Напиши о наc...

Владимир Герасимов               
                Памяти земляков моих ушедших.               

                НАПИШИ О НАC ...

Конец душно-знойного июля и начало благодатного августа с его зарождающейся свежестью Павлов любил всегда. Особенно любил он это время в далёком безмятежно-мечтательном детстве.  Уходящий летний месяц той поры,  был памятен не только последними знойными,  лениво - безветренными денёчками, когда можно было вволю, после дел домашних сельских, а в особенности  после сенокоса, купаться в родном  озере, но и тем,  что была возможность в свободное время серьёзно заняться рыбалкой  бреднем. Жара ближе к вечеру  обычно спадала – уходила  поближе к лесам  да  полям-лугам дальним, уносила с собой духоту.
Карась, что в изобилии водился в местном озере, подавался  ближе к берегу, там, где мельче, в островки  травы, что в летнее жаркое время поднялись зелеными куренями  вдоль всего берега. В особенности карасю давно приглянулись «коровьи пляжи», места водопоя  животных. Скот в это время любил заходить в воду и подолгу там стоял, спасаясь от  назойливого овода, который  был  в этот период  особо агрессивен. Деревенские давно подметили, что  через часок-другой  на это место непременно  «приходили» обитатели водного царства.
 Было чем поживиться карасям,  неплохой стол всегда «был накрыт» после ухода  скота на пастбища. Этот момент  активно использовали местные мужики, а в их отсутствии, этим с большим удовольствием занималась подрастающая  разнокалиберная деревенская «гвардия». И конечно,  сильно гордилась – а то, добытчики, кормильцы.  Надо сказать, гордость эта  обоснована:  подчас ребятам серьёзно везло. Уловы были довольно приличными - хватало на уху и  жарёху  всем: и  основной  «бригаде», что с бреднем «ходили», и крутящимся около «подсобникам». Весомые уловы уносились с берега озера-кормильца в рубашках или сатиновых летних штанах.
С каким достоинством растекалась ребятня по сельским улицам, неся на  плечах честно заработанный пай,  которому будут рады дома.
В эту славную пору любил Павлов тогда и «бригадные» походы в лес, который манил  грибным  запахом.   Особенно хорош был светлый берёзовый лес в ту пору, когда  начинали  выбегать на край  солнечно-ягодных  подлесков  сырые грузди.
 
Именно об этом вспомнил сейчас Андрей, глядя за окно скорого поезда, который нёс его  на малую родину в  его далекое детство. Он ехал, чтобы в кругу родных и близких  отметить памятную дату – сто лет со дня рождения его любимой бабушки, которая покинула бренный этот мир девять лет назад.
Снова подошёл август с   духмяным  запахом свежескошенного сена на сеновалах , со стойким запахом  укропа и поспевающих яблок.  По садам – огородам  смешано пахло всем поспевающим, радовали сочными красками набирающие силу осенние цветы. Пахло еще чем-то непонятным, но таким родным и земным.
Павлов вспомнил, как эти дни любила его бабушка – уральская казачка   Дарья, « Дарья – солдатка»- так звали только ее в родном селе, хотя солдаток и вдов  в селе  и округе было   предостаточно.  Андрей помнит, как она всегда ждала с каким-то особым нетерпением и боязнью этот осенний месяц.  И не только потому, что  в августовские дни   был её день рождения.  Она всегда говорила:  «Мне кажется, детки, что это последний месяц моей жизни, последняя осень». Сколько он помнит  детство  – раньше её день рождение проходил незаметно, буднично, в осенних трудах и заботах. В разгаре сенокосная пора, тяжелая выматывающая работа. А если в этот период зависали над округой «обложные» дожди, приходил «сеногной»,  какие уж тут радости, не до веселья и праздников было. Так  рассказывают было и до войны, когда семья была в полном составе, так было и после войны, когда за столом  горько-праздничным  пустовали места мужа и сыновей-соколиков её, подружек закадычных и   соседей – воинов. И только на закате жизни, когда радости от бытия земного становилось все меньше, а дум и забот всё больше, (нет, не о себе, а о внуках и судьбе их), стала  она радоваться дню этому загодя, ждать как светлый престольный праздник.



