Начало перестройки

Начало перестройки

Будильник зазвенел мелодично. Раньше был другой. Он гремел так жутко. Я так боялась его звонка, что просыпалась раньше, чтобы скорее его заглушить.

А теперь я спокойно зажимаю кнопку и сплю дальше. Раньше я бы вскочила с ужасом: «Орлов!» Потому что «Орлов» стало уже не фамилией, а явлением нашей жизни – и производственной, и семейной. Если раздавался телефонный звонок, мама с тревогой говорила: «Орлов?..». Папа спрашивал: «Орлов… как? Ничего не говорил?» Соседская девочка однажды попросилась со мной на работу. Я удивилась: зачем.  Она сказала: «Хочу увидеть Орлова». Оказывается, ее заинтересовал феномен Орлова, человека, о котором все говорят и которого все боятся.

    Бедный Орлов не знал о такой своей популярности. И не подозревал, что его все боятся.
 Он считал, что его не уважают. Он так и говорил: «Им не стыдно, что я сижу в своем кабинете, а они топают, громко топают и не стесняются мимо моих дверей, опаздывая на полчаса. На час».
Иногда он с секундомером стоял у дверей. Если на пять минут опаздывали, он прощал. Если на пять минут и шестьдесят секунд – не прощал. Он наказывал. Он лишал премии, звания «ударник коммунистического труда». Если отговаривалась домашней причиной - он звонил домой и переспрашивал, уточнял. Дома должны были догадаться, что с вами что-то случилось, раз звонит сам Орлов, нарочно придумывать линию поведения:
- Да что вы…она вышла как обычно… даже немного раньше... Знаете - наш микрорайон…у нас тут внезапно пролился жуткий ливень. Нет. Он не высох и до вашего приезда еще будут лужи. Да. Да – она вернулась за зонтиком. Пока его нашли на антресолях, она могла и немного задержаться. Асфальт еще мокрый – посмотрите в наше окно. Конечно, дождь был не из серной кислоты, конечно, можно было и потерпеть, мы все извиняемся, при Сталине сажали и за меньшее опоздание, мы помним, а тут распустились, мы согласны, молодежь так трудно воспитать и настроить. Да, она не так уж и молода… вы правы, у нее у самой уже дети. Да – какой пример, ужас. Только на стариков надежда, вы правы во всем.

   После такого разговора мама решала, что берет будильник себе – раз на производстве такие строгости опять пошли, что отец должен переговорить  со мной о дисциплине, раз все возвращается. И скоро опять начнут сажать, а что - какое ныне время – май 1990.
Если меня посадят – что два старика будут делать с двумя внуками?

Почему Орлов меня все же терпел? Этого я не забуду. И он тоже.
Моя обязанность – читать. И я читаю. Всё подряд, что подписано к печати, то есть верстку. Я не корректор, ничего не правлю, я просто читаю как любой советский человек. Здесь важный акцент: советский. Я читаю только то, что издает Внешторг, что идет на Запад. Там должно справедливое мнение о нашем читателе. А нашему читателю не всё положено знать и читать. Он должен читать – и знать - только нормативное. Это как в школе. Если вас будут учить так: надо писать: МОЛОКО, никогда не пишите МАЛАКО, не пишите: МАЛОКО, нет – только МОЛОКО, вы начнете путать – где правильное? А если вы не знаете отклонения от нормы, вы и не допустите этого отклонения. Так просто. Отсечь лишнее. Моя задача - найти это лишнее в текстах, которые я читаю и которые должны прочесть миллионы иностранных граждан и составить мнение о советских гражданах. Мне доверено быть их совестью. Чистой совестью. Я не внедряю вкусовщину, нет. Мало ли что мне не нравится. На днях подписала верстку (каждую полосу, иначе говоря – страницу) будущей книги известного писателя Белова. Хороший текст. Всё честно. Даже, с моей точки зрения, излишне откровенно. Так, идеал героя, вполне положительного героя – «лишь бы брюхо не простаивало». Мелковато для нас. Но это дело критики. Пусть свой хлеб имеют и отслеживают идеалы советского героя. Я пропускаю.
 
