Цвет любви. Глава XVI

      Глава XVI.  ПРОСВЕТЫ В ТУЧАХ. ОЗАРЕНИЕ


      Через двадцать минут лучший в Галактике биотехнолог стоит в столовой, разливает по фужерам шампанское из початой в спальне бутылки и замечает обрисовавшегося в дверном проёме паренька, так успешно восстановленного его головой и так счастливо распрощавшегося с девственностью вновь обретённого его руками и… гм, губами. Стеснительно опущенная голова с влажными потемневшими после душа волосами не может скрыть сияющих синих глаз, но сесть за стол он решается только после приглашения Рауля:

      — Садись, садись. После того, как мы разделили постель, глупо комплексовать по поводу совместного обеда. За что выпьем?

      — За ваши гениальные технологии и руки…

      — И умелые губы? Не красней.

      Лик потихоньку приходит в себя и осваивается с помощью Рауля, поддерживающего непринуждённое общение.

      — В больнице не скучал? Всё-таки белые стены, холодная стерильность…

      — Нет, мы с Леем болтали всё время.

      — О чём?

      — Ну, о том, что было… у него, что будет… у нас обоих, и об астрономии с генной инженерией.

      — А, так он, как и ты, входит в дела блонди. И что же интересного происходит в космосе?

      — Он много рассказывал. Например, о том, что мы сейчас живём при втором поколении звёзд. Первое образовалось раньше, когда после Большого взрыва прошло немного времени, и ныне выгорело полностью.

      — Я слышал об этом, — кивает головой Рауль. — Кто-то даже выразился в том смысле, что мы прах первых звёзд, а я добавил, что и удобрение для третьего поколения.

      — Да, и в нём в составе звёзд будет больше тяжёлых элементов. И ещё о фотонах, гамма-квантах, тахионах. Особенно про тахионы интересно: есть и просто сверхсветовые, и трансцендентные. Господин Лагат сейчас закончит с чёрными дырами и будет экспериментировать с ловушками для тахионов, хочет их изучить подробнее.

      И тут в голову Рауля приходит гениальная идея:

      — Подожди… Ты слышал о том, что аура живых организмов состоит из тахионов?

      — Да, вы об этом говорили.

      — Так если разница между этими, нашими, и пришлыми, космическими, незначительна или отсутствует, то, должным образом сгруппированные, тахионы можно снабдить биомассой и получить… о, это будет поинтереснее клонирования.

      Лик уносится на небеса. О боже, что за диво с ним рядом!

      — Господин, вы гений!

      — Не торопись, пока это только замысел. Но, если продвинемся… часть нашей с Гидеоном премии вы с Леем получите.

      Рауль мгновенно сообразил, с чем явится на очередное свидание с мамашей: он ей такие перспективы обрисует по поводу возможного выхода из кучи железяк и временного или продолжительного обращения в человеческое обличье, что торговаться насчёт всепрощения и возвращения Первого будет намного легче. А что, если… И вторая идея, ещё успешней первой, посещает златокудрую голову: мамочку надо запугать иноземным нашествием и сказать, что с этим справится только Ясон. Блин! И ещё одна мысль! Это просто звездопад! Убедить родительницу позволить Ясону с Рики всё, официально, по старым традициям написать высочайшее разрешение на бумаге с золотым обрезом — и страсть осуществлённая, допускаемая, не тайная, не пьянящая, без риска, без драйва неминуемо выдохнется. О, он такое закрутит прекрасному личику на голограмме, так задурит виртуальную голову! Хотя чего тут дурить: выложит чистую правду и подпишет на всё, что надобно. Ясону и Раулю.

      Надо же: сделал доброе дело — и так здорово аукнулось! Ещё одно обоснование необходимости кратковременного отхода от многолетней верности… Вот ведь сердце человеческое, сколько причин для оправдания содеянного отыщет! Да, я не жалею: всё для тебя, любовь моя далёкая! Всё возвращается к тебе и замыкается на тебе!

      Разговор плавно перетекал с искривления пространства и антигравитационных свойств тёмной энергии на позволение пошалить с господскими петами, уверения в абсолютной ненадобности этого Рауль опровергал пользой разнообразия для более полного определения истинных нужд. Расправляясь с десертом, блонди связался с обладателем огромного количества изумительных ободков для волос. Довольный, как объевшийся сметаной кот, Гидеон так же, как и биотехнолог, подкреплялся после удачной проверки приложенного к телу под изящной головкой с лиловыми глазами.