 Так было и на её семидесятилетие.  Решила она сделать  этот осенний день праздником не для себя, а для своих друзей и близких. Чтобы помог этот день хоть немного подняться над серостью будней и забот, чтобы брызнул он в душу  красками ярко-грустных воспоминаний о жизни довоенной, о поре, когда они были все молоды, здоровы и счастливы, а главное были вместе с близкими и любимыми.  Будучи по природе своей натурой неуёмной и деятельной, Дарья Матвеевна стала готовиться к празднику своему основательно и загодя.
И улыбаясь, рассуждала: радость так радость, пусть будет всё по-простому, но от души. Что можно было приготовить в такую пору, какие разносолы –деликатесы, поставить на стол званый, праздничный. Конечно, должна быть «королева» - молодая картошечка. А как без грибочков в пору эту - будут и лисички и боровички жареные, груздочки  и огурчики малосольные.
Непременно караси в сметанке, сало соленое и копчёное, и  окрошечка  холодная.   И  удивит она всех блюдом, что когда-то в детстве до революции ставила на стол её мама на Пасху – поросёнок  цельный  начиненный  капусткой  квашеной,  да с хреном. Поросеночек  уже ждал своей участи в стайке на особом рационе.  К столу будет подано пиво хмельное домашнее, да брага зрелая ядрёная. Будет вино и водочка. Всё в меру, но сытно и  пьяно,- говорила тогда бабушка. Так оно и было - вспомнив то давнее застолье, Павлов улыбнулся, и на душе стало тепло. Столы тогда накрыли на небольшой прибранной ограде, что радовала еще приличным травяным ковром.
Прибыли родные и близкие, были соседи и друзья, солдатки-подруги.
Настроение за столом  торжественно-радостное, прежде всего от  встречи этой и единения, от  той теплоты и атмосферы, что уже царила за столом, который радовал простотой, но изобилием.  Разговоры  сразу стихли, когда поднялась тогда Дарья Матвеевна. Поднялась степенно, ветрами и жизнью иссушенная стройная, казацких кровей, всё повидавшая женщина.
Начала просто, но слова её входили в сердце каждого, кто присутствовал на простом  торжестве:
-Да, любезные мои дети и внуки, друзья и подруги, соседи дорогие. Мой сегодня праздник и душа моя счастлива, светлее стала от того, что вы все здесь,  со мной. Сердцу моему шибко хочется, чтобы во главу стола этого хоть на минуточку присел бы  муж мой  Василий Прокопьевич,  а рядышком сыночки старшие, да соседи – воины, что в годину тяжкую ушли вместе шляхом пылящим. Чтобы глянули они на  то, как мы живём,  как вокругом  поднялось всё и похорошело, как поднялись и возмужали дети и внуки  солдат –защитников. И на нас бы глянули, на лебедушек своих - что с нами сделала война проклятая.  Многих  своих родных не увидели бы они за столом  праздничным – погибали не только там, на полях кровавых ратных, погибали и в тылу.  Погибали от горя  и работы непосильной, от того что жили голодно, отдавая последнее фронту и деткам нашим. Но мы бы сегодня с гордостью сказали им – мы  сдюжили, выжили и детей подняли, и не посрамили  солдат наших. Вот за это давайте и  выпьём.   За нас выпьем, за Память и за  тех, кто завсегда встает на защиту Отечества нашего и громит супостата, взашей  гонит  его с позором с земли русской святой.
Всегда немногословная, немного даже суховато – замкнутая, занятая вечными делами, удивила тогда эта простая  деревенская женщина  словами своими  тех, кто был за столом, прежде  удивила  родных. Загорело тогда в груди у Андрея от слов  этих и от гордости, что есть у него такая бабушка, что он принадлежит к родове этой, что всё вынесла в годы лихие.