И вдруг читаю такое… еще раз читаю. Не могу оторваться… встаю, иду к Орлову. Он отводит взгляд от окна (что там нашел? Пасмурно), недовольно:
- Что там у вас?
Докладываю по форме: Пушкин. Он вскидывается:
- Вы шутите? Вы с Пушкиным пришли?
- Читайте.
- Читайте сами. Умеете ведь (шутит).
- Не буду. Сами читайте. А то обвините меня в …антисемитизме.
 - В чем?!!! – он хватается за лист. Читает: «Жида с лягушкою венчают».
Кричит:
-  Кто? Что он сделал? Что за бред! Где вы это взяли? Что вы мне подсовываете? И я это еще и громко произнес! Что вы себе позволяете…
-  Это баллада Пушкина, так и называется: «Гусарская баллада». Сказочный жанр.
-  Вы мне еще литературное направление определите! Где вы это взяли?
-  Хрестоматия по русской литературе Х1Х века.
-  Кто составитель?
-  Профессор Кулешов В.И.
- Звоните в издательство!
 – Нет. Это ваша работа. Это ведь издает издательство Внешторга.

Тут он замолчал наконец. Махнул мне на дверь. После обеда тихо рассказал. Сразу успокоил: балладу сняли. Правку корректуры составитель взял на себя и покаялся –давно не перечитывал ту балладу. Помнил только о сказочном жанре…А директор издательства еще шутил: а может, Пушкин, и в самом деле гений, мы же в этом не сомневаемся, так вот он и предвидел современные события. Оказывается - мы-то с вами далеки от светской жизни. А там такое происходит.

Оказывается, на днях действительно было венчание - прямо в церкви, реально, по-настоящему, не для кино. Реально венчался в церкви какой-то артист… или певец, мне все равно…для меня все они – клоуны. Да они и сами не отрицают. Она как-то так и пела: я клоун, да, я арлекин (это значит: клоун). В общем, венчался не русский, сами понимаете, не буду повторять Пушкина…я  не гений. Мне такое слово не простят… Он венчался…Правда, ту женщину, с которой он венчался… лягушкой не называли, а совсем иначе называют…это нас не касается.  В общем, нет полного совпадения. Насчет ее национальности вообще не берусь судить. И совсем уж не наше дело, кто с кем где что делает, каждый по-своему с ума сходит. Он прискакал к церкви на белом жеребце. А она приехала в черном ящике вроде гроба. Наверно – как сказочная лягушонка в коробчонке - так пошутил директор. Ему видней.

Мне сказал:
 - А вы молодец. Хороший сигнал. Встряхнули всех. Мы им показали лицо нашей фирмы. А то еще намекали: есть вы как специалисты или нет… Есть! Без нас обойдитесь попробуйте! Ведь тираж этой хрестоматии - вы сразу отметили – готовится в Европу, где сплошь толерантность… Вот мы бы загремели с нашим солнцем русской поэзии.
   Тут он задумался:
 - А еще у него, то есть у Пушкина, нигде нет еще по такому же поводу ничего?
-  Есть. Как же. Я студенткой спросила об этом своего профессора, известного пушкиниста Благого, почему в «Капитанской дочке» Зурин говорит молодому Гриневу, что не все же их громить.
-  Кого?
- Не казахов и не чукчей… Перечитайте, пожалуйста, роман Пушкина. Почему-то аулы и кишлаки никто не громил.
- Наверно, не было там ценностей.
- А профессор тогда ответил лаконично: так писали и Гоголь, и Достоевский, потому что в Х1Х веке в России не было еврейской интеллигенции.
- У Пушкина только в том романе? А еще?
– Есть и еще. Пушкин. «Черная шаль». Пушкин. «Скупой рыцарь». Я не специалист, может, и еще есть. У него и у других. Такое было время. Я бы сказала: кастовое. А сейчас  у нас полная демократия. Мы все - единый советский народ. Говорят, в Америке не различают по национальности. У нас тоже. Мы все едины как советский народ. Чем плохо? Лучше не может быть. Есть у человека имя, есть фамилия, есть национальность. А если это отнять, то получится обезличивание. Имя – твоя собственность, фамилия - собственность семьи, национальность - собственность рода. Из разных родов складывается народ. Наш советский народ. Что же касается евреев, то в советское время они получили законные права наравне с другими во всех областях. Я лично вообще именно еврею, доктору Шофману, Арону Наумовичу, обязана здоровьем и, возможно, жизнью. Именно потому – что он еврей. Он сам так сказал.