      — А, у тебя тоже мини-программа для начала…

      — И куча благодарности после. Всё изумительно.

      Фиолетовые глаза блестят, затмевая вознесённые над собой, удерживающие светлую, почти платиновую густую гриву бриллианты: в старой дырочке так горячо откликнулись, а та, с другой стороны, вынесенная вперёд, до чего соблазнительна в новом облачении! Лей быстро уплетает пирожное и счастлив не менее хозяина, предвкушая, о скольком сегодня наболтается с Ликом. Лиловые глаза заговорщицки переглядываются с синими, элита ловит перекрестье взоров:

      — До чего же болтливое племя!..

      — Да ладно, сегодня можно…

      Рауль тоже доволен: судя по поведению Гидеона, ио Первого вовсе не переусердствовал в своих милостях к Лику.

      — Слушай, а у тахионов, кроме скорости, какие характеристики?

      Словоохотливый во всём, что касается астрономии, Лагат разражается такой речью, что биотехнолога охватывает страстное желание спастись бегством от компа.

      — Работы навалом. Но только после моих чёрных карапузиков, — заключает астрофизик и снова довольно улыбается: нынче у него со всеми дырочками полный порядок! — А у тебя что в творческих планах?

      — Воспользоваться твоим анализом тахионов и попытаться соединить их в энергетическую оболочку живых организмов.

      — Гениально!

      — Не то чтоб, но определённо занимательно, да когда это будет! Ты же знаешь: на мне сейчас все эти сношения с федералами, управление… Как не хватает Ясона, это же его стихия, он в ней как рыба в воде, а я оставил лаборатории на заместителей…

      — Ну ничего, пока я приступлю, глядишь, а там и… — Гидеон многозначительно умолкает, подметив в глазах Рауля такую понятную печаль.

      А Рауля и действительно уносит в прошлое. Вот Ясон выходит из особняка в Апатии, платиновое облако переливается в утренних лучах Глана. Рауль стоит у окна, смотрит на подруливающий аэрокар, переводит взгляд и любуется Первым.

      — До вечера! Сразимся? Я буду играть защиту таракан! — смеётся Второй.

      — А я — нападение на Дана-Бан, — рифмуя, ответствует Первый.

      Волосы блещут и скрываются в машине. Возвращайся быстрей, любовь моя, моё драгоценное счастье. Ох, не сбылось: не ты, а Дана-Бан, зловещая крепость поглотила тебя. Только бы не безвозвратно, живи!

      Ясон отбывает в командировку. Стремительно поднимается к звездолёту и оборачивается перед расставанием.

      — Всего два дня. Не скучай. Жди! Я вернусь.

      Обещай, обещай и сдержи обещание, Первый! Ты же знаешь: я не могу без тебя.


      — Образуется. Не грусти, — возвращает в настоящее голос Гидеона.

      — Дай бог, но это в будущем, а пока… поеду к Катце, а то Лей при тебе, Лик при мне, а он без Ясона. Заменю хоть в смысле должности.

      Рауль переключается и вызывает дежурного фурнитура, наказывая убрать со стола. Лик показывает язык удивлённому парню. Собственный фурнитур здесь, без формы, а хозяин зовёт запасного. Крис озадаченно крутит головой. Непонятки. Блонди выходит, Лик торжествует. Дежурство в резерве — настоящая халява: замены практически никогда не требуется, сиди и смотри визор или точи лясы с охранкой. Но вот сегодня не повезло, ха-ха!

      А Рауль выбирает в погребе бутылку выдержанного сухого красного и садится в вызванный аэрокар. Задаёт маршрут, откидывается в кресле. Интересно, что сейчас у рыжего в голове? Тоска по Ясону или радостное удивление от благих перемен?

      Любопытство — любопытством, а такой вот реакции на хорошо знакомую взлохмаченную голову новоиспечённый Первый не ждал. Не успев обменяться и словом, он полез к дилеру с объятиями и поцелуем. Всего одним, но крепким, страстным, головокружительным. В прихожей Катце мрак, всё так волшебно и волнительно, он его сообщник, одна рука сжимает бутылку, а другая захлестнула целиком, дотянулась пальцами через спину рыжего до его руки. И не давно вроде Рауль его видел, расстались днём — можно закрыть глаза, тем более что Катце отвечает, но коротко и отстраняется. Рауль вздыхает, с сожалением скользит пальцами по отклонившейся шее и принуждает себя вернуться на землю.