Чувствовалось, что слова те  близки стали и всем гостям, приняли их души  присутствующих, приняли с благодарностью – так как  было сказано  то, о чём думал каждый сидящий за праздничным столом. Через какое-то время, когда  закончилась очередная застольная песня, заговорила снова бабушка. От пива хмельного и от песен душевных она была уже не такой скованной. На  лице был румянец  и она чаще улыбалась.
-Ещё буду говорить,- хочется мне сегодня говорить, глядя на всех вас. За всю жизнь выговориться хочется. И кто знат,  будет ли тако   застолье ещё в моей жизни и сберетесь ли вы все. Под Богом ведь ходим,- Дарья Матвеевна ненадолго замолчала, с теплотой оглядывая  дружное застолье. Потом, снова тихо заговорила:
-Буду говорить сейчас о тех, кто за столом этим, кто был со мной в жизни этой непростой завсегда рядом, плечо подставлял, крохой  последней делился с детьми моими.
Вот сидит со мной подруга моя Груня Соловьева. Она завсегда рядом. Молчалива и надежна. Те, кто помлаже,   видят всегда Груняшу в одном одеянии – в темных одежах с длинным рукавом, да платок тёмный, подбирающий давно седые волосы. А вот те, кто старше, ровесники наши, помнят Груню другой. С баской русой косой, веселую   девчину и песенницу.  Без её песен не обходилась не одна вечеринка, ни в то время когда единолично жили, ни после революции.  Огонь – девка была, сарафаны яркие носила, парнями хороводила.  Даже чуть Василия моего не увела однажды,- и бабушка улыбнулась, прижала к себе   сидевшую рядом седую  женщину:
-Помнишь, подруга?
-А одёжу  таку  носить она  стала, чтобы  скрыть следы  от  ожогов страшных, что на теле и на руках.  На заре новой власти  спасала  она с двумя комсомольцами  хлебушек артельный семенной  из горящего амбара на бригаде, где дежурили  по ночам.  Кулаки - мироеды  убили тогда одного из них и подожгли амбар. Обгорела певунья наша и  с косой пришлось распроститься. Но она сильная, поднялась  - трактористкой  стала, в бригаде со мной работала, закоперщицей во всём была. Семью создала, мальчонку в двадцать четвертом родила, через  год девчушку – красавицу, материну копию. Сгинули они всё в войну:
Семен вместе с моим Василием под Смоленском в сорок третьем, Федя- старшенький, еще раньше под Москвой. А Катерина, радистка – партизанка, погибла где-то в белорусских лесах. Вот такая доля у подруги моей. Но не сломалась она, потому что понимала – жить надо, потому что не одна такая. Племянника-ленинградца нашла, что остался один без родителей. Подняла, на ноги поставила – Витька то её теперь капитан, на Балтике служит. Давайте,  люди добрые, выпьем напитка хмельного за  Агрепину  Степановну, за таких, как она.  Я так понимаю - бабы крепко подмогли отечеству и в этот раз, твёрдо стояли вместе с мужиками нашими, вместе донесли знамя победы до логова  нелюдей этих. После того как выпили, воцарилась за столом тишина.
-А давай – ка, подруга, нашу,- приобняв  Груню, весело сказала  виновница торжества, давай «Конь гулял по воле».
Степановна весело посмотрела на Дарью, в глазах её блеснули чертенята и вот уже женщину не узнать, она преобразилась. Чуть откинувшись, она запела, запела тихо, но постепенно голос её крепчал, набирал силу, и вдруг словно взлетел, брызнул в темнеющее вечернее небо. Голос у Степановны был действительно  красивый, сочный, завораживающе–зовущий. Сейчас, вспоминая тот вечер, и то, как пели за столом,   Павлову на память пришли стихи:

Выплеснуло песню ветром в поле
И она,  волнуя,   поплыла…
Пели о судьбе, о женской доле
И как опалила всех  война.

Пели о родной своей сторонке
И как нелегко в разлуке жить.
О солдатках пели и девчонках,
Что умеют счастьем дорожить.

То вздыхала, приобняв берёзку,
То бежала, весело смеясь,
То брела печально по дорожке,
Слез своих по-бабьи не стыдясь.

То взлетала клином журавлиным,
То хлебами спелыми брела.
Воспевая  отчий край былинный,
За собою вдаль сердца звала.

В тот вечер были еще песни, было много слов  о жизни, о собравшихся гостях и о бабушке его.
Но в памяти остались слова старого школьного учителя Митрофана Григорьевича  Самойлова.  Сам он родом из Донбасса, приехал  вместе с женой в начале июня сорок первого погостить у старшего сына, которого направили на завод в Омск. А тут война полыхнула и покатилась по стране -горел и Донбасс его родной. Так и остался  учитель в Сибири. Получил направление в нашу школу. Оба сына его погибли, жену схоронил здесь, здесь же в райцентре живут   и старшие внуки.
После очередной песни, выдержав  « учительскую» паузу, он заговорил тихо:
-И всё-таки, дорогие друзья, с вашего позволения я скажу  о виновнице сегодняшнего торжества, как бы Дарья Матвеевна, в силу своей скромности, не была против.  Древний я уже, на десять лет Ленина  моложе. Доподлинно знаю, не доведётся  боле слов на народе держать. Да и сегодня  неважно себя чувствовал – но побыв с вами, послушав песни наши душевные, воспрял душой, заслезилась она, расчувствовалась. Семью свою вспомнил, молодость, дорогих мне людей. Донбасс свой вспомнил - не бывать мне там уже никогда, не посидеть у куреня отчего, - старик на некоторое время замолчал, стал вытирать влажные глаза.   Потом продолжил:
- Мы знакомы почитай  тридцать лет. Прибыли мы сюда по направлению в конце сорок первого, застали ещё и мужа ее Василия и парней. Мы не только соседствуем, мы всегда тянулись  душами друг к другу. Жена моя покойница сильно уважала Дарью Степановну не только за простоту и готовность поспешить на помощь, но и за мудрость её и надежность житейскую. Открою секрет - Наталья Петровна любила её как дочку. Всегда говорила:
-Как тяжело  живётся  нашей Дарьюшке – как за дочь сердце моё разрывается.
Всем тогда тяжело жилось и мы не исключение. Когда жена  после известий горестных слегла, совсем плохо  нам было. Дашенька находила время забежать, чтобы поговорить, поддержать, что – то принести из последнего. Лешка младший,  непременно   летом рыбки приносил, грибочков, а зимой то куропаточку в силки поймает, то зайчишку и всегда делились. Дочка Полюшка за внучку нам была -  и в магазин  всегда бегала и порядок в доме  помогала наводить. А всё это воспитание – с детства приучены были дети к труду, а главное к состраданию.  Помогают все мне и сейчас.
Не удивительно, что дети её  шагнули дальше родителей своих замечательных, не говоря уже о внуках. И всё это заслуга её.     Спасибо тебе, дочка, за всё - за сердце твоё  неравнодушное, за надёжность твою, за скромность и человечность.
И он по-отцовски обнял и крепко прижал к себе  подошедшую, плачущую  Дарью Матвеевну.

Дня через два, собравшись тогда в дорогу - через неделю нужно было быть с группой на уборочной в  одном из закрепленных за институтом совхозе, Андрей сидел и пил на дорожку чай с бабушкой.  Он   как – то отстранённо смотрел в окно, за которым стала желтеть  и сбрасывать лист червонный его любимая берёзка.
-О чём задумался, внук? Уезжать не хочется? Понимаю. Прикипела душа к земле отчей, всё здесь твоё, всё дорого. Но это жизнь – нужно ехать. Ты подумай, какие  дали откроет тебе учеба, сколько людей интересных встретишь, дальше шагнёшь. За сынов моих шагнешь. И я верю – достойно пойдёшь дорогой своей.
-За это не переживай, дорогая моя. Помню я, чьих кровей и памятью этой жить буду.  Не о том думается. Ты знаешь,  не идет из головы твой юбилей, вечер тот. Ты, да и  люди, что по - другому для меня открылись. Как хочется об этом   написать, чтобы в памяти осталось .
 Видно было, не  ожидала она  этого, с удивлением посмотрела на внука:
- А вот это одобряю! Напиши внук, напиши о нас, о времени нашем. Заслужили люди это, поверь. Но только не торопись, правду напиши: пропусти всё, что видел и слышал через сердце, и я верю, у тебя  получится.

Февраль - апрель 2020 год Тюмень