    Как было дело…Студентами нас, в МГУ, на летних каникулах посылали на целину. Добровольно-принудительно. Я сказала в комитете комсомола: не могу – высокая близорукость. Мне сказали: неси справку. Пошла. Молодая университетская врач-окулист гордо меня выслушала и даже не проверила зрение – да, чего его проверять, она же видит мои очки-линзы, отрезала: не дам. Как? Ахнула я – а отслойка сетчатки? Не слышали о таком? Как учительница русского языка может быть слепой?
    В ответ она встала во весь свой прекрасный рост, вышла из-за стола, повернулась ко мне спиной и пошла к окну. Встала и так стояла, пока я не вышла из кабинета.
 
Я побрела к нашей Вере Ивановне, она считалась участковой филологов. Она сразу сказала мне:
 - Справку тебе я напишу, но меня предупредили: если буду давать освобождение, то они отчислят мою дочь с истфака. Давай попробуем так: может, тебе еще кто-то напишет, а если нет – приходи, я выпишу. Я не могу отправить тебя на целину. Ты просто однажды наклонишься в очках, а выпрямишься без них - и что увидишь? Много ли на курсе очкариков? Я знаю - немного. Но пока никто еще не приходил.

    Очкариков было двое: кроме меня, еще одна. Близоруких было больше. Но они – красавицы - не носили очки.
   Вышла я от нее, стою в коридоре. Больше идти некуда, врач ухо-горло-нос не дает, наверно, таких справок, но пойду пожалуюсь, только это и осталось, он очень добрый. Душу отведу.
Вхожу. Он спрашивает: как, шкраб? Как твой нос?

Шкраб – это (я уже знаю) демократическое сокращение тридцатых годов: общее название: школьный работник, чтобы не отличались директор от сторожа. Арон Наумович много старше меня и говорит мне «ты». Выслушав мою жалобу, он ахнул. Вскричал: где твоя карта? Неси сейчас же.
Я бегом. Несу. Он говорит:
- А я и так помню, ты освобождена от физкультуры, ты даже не военнообязанная, по зрению. Но у тебя есть еще уязвимое место- твоя носоглотка. Я как увидел ее впервые - ахнул. Тебя надо держать под стеклянным колпаком. Я тебя спросил: как ты дышишь? И что ты мне ответила? Не помнишь. А я помню. Ты сказала: силой воли.

Да. Папа в детстве мне сказал: дышать можно только носом. Если нос не дышит, зажми губы, но не открывай рот, дышать только носом.
И я до крови зажимала губы, но дышала через нос. Совсем не дышать нельзя.

- Я не дам пропасть учителю русского языка, это важный язык, русский язык спас нас здесь, в России, когда мы бежали из Польши от Гитлера, с русским языком мы везде русские, а русские – это сила, это уже все знают, и никто не сомневается.  И чтобы я дал тебе пропасть! Никогда. Ты будешь хороший учитель. Ты аккуратная, у тебя в сумочке – я видел – порядок, все листочки сложены, не смяты, как у моей внучки, которая комкает все на свете. Ты терпеливая, ты не охнула, когда я делал тебе проколы, тебя не испугал вид крови. Я тебе помогу. Я приложу свои силы. Я должен твоему народу, который спас мой народ, да. Только вы протянули нам руку помощи и выдернули нас из того ада.