      — Что тебя на нежности потянуло?

      — Не знаю. Наверное, понравилось в первый раз.

      Катце заставляет себя усмехнуться. Ему нелегко это даётся, скептический пофигизм явно наигран. Три дня, валяясь в больнице и свыкаясь с собой в новом качестве, он думал о Рауле, его судорожном рывке, вскоке на стол и почти истерической остановке. Профессионалы в делах, сообщники по преступлению, братья по несчастью, одиночки по судьбе, неудачники по спасению того, в кого безнадёжно влюблены, — как много общего! Они нравятся друг другу, спору нет. И Рауль вроде бы хочет, и Катце не против, но то один, то другой замирает на проведённой для себя красной черте, а после свидания и жалеет, и оправдывает. И себя, и другого.

      — Мы после него и не поговорили толком. При обходе лечврач рядом торчал, после — комм ежеминутно терзал. Вошёл в должность?

      — Да ну, мне свои опыты милее.

      — Да, ты преуспел. А как будешь перед Юпитер оправдываться за своё тройное вероломство, светоч ты наш биотехнологический?

      — Юпитер — это что… Я сегодня Ясону изменил.

      — Ого! — Дилер внимательно смотрит на блонди. — С Ликом?

      — Ага.

      — Не захотел отставать от Гидеона?

      — Не то…

      — Проверка содеянного?

      — Не то…

      — Проверка, всё ли вспомнится в правильной последовательности перед покушением на рыжие лохмы?

      — Не то…

      — Очарование синих глаз?

      — Не то…

      — Счёлся с изменой?

      — Не то…

      У Катце иссякают предположения.

      — Тогда что?

      — Как ты не понимаешь! Он в меня влюблён, Гидеон своего Лея уволок, и я не мог поступить иначе. Чувствовал, что по отношению к Ясону не должен был, а по отношению к Лику, наоборот, обязан. Утешал себя тем, что это для меня ничего не значит, и вообще ничего такого в уме сперва не держал.

      — Но увлёкся и не рассчитал.

      — И даже не так. Я же говорю: просто не мог его оставить без своего ответа. А после… понял Ясона и его чувства к тебе. Эту детскую влюблённость, это доверие шестнадцатилетнего, эту надежду и не заметить нельзя, и обмануть подло. А, как начинаешь отзываться, подмывает сильнее и затягивает глубже. Правда, изменил, а вину чувствую совсем небольшую.

      — Что же ты после ко мне с поцелуем полез?

      — Добираю до Ясона…

      — Да ты не только развратник, Ра, но ещё и завистник.

      — А ты не искушай своими янтаринами. Сидишь тут на своей явке, как принцесса-красавица в неприступном замке, по щекам блики от компьютеров, задница джинсами облеплена. Была бы толста, неприглядна… — Услышав хохот Катце, Рауль обиделся: — Чего скалишься, обезьяна? Выпьем?

      — Выпьем, выпьем. Есть будешь?

      — Нет, я пообедал только что. Он ещё девственником был, — вспомнил Рауль. — Не мог же я доверить его неопытным рукам. А ты?

      — Моя невинность ещё до Ясона пропала. Так что тебе по сравнению с ним повезло: уже второй девственник. А почему ты оправдываешься передо мной? Вроде бы не по адресу…

      — А ты не воображай, — по-детски огрызнулся Рауль и пояснил — снова неубедительно: — Я сам в себе разобраться хочу.

      — Обязательно вслух?

      — Ну что цепляешься? Слушай, — подначки дилера всё-таки обратили мысли блонди в другую сторону. — А ведь ты таким восемь лет назад не был. Ясон не на это, не на тебя сегодняшнего запал, так?

      — Само собой. И что?

      — Что, если бы мы тогда довели с тобой до конца? — ты бы ему не изменил — ну тот, шестнадцатилетний, которого он знал. Ты же сейчас другой, неизвестный ему, — и в твоих действиях не будет измены.

      — Ра, тебя Лик с тормозов спустил. Или муха укусила. Или ты с цепи сорвался.

      — Значит, я с цепи, — обречённо вывел товарищ Новосельцев Анатолий Ефремович.

