Карантинная фантасмагория

"Ночь, улица, фонарь, аптека" ПОЛЕВЫЕ ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО КАРАНТИНА


Я взяла в аренду собаку, недорого, и вышла во двор. Поначалу я чуть не выбросила ее в мусорный бак, поскольку машинально направилась на помойку, задумавшись о судьбах мира. Неудивительно, вчера я выгуливала мусор, десять кругов вокруг дома, прямоугольников воквадрат. Недалеко от помойки, строго соблюдая социальную дистанцию, моя маленькая собачка, она даже почти не была различима в сырой черноте ночи, стала деликатно обходить двух сограждан, по всему, самозабвенных последователей антропологической концепции гипермодерна  Оже.

- Здесь нам не место, - раздумчиво повторял один, кряжистый голос стягивал темноту вниз наискосок.
- Уж это да, само собой, - выбираясь из ошметков темноты, отвечал другой.
- Вот они мне щас – куда мы катимся, до чего мир дошел, что мы натворили, довели до слез девочку Грету, только ковид может нас остановить, ну или там астероид «земля-земля», мы должны понять, что нам послана эпидемия, чтобы мы разобрались,  за что нам это… И ты знаешь, я тут вдруг понял, а ничего-то мы не натворили, ну то есть, кто мы-то? Что я с друганами на шашлыки ездил или кого когда от корыта оттеснил, так извини, это в космических масштабах пшик. Или я, может, должен себя казнить, за то, что пожрать хотелось и повеселиться? Не дождетесь. А вот кто рассказывает мне эти ужасы, чтобы самому жить иначе? Кто меряет жизнь добычей нефти, сливает отходы в море, людей толпами отстреливает, я что ли? Помню у одного директора завода жена утром кофе пьет в белой шубке, обедает в рыжей, на ужин выходит в черной до пят, мех, офкос, натуральный, в Милан за продуктами гоняет, в Ниццу к парикмахеру. На все хватает, но почему-то на очистные сооружения денег не осталось, сами-то они не живут там, где завод. И, казалось бы, ехай ты в свою Ниццу, кому ты интересен, только сначала дело сделай, очистные сооружения поставь, да и шуруй куда хочешь.

- Эку фантазию говоришь – дело сделай…
 - Так вот, не ко мне все эти макароны, я землю не доводил, Грету не обижал, всю жизнь вкалывал, билетик на этот их дрянной спектакль не клянчил, чтобы слушать теперь  «это в назидание», достала эта кутерьма, хватит, «не от моего имени».

- А чегой-то у нас с главным архитектором приключилось, он это, округлился,  окуклился,  окислился, или что там,  ок, короче под ноль, понимаешь? Дядюшка Зеро.
- Окрысился, - отозвалась темнота  кашляющим смехом. - Да и год подходящий. Год голодной крысы, как-то так.
- Тут,  походу, две книжечки вспомнились, Збешховский «Всесожжение»  и Лонг «Год Зеро»,  сказали,  дадут почитать.
- Да, а помнишь, у Пушкина, из переписки с Александром Македонским: «Консервативная часть русского ума уверенно покоится на штампах и социально апробированных заключениях, почитая эту свою охранную консервативность за радикальное новаторство,  а живая мысль представляется ему пустой болтовней»…

Причем тут это, подумала я.
- Причем тут это, - темнота переминалась мягкими лапами.
- Ну так, вспомнилось…
Мне тоже вспомнилось, последнее время все бомжи попадались с книжками. Один несколько дней сидел с томиком Пушкина на границе Муссмила и Пальмабанка.  Даже завидно стало – есть же время читать…

Вдали показалась карета скорой полицейской помощи. Голоса растворились в фактурном мраке.

Поводок опять натянулся, в  свете пройденного фонаря моя маленькая собачка выразительно посмотрела прямо мне в глаза, не мигая. Такое натуральное  «бяша, бяша».  Взгляд  обозначал:  «Ну, есть у тебя совесть? У меня уже следующий арендатор под дверью бьет копытом, а тебе еще до подъезда полная стометровка».
Твоя правда, живот, идем.
А, кстати, куда катится бомж, который двадцать четыре на семь молился на Мясницкой, сидя на куче своего тряпья…
Завтра пойду выгуливать рецепт. Аптека у нас круглосуточная. Лечат исправно.