Степан Петрович, Вы-ли это?

                Степан Петрович, Вы-ли это?

                Предисловие в один абзац.

     На днях я рассказал Вам об одном случае из жизни нашей деревеньки и рассказ
тот удостоился похвалы от людей, которых я знаю довольно давно, очень уважаю их и,
осмелюсь сказать это, даже люблю, поэтому страстно хочу рассказать Вам ещё случай,
который может быть также заинтересует Вас и поможет Вам скоротать утомительное
время вынужденной самоизоляции по причине ужасной заразы, распространившейся по
всему Миру. Когда Вы будете читать его, то непременно вспомните Николая Васильевича
Гоголя и даже можете подумать, что я заимствую его тему из "Вечеров на хуторе близ
Диканьки", но это не так, случай из жизни, можно сказать - реальный факт и я Вам
расскажу его простым языком, даже не помышляя равняться ни на Гоголя, ни на
Декамерона, так-как равнение это - совершенно бессмысленная вещь по факту своей
полнейшей недоступности.

                ***

     Клавдия Матвеевна была очень красивой девушкой в юные годы, красота её горела
огнём и в глазах, и в губах, и в ланитах, а уж во всех иных местах - в особенности.
Многие юноши в нашей деревне мечтали прогуляться с ней под ручку, но не тут-то
было. Она была из тех девушек, клинья к которым не подобьёшь. В общем - она сама
выбирала себе жениха. А когда выбрала, так ни разу не покаялась. Муж её был очень
сноровист в любом деле и к тому-же крепко шёл в гору по партийной линии. Сколько
люди его помнят, он всегда был председателем колхоза, как будто родился им, а в
придачу ещё в рубашке, в кармане которой был партбилет.

     Клавдия Матвеевна нажила с мужем большое хозяйство и троих детей, которых
они выпестовали с Егором Матвеевичем и вывели в люди через прекрасную систему
образования советских времён. Все три дочери их жили в разных городах, все были
замужем и у каждой было по одному ребёнку, на которых Клавдия Матвеевна с Егором
Матвеевичем надышаться не могли, так-как видели внуков крайне нечасто. Раз в год
ставшая огромной семья собиралась вместе и это были для всех самые счастливые
дни в жизни. Потом молодёжь уезжала, а Клавдия Матвеевна с мужем оставались одни.

     Клавдия Матвеевна всю жизнь проработала в школьной библиотеке и с годами
формы её тела стали такими, что она перестала умещаться на кровати-полуторке
одна, хотя раньше им хватало на ней места обоим с Егором Матвеевичем. Благо, дом
у них был большой, просторный и Егор Матвеевич со временем начал ночь проводить
отдельно, в своей комнате. Постепенно привыкнув к такому делу, супруги стали жить
как добрые друзья и казалось, что старость берёт их в плен. Но это только казалось.

     Клавдия Матвеевна начиталась в своей библиотеке книг настолько, что ей и в
голову никогда не приходило, что в жизни супругов иногда могут случаться измены.
На эту тему она никогда не поддерживала разговоров, которые в деревеньке часто
вспыхивали то в одном конце, то в другом и доходили иногда до ожесточённых драк
между двумя половинками как по поводу, так и без повода. Как говорится - милые
бранятся, только тешатся.

     Но однажды Клавдия Матвеевна скатилась с кровати посреди ночи и от этого
проснулась. Она упала мягко, беды никакой не случилось и поэтому Клавдия Матвеевна
даже не расстроилась из-за такого пустяка, а просто посмеялась сама над собой и
сразу приняла решение о том, что к кровати нужно приделать такое устройство,
чтобы оно не позволяло ей скатываться на пол по ночам в будущем. Она хотела даже
сразу обдумать это дело и рационализировать его безотлагательно, но в это время
ей послышались странные звуки в комнате Егора Матвеевича и она насторожилась.

     Без задней мысли, инстинктивно, Клавдия Матвеевна направилась к двери в
комнату мужа, но половицы под ней начали издавать ужасный скрип и звуки, насторожившие
Клавдию Матвеевну неожиданно прекратились, а потом вдруг начались снова, но уже
какие-то другие. Клавдия Матвеевна не была сторонницей загадочных и непонятных
звуков и потому смело подошла к двери и распахнула её. Картина перед ней предстала
не менее загадочная, нежели странные звуки.