      — И кто же тебя заковал в петскую сбрую? — ржёт Катце и окончательно выводит Рауля из себя, заставляя его вскочить из-за стола и сократить зазор между беседующими до нуля.

      — Тебя можно сейчас… завалить? — слышит дилер, снова оказавшись в цепких объятиях сорвавшегося с цепи.

      — А мужчина об этом спрашивает?

      Рауль озадачен, но находится почти мгновенно:

      — А ты не женщина.

      — Значит, нельзя.

      — А прижать?

      Обоих ведёт к сметению барьеров, да и любопытство провоцирует: устоят ли преграды, будут ли преодолены? Вино забыто на столе, участники действа от него далеко, Катце вызывающе облизывает губы, Рауль понимает это как разрешение, опускает, опрокидывает, клонит, заваливает — кто сейчас будет разбираться в глаголах? — стройное тело на диван, правая рука накрывает тонкую талию, левая обняла шею, губы захватили кожу на ней же.

      — Если поднесу сигарету, остановишься, — выдыхает дилер.

      Блонди кивает, из-за занятых шеей губ движение получается неубедительным, оставляет лёгкий засос и призывает к дальнейшему познанию. Рука расстёгивает джинсовую рубашку, голова догоняет блики дисплеев на худом теле, подающемся навстречу касаниям. «Он не включил свет, когда я вошёл, — всплывает в сознании. — Что я делаю? Неужели, попав в эти лапы, я превращаюсь в Ясона, принимаю его наследство, и у меня так же сносит крышу от желания? Дурацкие вопросы, к чему на них отвечать…» Рауль оглаживает плечо и дёргает своим, требуя взаимности, чувствует отклик, поцелуи впитываются губами, с жадностью вдыхается запах лежащего рядом, кожа осязает близость партнёра, в окрепших объятиях теснее прижимаются друг к другу груди, одновременная реакция, древняя как мир, гонит жар по телам, уносит мысли и топит разум. Золото смешивается с медью, его так много, что кажется: победа неизбежна. Но…

      — Дьявол! — чертыхается Консул, когда рука Катце чуть ли не впихивает сигарету ему в рот. Дёргается и рывком поднимается на диване. — У тебя тут, кроме дисплеев, освещение имеется?

      — Я же предупреждал. — Дилер встаёт и включает свет. — Поверь, мне тоже очень жаль.

      Оба какое-то время щурятся, привыкая к ярким после сумрака лампочкам, после блонди всматривается в янтарные глаза. Они серьёзны, похоже, рыжий не соврал… Ясон незримо стоит за каждым и утверждает своё право. «Я Первый, ты Второй» — Раулю. «Я первый, он второй» — Катце. «Делайте друг с другом что хотите тысячу раз, но только после того, как это сделаю с вами я» — обоим. Дьявол. Бог.

      — И куда нам их девать?

      — Не волнуйся: сразу упадёт после того, что скажу. — Дилер достаёт стаканы и ставит на стол. — Наливай. — Рауль разливает, оба пьют и закуривают. — Я на рынке пять лет. Были всплески, были затишья, но в последние дни прослеживаются три тенденции: требования предоплаты участились, заказы на наши технологии и продукцию увеличились, а инвестиции уменьшились. И ещё: я связывался и с заказчиками, и с инвесторами, — интонации становятся жёстче. — Они наглеют и что-то недоговаривают.

      — Это реакция на исчезновение Первого.

      — На следствие из него. У них зреет план, и, похоже, он означает близящееся вторжение. Что у вас по СБ?

      — Они тоже обеспокоены, но так не формулировали.

      — А я нутром чую. Когда у тебя очередная встреча с сиятельной?

      — Могу пробить хоть завтра, я же теперь официально Первый.

      — Намекни, всё дело в сроках, и время играет против нас.

      — Возвращение Ясона их охладит?

      — Бесспорно, но надолго ли?

      — Поговорю с маман, её это тряхнёт, и старушка станет сговорчивей. У меня к ней не только твои опасения, но они главный аргумент. Я собирался пугать её фикцией, а она оборачивается явью. Скажу, что только Ясон справится, и озвучу, что жив.

      — Не боишься?

      — Нет: она без Амои ничто. Впрочем, как и мы без неё.

      — Что бы ни случилось, возвращайся со щитом: ты мне действительно дорог.

      — Взаимно.