Ты знаешь – Америка не приняла еврейских беженцев.  Потом послали к их берегам корабль с детьми. Да, с еврейскими детьми, поскольку взрослых евреев они отказались принимать, чтобы они и в Америке не сделали революцию, но дети… так и детский корабль завернули. Да. А здесь, в России, или как теперь говорят, в СССР – кто-то остался без крова? Кто живет у «Пампуша на Твербуле»? Так называли свой адрес бездомные в Москве до войны, что означает: у Памятника Пушкина у на Тверском бульваре. Нет! Все имеют точный адрес и конкретную жилплощадь. А те, кому повезло уехать в новый, строящийся город, вообще получили комнату в квартире с горячей водой и ванной – в доме! Чтобы все беженцы так жили. И не только они. Наша семья, например, двадцать лет назад вселилась в старинный дом, да в двух шагах от бульварного кольца, и сегодня мы имеем котельную в подвале, углем топим по очереди, понедельно. И довольны. Тепло и ладно.

Или кто-то не имеет работы? Дети устроены в школах, в детсадах. Все записаны по поликлиникам. Бесплатно. И это не ценить? И я знаю, что сделать - я знаю, как тебе помочь. Справка – это ерунда. Я ее сейчас напишу. Только тебя не хватает в степи, где днем + 30, а ночью чуть не мороз. С твоей носоглоткой лучше без этих экспериментов. Я тебя смогу вылечить! Я уже записался на курсы иглоукалывания! Вот средство, которое тебе поможет.

    И он одолел эти курсы. Он делал мне уколы около носа, около бровей и глаз, всего десять сеансов. И я свет увидела. На время этих сеансов он на ключ закрывал дверь. Чтобы никто не вошел и не спугнул его и, главное, - меня - оказывается, во время сеансов больной не должен ничем отвлекаться, а должен быть совершенно расслаблен.

Я задышала. Какое это удовольствие - дышать носом. Спокойно, свободно дышать. И не держать наготове руку с платком в кармане. У меня стала другая походка. Я иду уверенно, даже с чувством превосходства. Мне ничто не страшно. Я дышу.
 На последнем сеансе доктор Шофман сказал:
   - Это не все. Я вижу, что помог тебе. Но это не все. Иголки не те. Я купил путевку в Китай, еду специально за иголками. За золотыми. Вернусь – и исцелю тебя, бедного шкраба, полностью. Войдешь в класс без носового платка!

    Но суждено совсем иное. В сентябре я застала доктора Шофмана в его кабинете совсем другим человеком. Увидев меня, он ссутулился и тихо заплакал. Я замерла. Он плакал тихо, безутешно. Потом он успокоился, вытер лицо и сказал:

 -  Они пришли и сделали обыск, они отыскали китайские иголки. Золотые, другие не имеют такой силы. Я их купил на свои деньги. Я на свои деньги съездил за ними в Китай. Они сказали, что Китай не разделяет политику партии, а я своей практикой, этими иголочками, Китай и китайскую теорию лечения поддерживаю. Они унесли мои иголки.  И золотые. И железные. Они обшарили стол и шкафы. Они украли их. Остался вот этот плакат – вот он – остался на той стороне двери. Они открыли дверь и так оставили открытой, не увидели плакат с точками для акупунктуры. Это память осталась. И причем тут Хрущев? Хрущев или Сталин пустил мой народ в вашу страну? Хрущев или Сталин победил Гитлера? Кто спас нас всех? Я не против линии партии, не против партии. Кто я такой, чтобы быть против партии. Да, я не состою в партии, меня туда и не приглашали. А я без претензий. Но причем тут Хрущев – и твой нос? Причем линия партии и принцип лечения гайморита?

Я им сказал: дайте мне долечить одну будущую учительницу русского языка. Они не слушали. Они смотрели на меня как на выжившего из ума старика. Кто они? Из Минздрава. Я не успел сказать, как несовершенны люди. Как из несовершенных людей, однако, создается великий народ и складывается великая страна - но это так. Это непонятно, но это так.

    Он долго тихо говорил, старый доктор Шофман. Старый еврей? Причем тут еврей. Он страдал, что не сможет провести еще два цикла, каждый по десять уколов.
- Ты осталась на всю жизнь недолеченная, со своим фронтитом, гайморитом и синуситом. И я не вижу своей вины.