     Егор Матвеевич сидел на стуле без исподнего, в ногах у него стоял большой
таз, от которого валил пар и Егор Матвеевич что-то помешивал в тазу палочкой.

   - Ты чего это? Егор? - чуть не дрожа от удивления спросила Клавдия Матвеевна
мужа и заметила, что муж её страшно напуган потому, что попался на тайном деле.

   - Да я вот тут решил нательное бельё перекрасить в чёрный цвет. Вскипятил воды
кипятильником, развёл в воде порошковую краску и теперь надо минут пятнадцать
помешивать, чтобы бельё окрасилось равномерно, - ответил Егор Матвеевич с каким-
то странным оттенком в голосе.

   - Это зачем тебе такое дело? - начала допытываться Клавдия Матвеевна.

   - Да уж больно моркий он - белый цвет, вот и хочу в чёрный перекрасить.

   - У тебя всё нормально с головой? - продолжала приставать супруга и приложила
ладонь ко лбу Егора Матвеевича, - да ты горишь весь! - воскликнула она.

   - Это от пара! От пара это! - вскричал Егор Матвеевич, - здоров я! Совершенно
здоров!

   - Ой, Егор, сомневаюсь я что-то, - недоверчиво произнесла Клавдия Матвеевна и
видно было, что впервые в жизни не верит она мужу и не по себе ей от этого.

     Тут Егор Матвеевич вытащил своей палкой, которой помешивал исподнее в тазу,
сначала кальсоны, а потом подцепил и нательную рубашку, после чего стал ждать,
как стечёт с них в таз вода.

   - Воду сейчас солью, выжму бельё, повешу его сушить и лягу спать, - говорил
Егор, а Клавдии Матвеевне казалось, что он разговаривает сам с собой.

     Сердцем она почуяла, что-то тут не так. Но решила оставить вопрос до выяснения
на утро. Как говорится - утро вечера мудренее.

                ***

     Так получилось, что несколько дней назад у Егора Матвеевича произошла встреча
с парторгом колхоза, при которой Степан Петрович посоветовал председателю покрасить
нательное бельё, с которым Егор Матвеевич не расставался круглый год, в чёрный
цвет по причине того, что белый цвет виден в ночное время с очень дальнего
расстояния. Встреча их произошла при очень странных обстоятельствах и в довольно
странном месте, а именно - в подполе дома, принадлежащего раньше агроному, а теперь
его вдовой супруге Евдокии.

     Агроном этот, помянутый не ко времени, допустил в своей жизни огромную
оплошность, он приказал свалить в поле около реки целую машину удобрений, надеясь
завтра-же прислать туда трактор и рабочих, чтобы они рассеяли удобрение по полю,
но ночью прошёл ливень, он размочил бумажные мешки с удобрением и частично водой
их смыло в реку. А утром, когда пастух гнал стадо коров на выпас, идущие впереди
коровы вдруг начали с большим аппетитом есть удобрение и пастух не в силах был
отогнать их от огромной белой кучи этого сильно действующего порошка. В результате
двадцать восемь коров сдохли, а остальные очень долго болели и по этой причине
в колхозе сильно упали показатели по надою молока как на один день,
так и на неделю и даже на целый месяц.

     Руководством колхоза были приняты все меры для сокрытия данного происшествия
и коров закопали в большую яму, вырытою бульдозером, но дядя Лёня, бывший самым
бдительным коммунистом, сумел донести до районного руководства все подробности
происшедшего. Нагрянула прокуратура, яма была раскопана, всех виновных начали
брать одного за другим, мягко говоря, за мягкое место и следственный процесс пошёл.
Но постепенно круг подследственных уменьшался и в итоге агроном остался со следствием
один на один. Он и его защитник упрямо придерживались версии о том, что виновен
во всём гидрометцентр, давший неверный прогноз на ту злосчастную ночь, но дело их
не выгорело и вскоре агроном предстал перед судом.

     Когда судья зачитал приговор и назначил агроному срок наказания, то тот ещё
держался на ногах, но когда была названа сумма иска, которую агроном должен был
выплатить то-ли колхозу, то-ли государству, то подсудимого мгновенно ударил паралич
и он умер, не отходя от скамьи подсудимых.