      Заметки Ясона по внешней политике, предусмотрительно вскрытые рыжим и сохранённые на флешке (мало ли что с постоянными командировками могло понадобиться Катце, в том числе и информация о возможных злонамерениях!), Рауль проработал у дилера за столом; доклады внешней разведки, распоряжения Ясона в этой области за последние полгода, сведения о последних военных учениях, безопасность обеспечения доставки сырьевого и продовольственного импорта на не изобилующую подобными богатствами Амои, разновеликие альянсы и коалиции, заданные настроения в инопланетных СМИ и много-много такого же архиважного Консул затребовал в свой кабинет, с сожалением подумав о том, что перепихнуться с Ликом в постели сегодня уже не придётся и максимум того, на что можно рассчитывать, — небольшие зажималки и совместный ужин. Ко дну бутылки красного блонди на завтрашнюю встречу с Юпитер почти что рвался; в процессе распития собственно дилерских запасов (да мало ли про что их можно было держать: а вдруг Ясон бросит своё чудовище и вернётся ко второй любви; а вдруг Катце не выстоит в обороне перед зелёными глазами?) побратимы расчувствовались совершенно и начали проникновенно, то есть вопя благим матом, орать:

      — Lontano dagli occhi,
        Lontano dal cuore,
        E tu sei lontano,
        Lontano da me*.

------------------------------
      * Gianna Nannini. «Lontano dagli occhi». Ссылка на песню  — в рецензии.
------------------------------

      И, какой бы красотой ни одарили Юпитер и природа изумрудные и янтарные очи, надо всё же заметить, что в тот момент в церерской квартире Джанна Наннини была бы куда как более уместна…

      На прощание Катце покопался в ящике письменного стола и выудил золотую цепочку с изящной подвеской.

      — Сразу видно, что ты любовными ухаживаниями несколько лет не занимался. Держи, презентуешь Лику: Гидеон-то наверняка на своего лиловоглазого что-то навесил.

      — От кого? Или для кого?

      — Не бери в голову: не личное — для деловых контактов после подпаивания.



      Вернувшись от Катце, Рауль сгрёб просиявшего Лика в охапку.

      — Ну что, наболтался с Леем в моё отсутствие?


      Фурнитуры в Эос, особенно для блонди, а не для петов, были тоже своего рода элитой, привилегированным сословием — в смысле обслуживания VIP: выбирали самых красивых, умных, юрких, смышлёных, с хорошо развитой интуицией — чутьём, угадывающим настроения и желания владетельных господ. На интрижки высших с низшими Юпитер закрывала глаза; допускалось и общение с младым племенем — в пределах разумного. Ам, Лагат и другие, занимающиеся научными изысканиями, иногда просвещали обслугу, толкуя о наиболее актуальных в тот или иной момент задачах, вводили общие представления о предмете своих занятий. Таким образом, и Лик, и Лей понемногу дообразовывались, и исключительная преданность хозяевам выражалась и в любви к биологии и к астрономии соответственно. Ясон, конечно, входил в работу Рауля, но его интересовал прежде всего результат исследований в смысле возможности реализации и получения соответствующей прибыли: финансовое благополучие Амои — цель номер один; манипуляции Гидеона с гиперпереходами тоже рассматривались с точки зрения практического применения — фурнитуры же увлечённо заглядывали в колбы и смотрели в телескопы, когда хозяева в хорошем настроении выводили их на экскурсии в свои владения, интересовались самими процессами и законами природы, сыпали вопросами и простодушно восхищались гением блонди и таинствами жизни, а энтузиазм к отвлечённому, но важному, если он живёт в самом себе, и в других привлекателен. Господин биотехнолог разглагольствовал о генах и ДНК, с удовлетворением подмечая любопытство в синих глазах; его чистосердечно боготворили, обожали и за несравненную красоту, и за острый ум — кому это не понравится? И ведь не абсолютное ничтожество покорено, а такие глазки, фигурка, сообразительность: Лик и в «Гардиан», наверное, был одним из первых, а уж в том, что так любит, сомневаться не приходится.