То был настоящий доктор.

После истории с балладой Пушкина мой начальник стал терпимо относиться к моим опозданиям. Да и были они совсем небольшими (для меня). Но тот кошмарный период прошел. Помню анекдот того времени: «Петров еще дома? Его нет на работе. Он умер? Какое счастье. Мы опасались, что он опоздал».

Да, это прошло. Я спокойно заткнула будильник и снова уснула. Но он скоро зазвонил у сына. Из его комнаты - мне было слышно, опять звонит телефон. Он снял трубку и тут же положил ее. Значит - меня. Не стал будить. Умница. Сплю. Снова телефон. Беру в руки будильник- уже семь. Не с работы. А кто же? Сын не берет трубку. Встаю. Бреду. Спрашиваю:
- Кто?
- Позвони на работу.
Я уже встала. Звонить не буду - сразу поеду. Только снова не лечь. Мурашки недосыпа бегут по коже. Надо растереть руки, умыться холодной водой. Но для этого надо дойти до ванной. А я сейчас стоя усну.
Я говорю про себя: «Господи, прости все грехи писателю Александру Фадееву, который написал: «Нужно жить и исполнять свои обязанности» (повесть «Разгром»).

   Это я без иронии. Без малейшей. И каждый раз удивляюсь: это как надо было жить, чтобы ощутить жизнь как невыносимую обязанность? И ведь правда: христианством запрещено самоубийство, что бы ни было – терпи. Не смей покидать жизнь – это поле битвы. Битвы за твою жизнь. Терпи. И при этом исполняй свои обязанности.

Иду в ванную, завязывая пояс халата.

Жить по-сталински нас учила с первого класса Вера Петровна. В отличие от маленькой Веры, про которую я не смотрела и о которой мне сказала наша секретарь, красоточка восемнадцати лет, чтобы я не смотрела этот фильм и не расстраивалась – там все коллаж и монтаж, все неправда, такого не бывает, так вот Вера Петровна учила нравственности. Товарищ Сталин спит очень мало, ложится в три - четыре часа ночи и успевает прочитать пять или шесть сот страниц. Я ему завидовала: где он берет столько книг?
И при этом он четко выполняет свои обязанности.

Я в этом нисколько не сомневалась. Я стыдилась, что я свои обязанности исполняю очень плохо. Через силу и с великим трудом. Я с детства с трудом утром встаю, сплю на первом уроке, на первой лекции. Бывало, мама меня разбудит, умоет, посадит за стол перед стаканом какао, расчесывает косы, приговаривает: ешь и глотай. Идя в школу, я сплю. Я иду с закрытыми глазами. Дорога прямая, прохожих нет. Сбиться невозможно: дорога обсажена деревьями. Если совсем усну- ткнусь в дерево. В школе с закрытыми глазами снимаю пальто. Уроки уже начались. Вхожу в тихий класс и стою в проеме двери как на казни.

Орлов нас всех подтянул. Я перестала спать вообще. Не могу заснуть с вечера, чтобы не проспать. Я приезжала на работу первая, до Орлова, и сразу расписывалась в журнале. И тут же могла бы где-нибудь уснуть. Но негде.  Нападала такая успокоенность: я ведь исполнила его главное желание - пришла. Теперь спокойно, теперь и поспать можно. Так хорошо бы сейчас принять тепло подушки и мягкого сновидения. Но машинка гремит, девушки судачат. Да и дверь то и дело открывается, а может войти и сам товарищ Орлов. Он свои бумаги носит сам. Он демократ. Но хватит о нем. Он ушел. Не по своей воле, и мне его немного жаль, он потерял хорошее местечко.

 После ванной бужу сына. Он говорит, не разлепляя глаз, что может еще поспать.  Я оставляю его в покое. Готовлю завтрак, пью свой кофе и, уже проснувшись, собираюсь на работу. Час пик прошел. Но народу не меньше, некуда даже повесить сумку с вещами на крючок, который ношу в кармане.  В сумке - обувь для починки, банка для подруги – обещала принести квашеную капусту, и брюки для химчистки.