     Евдокия, его супруга, горевала, но не очень долго. Детей у них с агрономом
не было, сама она работала заведующей почтой, была всем обеспечена и поэтому лить
слёзы всю жизнь она вовсе не собиралась, тем более, что её вины в трагедии не было.
В деревне нашей она была самой красивой женщиной, чем очень гордился покойный
агроном и одевалась всегда с шиком, насколько это позволяли советские времена.
Во всяком случае, в фуфайке её никто и никогда не видел. Формы тела у неё были
таковы, что взгляды мужиков прилипали к ней поневоле. Кроме того, глаза её были
поистине заведущими и она могла приворожить любого, чем и стала заниматься на
селе после смерти мужа.

     Если кто-то из мужиков задерживал на ней взгляд и она считала того приемлемым
для вечерней компанейской беседы, то она полушутя-полусерьёзно грозила ему кулачком,
что напрямую означало приглашение к себе на ночь. Евдокия после смерти мужа
развила такую бурную деятельность, что даже самые серьёзные мужики и те поддались
её чарам. Редкий человек не заходил к ней на чай. Парторг колхоза был одним из
первых, кто полюбил беседовать с ней целыми ночами напролёт. Но у него по роду
службы бывали частые командировки и иногда они не виделись с Евдокией целую
неделю, а если там какой-то семинар, то и две. В такие моменты Евдокия грозила
кулаком кому-нибудь другому.

     Единственным человеком, которым Евдокия завладела исключительно другим
способом, был Егор Матвеевич. Она взяла его в плен прямо у себя на почте, куда
его занесла нелёгкая по неотложным делам, о которых он мгновенно забыл, как только
зашёл на почту и увидел, как Евдокия, стоя на четвереньках, старается достать из
под стола закатившуюся авторучку.

   - Егор Матвеевич, - приказным тоном сказала Евдокия, - запри на крючок дверь,
а то кто-нибудь зайдёт и застанет меня в неудобной позе, сраму не оберёмся оба с
тобой, ведь люди невесть что могут подумать.

     Егор Матвеевич покорно повиновался, а потом бес попутал его и он начал помогать
Евдокии в поисках закатившейся под стол авторучки. И тут, как на грех, когда он
шарил одной рукой под столом, вторая в поисках равновесия зацепилась за Евдокию,
как за спасательный круг и между ними началась какая-то несуразная борьба, в
которой Евдокия быстро отпраздновала полную победу.

   - Ну, ты сластник, председатель, - сказала ему Евдокия после борьбы, когда они
немного привели себя в порядок, - а зачем приходил-то?

   - Хоть убей, не помню.

   - Как вспомнишь, приходи ещё, а сейчас мне работать надо, обеденный перерыв
кончается, вот-вот за почтой придут мои курьеры.

     Егор Матвеевич ушёл с деревенского почтамта и с тех пор у них с заведующей
почтой завязалась тесная дружба. Но они про неё никому не сказывали и держали
в секрете под семью замками, пока не произошла встреча Егора Матвеевича со
Степаном Петровичем в злополучном подполе, о которой я уже упоминал выше.

     Встреча эта получилась при следующих подробностях и при таких деталях,
конфигурации которых мне придётся рассказывать ниже, так как дело надо доводить
до конца, а то нехорошо будет оставить рассказ недосказанным. Хотя я и уверен,
что далеко не каждому удастся преодолеть Днепр вплавь.

                ***

     Однажды ночью, когда Клавдия Матвеевна сладко спала, Егор Матвеевич решил
хоть один единственный разок сходить к Евдокии не на почту, а прямо домой.
Представив себе опочивальню и постель Евдокии, а также то, что на ней начнёт
твориться после его прихода, он вышел через заднюю калитку, пробрался по огородам
до дома покойного агронома, открыл щеколду, с которой пришлось повозиться и проник
во двор, как самый отчаянный вор, собравшийся увести со двора скотину, какой у
Евдокии не осталось ни одной головы после смерти мужа.

     Когда Егор Матвеевич попытался войти в дом, то обнаружил, что дверь заперта
изнутри и ему пришлось постучаться в неё. Ответа не было и он постучался ещё раз,
более настойчиво и громко. Послышался неясный шум, но ответа опять не поступало
и тогда Егор Матвеевич заколотил в дверь, что есть мочи и хриплым голосом стал
звать хозяйку дома.

   - Евдокия... Евдокия... Открой... Это я - председатель... Я вспомнил, зачем
приходил к тебе на почту...