      В общем, мирное сосуществование и никогда не забываемая фурнитуром подчинённость своего положения устраивали обоих — и так в каждой связке. Личная жизнь, пространство вне потребностей и запросов господина, свободное время и пределы позволенного в том, другом и третьем тоже как бы регламентировались, очерчивая границы допустимых слабостей. Вся братия поголовно была очень болтлива и усердно молола языками на любые темы. Последние сплетни, новые назначения, очередные унижения ненавистных федералов, интрижки ониксов, руби и прочих, гениальность хозяев, великолепие банкетов, пикантности удачных пет-шоу — что только не обсуждалось смазливыми мордочками! Особо живописались подробности постельных утех попавших в фавориты (правда, в тесном кругу: один на один, но без запрета на дальнейшее распространение): размеры, содержание, количество, ощущения. Препирательства заключались лишь в том, что каждый считал именно своего блонди самым красивым и гениальным, но общего согласия не портили. Мальчишки искренне сочувствовали тому, кто по тем или иным причинам приходил на перерыв с отодранной задницей или внушительным фингалом, бедного Кела очень жалели и советовали ему крепиться, а после сообщения Лика «Рауль сказал „Ясон жив“ и, может быть…» хлопали по плечу, говорили «вот видишь» и «ещё всё вернётся, не хнычь». Возвращение Лика и Лея прибавило оптимизма сплочённому сообществу: прецедент, даже двойной, уже имелся — ничего не потеряно, надо только найти соответствующий подход к своему господину. Сегодня до отремонтированных вряд ли доберёшься, а вот завтра можно будет устраивать допрос с пристрастием. Как там у них всё сработало, как отреагировал Гидеон, сломлено ли благонравие Рауля? — уши предвкушали предстоящее наслаждение.

      После обеда и убытия Первого Лей заявился к Лику и обменялся с приятелем свежими впечатлениями. Мальчишки прикончили оставшееся шампанское, заметили, что А нежно смотрит на В, а С недавно застукали целовавшимся с D, — как бы не оказаться им завтра украшенными синяками и царапинами! Невинные романы между фурнитурами вспыхивали регулярно, но тянулись недолго и обычно проходили незамеченными для блонди: парни были балаболками, но не ябедами, так что Лик и Лей волновались мало, скорее, для проформы.

      Лиловые глаза отправились к астрофизику, синие остались в покоях господина Ама, и вот Рауль вернулся.


      — Чуть-чуть, — пропищал мальчишка в ответ на вопрос Первого всея Амои.

      — Так я и поверил! Закрой глаза!

      Лик покорно смыкает веки, Рауль окольцовывает его шею цепочкой. Очень тонкая вязь, изящная подвеска — капелька в маленькой короне, напыление из бриллиантов. У дилера есть вкус. Первый подводит фурнитура к зеркалу.

      — А теперь открой. Нравится?

      Мальчишка видит, бледнеет, краснеет, дух захватывает, в глазах многоцветье рая. Поддержать, что ли: ещё в обморок грохнется. Нет, пронесло. Подносит трепещущие пальцы к украшению, легко трогает. Не верится, но если чувствуется… Накрывает фигурку ладонью, прижимает словно к сердцу, а не к ямке между ключицами.

      — Спасибо! За что мне такое счастье?

      — За букеты ко дням рождения. Не находишь, что я тебе задолжал? Только не думай об ответном — а то разоримся на взаимных реверансах. А если серьёзно — просто на память. Запомни этот день.

      «И молись за меня, чтобы завтра мне повезло так же, как сегодня — тебе».

      Рауль повалился на диван и устало откинул голову. Золотые пряди коснулись пола за спинкой. Он никогда не думал, что это будет так изматывать. Быть Первым… А Ясон держался и был невозмутим. Конечно, и сам запарывался, но не показывал. Он не нуждался ни в чьём сочувствии, ни в чьей заботе, в первую очередь не принял бы это от Рауля — в силу прошлого. Тогда отвергнутый влюблённый мог утешиться хотя бы тем, что рыжеволосая «няша» без ума от хозяина и будет печься о нём, снимать стресс, расслаблять ваннами, восстанавливать массажем, успокаивать своим присутствием — в общем, влиять благотворно. А вот гнусная черномазая сволочь только издёргивала всё сильнее и больнее, только мучила. Пользовалась, издевалась и втихомолку упаивалась: держать первого на планете на коротком поводке, стоит крутануть задницей — и всё, готов, дела, благополучие Амои, политика — на хер, я важнее. Доигрался, доупоился. Тварь… А ведь это преступление — отвлечение внимания, перевод на другое. И результат налицо: в воздухе запахло войной. Когда-нибудь я предъявлю тебе счёт ещё и за это. Насколько далеко всё зашло? Катце никогда не брехал понапрасну. Конечно, Ясон держал в уме и самые враждебные намерения, его последние распоряжения об этом говорят, но не мог же он, гоняясь за похищенным монгрелом, устранять угрозы, на ходу затыкая бреши переговорами, пусть и на высшем уровне! Какое тяжёлое начало правления! Теракт, расследование, возможность инопланетного нашествия. Грёбаные федералы… Блонди прикрыл глаза.