Какой-то шум вдруг прорезается голосом бабки, не местной, то есть не москвички, она так ясно прорисовывает в речи своё «я»:
- Явился тут, не заждалися такого вот. И чего ты ко мне привязался? Ты судачишь – не можешь меня отличить. На знаешь меня. Познакомиться со мной? Да на кой ты мне нужон! А-а - смеетесь. Смешно, конечно, как собаки, лаете на незнакомого. Сами садитесь, я не старая и не сяду, постою, чего уставились на меня, на мне узоров нет. Лучше бы уставились на ценники в магазине! А позанавесились коврами и не видите, что картошка стала по двадцать копеек. А она уставилась. Не знаете, почем картошка.  Хоть в Верховный Совет напиши: почем картошка? По телевизору ответят: как была.  А вы все на меня глядите. Один такой вот черненький смотрел на меня, ухлопать решил. А мой сын его опередил. Так его и повинили. Мой сын мне пособить хотел, меня выручал. А сам погиб.

 Тут мне выходить. Рядом со мной мальчик прыгнул из автобуса крепкими ножками прямо в лужу, всю меня окатил. Я вся в грязи. Колготки, туфли и даже край юбки.
А что скажешь? Мальчику хочется прыгать. На то он и мальчик. Он не виноват, что в асфальте дыры, а в дырах грязная вода. Что в столице после дождя хоть не выходи. Я не виновата, что в нашей конторе. Такой важной, хоть и незаметной, нет горячей воды, и мне придется вытирать такой холодной водой, что сводит руки и зубы.

Ладно. Главное в жизни – хороший начальник. Как у меня сейчас. Открываю дверь … заранее улыбаюсь. Он сейчас вскочит, подойдет к окну и скажет:
- Ураган кончился. Я счастлив, что вы благополучно добрались до меня, и я вас приветствую. Рад видеть вас невредимой, что бы я без вас делал!
 И он включит электроплитку, поставит на нее жестянку (сам вырезал из консервной банки), и будет варить кофе. Меня угощать. Я вся расцветаю.

Отношения с ним наладились очень быстро – после истории с повестью Толстого «За что?» Я как увидела заявку – к начальнику. Он удивился: Лев Толстой? Чем он вам не угодил?
-  Даже читать не буду, эту повесть для поляков нельзя издавать. Ее расклеят как листовку по Варшаве – там ведь все знают русский язык.
- Пусть читают.
- Тогда сами читайте сначала.
Конечно, пришлось пересказать содержание повести о том, как толстый пьяный ямщик (русский мужик) не позволил утонченной польской барыне вывезти из Сибири ее мужа-арестанта под видом мертвого в гробу.
- Так прямо и в гробу?
- Именно.
- За что же его в Сибирь-то?
- За восстание в Польше.
- И что же теперь?
 - Пусть Внешторг или кто там у них… предложит полякам заказать и купить тираж повести Гоголя «Тарас Бульба».
Начальник расхохотался.

Так наладились наши отношения. Он мне поверил раз – и навсегда.

Но его нет. Я бросаю сумку. Причесываюсь, крашусь и тут спохватываюсь: а он-то где? Читаю свою работу. Но где же он?
Прикидываю объем работ по толщине бумаг и понимаю, что придется задержаться часа на два…Тут телефон. Схватываю. Чувствую неладное…
 - Дорогая и уважаемая! Это я, да, это я и я знаю, что вы рады. Но сейчас я не рад. Увы, мы расстались. Я благодарен вам за время, подаренное мне судьбой рядом с вами, но теперь я через дорогу от вас.  Скорее к вам прийти? Нет. Увы, тут, я, кажется, надолго.