     Вскоре дверь приоткрылась и удивлённая, вся взъерошенная Евдокия, напуганная
ночным визитом председателя, спросила его.

   - Егор Матвеевич, ты что, совсем одурел? Припёрся, когда я тебя не ждала. Ну
ладно уж, заходи, только ненадолго, а то вдруг ещё кто придёт.

   - Зачем ты свет включила? Выключи, - промолвил вполголоса Егор Матвеевич,
намереваясь скорее заняться делом, о котором он вспомнил посреди ночи, как тот
кучер про фамилию Овсов, и шагнул через порог следом за своей зазнобой.

     Евдокия выключила свет и в это время, как нарочно в окно тихонько постучали.

   - Прячься в подпол, - резко приказала Евдокия, - иначе пропадём оба ни за что.

     Егор Матвеевич с испуга беспрекословно повиновался, поспешно открыл крышку
подпола и неуклюже пролез в лаз. Там он на ощупь пробрался в угол и притаился.
Постепенно глаза его привыкли к темноте и он неясно разглядел в другом углу
совершенно голую фигуру, отчего чуть не потерял сознание. Сначала он подумал, что
фигура эта ему мерещится, но с каждой секундой всё больше убеждался, что там кто-то есть.
Тогда он вприсядку начал приближаться к этой фигуре и по мере его приближения
фигура всё больше поворачивалась к нему спиной и сжималась в своих размерах
настолько, что голова её полностью опустилась между колен.

     Подкравшись к фигуре вплотную, Егор Матвеевич похлопал её по плечу и спросил.

   - Ты кто?

     Фигура ничего не отвечала и молча, медленно повернулась лицом к Егору Матвеевичу.
От увиденного Егор Матвеевич был поражён настолько, что на секунду потерял дар
речи и потом смог только прошептать несколько слов.

   - Степан Петрович! Ты ли это!?

   - Да, - услышал Егор Матвеевич в ответ тихий шёпот.

   - А ты что тут делаешь!?

     Парторг некоторое время не отвечал, но потом исповедался.

   - Бес попутал, Егор Матвеевич... Вот ей Богу! - добавил он и даже перекрестился
В порыве чувств.

     Наверху над ними начала скрипеть кровать и Егор Матвеевич сразу всё понял и
мгновенно принял решение.

   - Выбираться нам надо с тобой отсюда, пока не поздно. Нам тут делать нечего.

   - А как? Как?

   Потому и был Егор Матвеевич председателем колхоза, что голова его в экстремальных
ситуациях работала в десять раз быстрее, чем обычно.

   - Разбираем завалинку из камней, они на глину уложены, легко разберутся. Но
только в сторону загородки.

     Вскоре два товарища по несчастью выворачивали камни один за другим и дело
у них спорилось ловчее, чем на каменоломнях. Когда они выбрались в образовавшийся
лаз в загородку, Егор Матвеевич поделился с другом нательной рубашкой, которой
хватало по длине, чтобы прикрыть срам парторга, а сам остался в одних кальсонах.

     Именно в тот момент парторг, одев рубашку, посоветовал Егору Матвеевичу
перекрасить бельё в чёрный цвет, чтобы ночью оно не было так заметно постороннему
глазу.

                ***

     После того случая Егор Матвеевич и Степан Петрович старались друг с другом
встречаться пореже и виделись только на партийных собраниях, или на почте, когда
заходили туда узнать у заведующей, не было-ли на их имя ценной заказной бандероли
из какого-то областного ведомства.

     По поводу проломленной бреши в завалинке по деревне ходили загадочные слухи
и жители стали подозревать, что где-то поблизости завелись воры, пытавшиеся в
глухую ночь обокрасть заведующую почтой, которые не знали, что свой сейф она
хранит на рабочем месте, где есть надёжная охрана.

     Всё вроде-бы успокоилось, сердца влюблённых стали биться ровно, но одно
обстоятельство, о котором никто не подозревал, вело Егора Матвеевича к обрыву.