      — Массаж, господин?

      Рауль перекинул поясницу на подлокотник.

      — Нет, просто подопри мне спину кулаками, — и снова откинул голову, на этот раз на грудь Лика. Мальчишка млел. — Ты не тащись зря и меня не соблазняй заодно: мне ещё гору информации перерабатывать. — И блонди горестно вздохнул, представляя себя под дождём из кило-, мега- и далее байтов, льющим на его дивное золото, — и это вместо того, чтобы сцапать паренька за плечи, притянуть к губам, подмять, ощутить, насладиться, ответить! Эх!..

      Вошёл дежурный фурнитур с подносом и начал накрывать на стол.

      — Жми, жми. А теперь сверху на плечи.

      Рауль встал, прогнулся и несколько раз резко отвёл назад согнутые в локтях руки, сближая лопатки. Вроде бы полегчало.

      — У тебя родные есть? — спрашивает Консул, усевшись за стол.

      — Нет, я же из «Гардиан»… — Лик таращит глазёнки, удивлён, но молчит: выдержка фурнитура — он безличен, у него не должно быть никаких интересов.

      А вероятно ли раскрепостить его здесь, в этих стенах, в его звании? Надо бы: ну не может Рауль относиться к нему, как к безмолвной мебели, и не зависит это от того, что у них было днём. Не может — и всё.

      — Иногда туда попадают и при живых родителях. Я проверю документы. А спросил потому, что, если существуют, могут нуждаться в чём-то, — помощь не помешает.

      — Нет, спасибо, что вы, — Лик переходит почти на шёпот. — Я хотел спросить… насчёт операции… она очень дорогая… но если по частям… я откладывал понемногу…

      — Ещё слово об этом — и я тебе отрежу то, что приросло в больнице. Я ведь этого хотел, инициатива шла от меня, так? — Лик кивает. — Ну и всё, вопрос закрыт.

      За день до того, как положить мальчишку в больницу, Рауль проверил свои счета, выяснил, что на дорогостоящую операцию у него хватает, и отказался от щедро раскрытого Катце кошелька Ясона: ему хотелось сделать что-то от себя, и если он может себе позволить… это не энергетические установки загружать, любовь моя далёкая. И как же странно — тобой — меня связало с Ликом, кто бы мог подумать?

      — Если деньги нужны будут, обращайся — без проблем. Ты думаешь, я не знаю, сколько стоили букеты, которые ты дарил мне на дни рождения?

      Лик сосредоточенно ковыряет вилочкой в сухофруктах и выуживает обжаренную в растительном масле кишмишинку. Ягода блестящая и прозрачная. Пробует. Сладко. Очень вкусно. Ну детский сад. А как пойдёт собратьям в фурнитурской за чаем о нуклеотидах распространяться, так хоть сразу без бакалаврата в магистратуру зачисляй. И как всё это в человеке уживается?

      В дверь осторожно царапаются. Входит офицер СБ. В руках тонкий листок. Слишком тонкий. Плохо тебе придётся после ужина, господин Консул. Разворачиваю. Перечень загруженного по требованию. Зеленею. Предчувствия меня не обманули, этого же до утра не обработать, и через разъём подключиться нельзя: не тот случай. И не тот, когда выхватываешь суть заглавиями, дьявол в мелочах, во вроде бы незаметном, неслышном, отвлечённом, как сегодня у Катце.

      — Хорошо. Завтра в двенадцать совещание. Главы отделов с докладами. Всех отделов. Очень подробно. Режим — совершенно секретно.

      Молчаливый кивок головой. Офицер испаряется. При его входе Лик встал, удалился на несколько шагов от стола и продолжает там стоять. Подзываю. Не глядя, поднимаю руку, треплю по шевелюре и притягиваю голову. Тёплые губы. Последняя вольность за этот день. А каким выдастся следующий — кто знает? Господи, дай мне силы.

      — Спокойной ночи… родной.

      Лик судорожно сглатывает. А почему бы и не «родной»? — у нас ведь никого на всём белом свете…