Первая моя мысль: посадили. Вторая: за что? ведь теперь у нас свобода. Наша контора чисто условная: в сущности, цензура, хотя называется иначе. Она и раньше и была, и не была главной. Это раньше папа считал, что я просто спасаю людей от их легкомыслия и глупости. Зачем сразу в тюрьму, когда можно что-то вычеркнуть или заклеить, или забелить. Мой новый начальник даже не вел учета, кто сколько раз ошибся, махал рукой, а я и вовсе. Уж какое мне дело. Мое дело указывать: это нельзя. Это нельзя тоже. Не согласен? Иди  в ЦК. Не я законы выдумала. Принеси бумагу. Я потом, может быть, посмотрю, кто даст тебе ту бумагу. Без меня вы бы из тюрем не вылезали. Кто бы ваших детей кормил. И почему люди нарываются на неприятности? Какие права?  А обязанности не хотите вспомнить? С них начните.
Ваше  дело - исполнять свои обязанности. Для этого есть условия: трудись, молчи, не болтай. Терпи, будь скромен, не нарушай правил поведения. Ух! И не опаздывай на работу!!!
Хочется исполнять - не хочется, а надо.

Однажды я прочитала маленькому сыну калмыцкую сказку о птице, которую не слушали ее птенцы, и она решила наказать их и улететь от них. Мой сын сказал строго:
 - Больше эту сказку не читай. Я бы поймал ту птицу и вырвал перья. Твои птенцы- и не смей бросать их.
Да. Надо жить и исполнять свои обязанности.

 Ладно. Пойду отдам банку под капусту и послушаю в коридоре - может, кто что знает. Но никто ничего.  Редкий случай. Надо ждать. Он не утерпит и придет.

Пришел. Улыбается. Но ему не по себе - я же вижу. За мной-то здесь он был как за каменной стеной. А как там? С кем ему там работать? У нас ведь главные должности – номенклатурные, для руководства, но кто-то должен и работать - кто? Вот в чем вопрос.
Я свое дело знаю. Все параграфы и подпункты лучше любой ЭВМ. А там что? или – кто? И главное - где?

И вот я слушаю и слушаю. Все же я дура беспредельная. Как говаривал мой давний начальник, глупости человеческой нет предела. Это так. Я ведь во все верю. Скажут – и верю, а зачем людям врать. Перестройка – значит все по-другому. Иначе зачем шум поднимать. И так жили бы без перемен. Жили – не тужили и при Ленине, и при Сталине. И в голоде, и в холоде. И на воле, и везде, кто что сделает? А сделает – в тюрьму его! вот и не сделаешь. А не сделаешь – живи нормально, получай зарплату, ешь-пей, веселись, но не опаздывай. Это да.
- Да я слушаю, слушаю, не отвлекаюсь, а кого мне завтра посадят? Если он сдуру начнет цепляться, то уйду, а он бедненький с кем останется…как бы не сел. Сегодня цензуру вроде бы отпустили на волю, но вы же умнее меня, вы ведь все понимаете, кадры везде и всегда нужны. Он ко мне за опоздание прицепится, а к нему завтра - за политику. И обоим будет плохо. Я-то думала, что теперь все по-новому, а оно вон как.
Да ладно, конечно, ладно.

   Оказалось, вчера вечером, поздно уже, один профессор, зав. кафедрой, после лекции, вдохновленный своей же лекцией, сыграл ваньку на мой манер: поверил газетам о всеобщем обновлении и пошел – нашел, куда сразу пойти со своими рацпредложениями. Да, нашел куда. И пришел. И надо же - а там начальник не успел домой уехать и принял, и выслушал того – заговорившую ослицу. Слушал и не мог опустить глаза от изумления:
-  И вы все это серьезно? Вы отдаете себе отчет, с кем разговариваете? Вы кому это все говорите?
Не мог поверить своим ушам очень большой начальник.
– Если у вас партбилет, и вас легко пропустили вы это здание, то …
То умненький дурачок думал – его как выслушают и увидят его выкладки, сразу поймут, и все в стране наладится, и все будет хорошо, все будем есть лапшу. Так мой маленький братик мечтал, после войны, у него с зубами были проблемы, и он мог есть только лапшу. Мечтал о ней. Нет – чтобы ко мне прийти и рассказать, я бы объяснила ему, в какой стране мы живем, и что у нас можно, а чего нельзя вообще, совсем и никогда. Я бы не считала его выкладки, а только взглянула бы на исходный момент, на посыл и на итоги - и не надо ЭВМ.

