие  запреты, хотят  дичь для потомков сохранить! – лениво  покачал  головой. Лес  или речку на  замок не запрёшь! 
В  нашем царстве – государстве чиновники миллионами воруют. А я тут… И он безнадёжно махнул рукой, как бы оправдывая свои опустошительные набеги в заветные места леса, в природу своего края.   
   Бледный  лик  луны скрылся, потонул в  потянувшихся с востока  облаках. Подмораживало. Близилось раннее  утро. Небо, слегка просветлела на  востоке.  В  глубоких заревых  сумерках густо повалил мокрый  снег. Снег был белый – белый, ослепительной белизны. Зашуршали на  болоте сухие  плети сабельника. Далеко раздавалось деловитое  постукиванье  красноголового  дятла. Прилетела стайка с красными грудками
птиц – снегирей, уселись на  кусте  можжевельника –  красное  пятно на  белом фоне  падающего снега, словно живые  цветы. Послышались крики, возня и тихие  скрипы. Снегири покачивались, поклёвывая  последние  ягоды, как  привет от щедрой  тёплой осени.   
 Снова  застрекотала  часто, резко постовой - сорока, что с веток посыпался свежий снег. Довольная  тем, что на её  сигнал обратили внимание, птица снялась с  куста  ольхи и  полетела в сторону реки  Клязьмы.
А  возле  могучего  дуба на свежем снегу – один за другим маленькие самолётики приземлились. Это  чуткая  ворона  расхаживала, ставила метки, прислушивалась: далеко ли ещё до весны.
Ближнее к  опушке болото, казалось  белой  накрахмаленной  скатертью из  свежего  снега. Свет  неяркой зари нежно разлился над опустевшим  болотом. 
Сергей замер. У него почему – то  перехватило дыхание. Даже во рту от  волненья пересохло.
-Ага! Вот оно! Началось!
Будоражили опустевшую душу  таинственные коленца глухариной песни. Недалеко, в  соснячке  раздалось:» Тек… тек… тек». Затем явственно ударил крепким клювом  матёрый глухарь, сухо, протяжно скрипнуло, заскрежетало в  болоте, и  полилась негромкая песня  царственной  птицы.
- Во время, стало быть, приспел! Обрадовался! Даром, что ли, я сюда, в глушь  тащился?
Дрожащими руками снял с плеча ружьё. Торопливо вложил два  патрона, в оба  ствола. Взвёл  курки. И, медленно поведя из стороны в сторону, осторожно переступил с  ноги на ногу. А затем неслышно шагнул в сторону глухариного тока, умело  прячась за  чахлыми сосёнками, зарослями сухого багульника, кустами голубики.
Глухарь снова  щёлкнул клювом, словно  костяным черешком об медный  таз. И – тишина, нарушаемая лишь  сорочьим  стрекотаньем.
Сергей,  торопливо шагнул в кусты, остановился, выжидая длинную, как ему показалось, паузу в тихой  песне царственно - красивой
птицы.
Снова заскрежетало, послышалось, словно мелодичное журчание ручейка. Затем  раздалось:» Чур – бур – тур! Чур –бур- тур! Шчи – шчи –шчи!». 
Сергей,  считал  себя опытным следопытом, хорошо  знал, что   именно в это время, длящееся не  более трёх –четырёх секунд, глухарь, закинув голову  назад, и широко  раскрыв  клюв, действительно становится ко всему глухим и слепым, в эти секунды к нему  можно подойти не замеченным.
Сергей, сжавшись, словно тугая пружина, как только заслышал эту самую удивительную песню, сделал большой ловкий прыжок, но видно, чего – то не рассчитал, или уж случай такой вышел…   
Споткнулся, приземляясь, он  скользнул к болотной  кочке, на  ледке. Ружьё выскочило из  рук и с силой ударилось торцом ложи в  корягу. Предрассветную лесную  тишину раннего  утра потряс оглушительный выстрел…
Долго лежал Сергей, так называемый Николаевич на  моховой снежной постели, превозмогая обжигающую боль. Горело огнём плечо, грудь, шея. Он почувствовал, как набухла  рубашка от крови.
    Очень – очень хотелось пить, теряя силы, пытался подняться и не мог. В голове кружилось, к горлу подступала тошнота, губы пересохли от  мучительной  боли.
Горе – охотник  сознавал только то, что здесь на глухом  топком пяточке болота, среди чахлых  кустов, вдалеке от деревни, от жилья, от людей, так  нелепо настигает его  смерть.
Превозмогая  адскую  боль, последним  усилием Сергей перевернулся на спину и потерял  сознание.
Он  долго – долго лежал с закрытыми глазами в забытье. Но, вот,
медленно приоткрылись веки и  потускневшим взглядом Сергей увидел, что на  чахлой невысокой берёзке ошалело стрекотала сорока. Постовой объявил  тревогу, потревоженная громким выстрелом.
- Эх, накаркала!
    Веки сомкнулись, голова бессильно опустилась на грудь.
        Сергей  не  мог  знать, что слишком  громкий стрекот  сороки привлёк внимание людей, местный  егерь Владимир Иванович заинтересовался необычным поведением сороки.
 Егерь подобрал почти безжизненного Сергея, вынес на себе его на дорогу и на машине отправился в районную больницу.
....- Ах, какая умница сорока человека спасла. А  мы её  трещёткой, балаболкой называем. Живи и дальше рядышком с нами. Как жила. Как  хочется.
И вдруг над  головой, как из автомата: «Черррр…Черррр…Черрр».
И  откуда, скажи, взялась? Ну, сорока, ну, бесшабашная  балаболка!