                ***

     Клавдия Матвеевна почуяла сердцем, что с её половинкой происходит что-то
странное и настороженно стала наблюдать за поведением мужа, тщательно маскируя
своё наблюдение и не подавая виду, что она ведёт свой расследование, подобно
мисс Марпл. Она перестала спать ночами, анализируя все мельчайшие подробности
непонятной ей до поры, до времени ситуации и с каждым шагом своих наблюдений
находила всё больше и больше поводов для своего беспокойства, скрывать которое
ей становилось труднее и труднее. Она резко начала худеть, у неё пропал всяческий
аппетит и ей пришлось доставать из комода одежды всё меньшего и меньшего размера,
которые находились в превосходном состоянии, но немного вышли из моды.

     В конце концов ей стала ясна, как день, причина странного отношения к ней
мужа и понятна чёрная, как ночь, измена мужа. Она держалась из последних дамских
сил при констатации мерзких фактов и приняла окончательное решение подвергнуть
мужа жестокому наказанию и опозорить его также, как он опозорил её, променяв
возвышенную чувственную любовь на омерзительную платоническую.

     При составлении плана мщения она совсем исхудала и ей поневоле пришлось
обзавестись новой одеждой с ног до головы. При покупках она тратила деньги с
таким размахом, что в городских магазинах после её посещения пыль стояла столбом.
Семейный бюджет, который она создавала годами терпения и аскетической экономии,
быстро треснул по швам и Клавдия Матвеевна сделала несколько подписей в сберегательной
книжке широким жестом своего прекрасного почерка, по причине чего ей пришлось
посетить несколько раз почту и с каждым разом она являлась туда во всё более
ослепительных одеяниях и с радостью отмечала блеск зависти в глазах заведующей,
особенно когда блеснула золотыми перстнями и серьгами.

     Наконец она немного успокоилась и решила, час мщения настал. План её отличался
совершенной простотой, детской наивностью, но именно этим он и нравился ей.

                ***

     Однажды Егор Матвеевич стал замечать все изменения, происходившие в облике
его супруги и это поставило его на некоторое время в тупик. Дураком полным он
не был и быстро вышел из этого тупика, поняв, что жена его всё об нём знает и
стал терпеливо ждать развязки, прекратив все свои похождения на левую сторону от
своего дома. Проходили дни, недели и наступила осень. Она принесла с собой много
колхозных хлопот, напряжения сил при уборке хлебов и особенно картофеля, которого
уродилось тьма. Егор Матвеевич сделал всё, чтобы картошка не осталась в поле к
наступлению снегопадов, как это было однажды в его практике, за что он получил
тогда нагоняй в районе по всем линиям.

     Когда наступило прекрасное бабье лето, Егор Матвеевич позволил себе сбросить
с себя тяжёлый гнёт судьбы и напился в одиночку до умопомрачения. В таком состоянии
он попёрся к Евдокии и пробыл у неё целых два часа, не переставая плакаться ей
в жилетку, оставшуюся от покойного агронома. О прежних забавах они и не помышляли,
а только каялись оба в том, что натворили паскудных дел и изранили чистую душу
Клавдии Матвеевны. Егор Матвеевич припозднился и решил уйти от Евдокии старой
стёжкой, по огородам.

     Немного не доходя до задней калитки, он вдруг споткнулся об натянутую
проволоку и всем телом упал в вырытую траншею, наполненную жижей из навоза. При
этом он так сильно ударил лицом в грязь, что брызги полетели во все стороны,
а сам Егор Матвеевич чуть не захлебнулся в вонючей жиже. Мгновенно отрезвев, он
решил отмыться и залез в двухсот-литровую бочку, где раньше хранилась вода для
полива, но когда он начал отмываться и барахтаться в бочке, то быстро понял, что
там водой нисколько и не пахнет, а пахнет той-же навозной жижей, что и в траншее.
Тогда он сел возле бочки и горько заплакал...

     Наутро он стал седым, у него болело сердце, он подал в отставку и она была
принята. Весь свой век он доживал в тоске и печали и радость в его глазах пылала
только, когда приезжали внуки.

     Клавдия Матвеевна поседела вместе с ним, разговаривали они редко, но виду
никогда не показывали, что оба глубоко несчастны, хотя в деревне все понимали
их незавидную долю, выпавшую им по прихоти беса, вселившегося в Егора Матвеевича
всего лишь на минуту.

     Но потом время немного подлечило их и они постепенно научились мирным беседам
о том, о сём, но больную тему никогда не затрагивали. Клавдия Матвеевна никогда
больше не поправлялась и до глубокой старости держала себя в талии.

                Конец. Кто читал - тот молодец!
                Плакать не надо. Се ля ви.