У нас не промысловая артель, у нас общество нового типа. Мы строит рай на земле без Бога, сами.  Своими руками. Чтобы все были послушны, нравственны и всем довольны. Зачем эти цифры? У нас важны идеи, а не рубли.  Доходы!?! Причем тут богатство?  Да человеку не хватит всего земного шара, он слопает и не подавится временем и пространством, если можно потом его перепродать. Так примерно учил Карл Маркс. На днях я подписала верстку Достоевского – тоже на экспорт (на внутренний рынок классику я не читаю) – там прямо сказано: широк человек, надо бы сузил. - Я бы подписалась под этими словами. Уж русского человека точно надо сузить. А то раскинулись на пол-земного шара… И начали мечтать… Всем кушать лапшу. А хватит той лапши на всех? Или только героям Куликовской битвы?
А этот шибко ученый экономист подсчитал наши недра, все добытое и еще не добытое, продукцию настоящую и возможную – по его условиям - будущую, разделил на все наше население и сделал вывод… Ах, какой он сделал вывод! Сам вздрогнул. Его студенты ему аплодировали и посоветовали бегом в ЦК! (пока другие не опередили) И завтра будет РАЙ!
Он и побежал. И прибежал. Счастливый.

А тот большой начальник накричал на большого ученого, потом долго думал, поехал домой и из дома позвонил другому большому Человеку. Вместе решили: умный профессор, не пропадать же добру, но и на кафедре нельзя оставить – заразит студентов-аспирантов и прочих мечтателей…еще одну революцию затеют. У нас ведь какой народ: им бы догонять и драться. так один наш классик написал.у него нос в крови, а он кричит: Ура! наша взяла!
 У этого умника гладко на бумаге, а у нас кругом овраги. Если все проесть – на что изготовить ружье? С нашими границами. Сами служили, о погранвойсках знаем. От одной границы до другой за три года не доскачешь. Полстраны должно выйти с автоматами на защиту границ от соседей для защиты того рая, который мы вдруг построим. Рай нужен всем.

Молодые ведь, кровь кипит. И не знают, почем капля крови, пролитой и непролитой.
Да любые деньги и все недра на свете отдадим за непролитую. Лишь бы не пролилась. Если он будет недоволен – с ним можно побеседовать. И он все поймет. Так и решили: побеседовать и предложить другое место вместо кафедры, чтобы не нес свои завиральные идеи в массы. Решили поменять его на моего начальника. Мой - на кафедру, а тот экономист – ко мне в начальники. А я его всегда вразумлю, постепенно. Я- надежный кадр.

   И что откладывать. Прямо ночью и позвонили ему домой. Пригласили утром на Старую площадь, там получит объяснения и распоряжение о дальнейшем сотрудничестве. И моему начальнику позвонили, ночью, – завтра выходи туда-то, там все объясним. А приказ утром оформим. Тянуть не будем.

До меня никак не доходит.
- А где же мой новый начальник?
Молчание.
-   Так где же он?
-  Анекдот помните? Неужели умер? Мы боялись, что опоздал. Так вот теперь в самом деле – просто умер.
- Как? Отчего? Умер…Совсем?
- Иначе пока не умеют.
- Ну зачем же? Вы бы ему сказали, что я во всем помогу… разве я когда отказывалась? Да ни за что…
- Сказали. Сказали, что у него будет хорошая помощница. Надежная.
-  А он?
-  Он… Да пойми ты, бедная моя, не везет тебе с начальником… Он что решил – раз ночью звонят, да после разгона в ЦК… он сказал жене: мне предложили явиться самому, теперь это так называется. Но ты не будешь женой врага народа… И принял…
- Что? что принял?.
- Откуда я знаю.

А я знаю: он не читал Фадеева. Он не понял, не осознал, что надо жить и исполнять свои обязанности.