Сколько живёт любовь?

Шурочка плакала:
– Танечка, душенька, что же делать? Папенька ни за что не даст благословения Алёше.
– Шура, милая, может, всё еще устроится, подожди. Папенька же поедет в Петербург, в академию, а как вернётся, вы с Алёшей в ноги ему падайте, да винитесь, что любите и жить не можете друг без друга. Шурочка кивала головой, робкая надежда наполняла её сердце.
– Барышни, подите скорее в дом, вас кличут, – прибежала к беседке Настасья.
Сестры обнялись и вышли из беседки.
 
Отец их, Николай Александрович Горский, профессор Николаевской академии, стоял на крыльце.
– Татьяна, иди к себе! Александра, твои вещи уже собирают, поедешь со мной. Едем после обеда, – и, не дожидаясь возражений, ушел в дом.
Шурочка бросилась в объятия сестры:
– Танечка, да как же, почему он? Я знаю, знаю, он меня там оставит или даже… Ой!
Татьяна нежно гладила сестру по волосам:
– Сашенька, не плачь, может, это и к лучшему. Даже если вы задержитесь в городе, Алёша будет здесь, ему ведь Илью учить весь год.
– И правда, Танечка!
Шурочка прерывисто вздохнула, утёрла слезы и, выпрямив спину и подняв голову, как учила покойная маменька, вошла в дом.
 Обед прошел скомканно – у крыльца уже стояла коляска, вещи были уложены.
Прощались сёстры тоже наспех.
 
Петербург встретил дождём. Промокшая до нитки в плохо защищавшей от ветра и дождя коляске, Шурочка в тот же вечер слегла с лихорадкой. Срочно вызванный доктор прописал мази и растирания, и обещался зайти через пару дней.
Шурочка бредила, металась на влажных простынях и звала Алёшу. Услышав это, Николай Александрович потерял дар речи от возмущения и гнева – его дочь и его же бывший студент, хотя и весьма многообещающий молодой человек?

Выскочив из дома, Горский около часа бродил по округе: дошел до Адмиралтейства, почти пробежал по пустынной в этот час набережной, устав, сбавил шаг, но вскоре озяб и вернулся домой, поразмыслив подождать выздоровления дочери и потом уже говорить с ней. Алёшу решил пока не трогать – уж больно младший сын, весёлый и любознательный мальчик, привязался к своему учителю географии и астрономии.
 
Шурочка болела долго. Доктор, приходя, сидел у её постели, слушая прерывистое дыхание, назначал то одно, то другое средство. О возвращении в загородную усадьбу пока и речи не шло, девушка была слишком слаба. Медленно выздоравливая, Александра радовалась, когда доктор разговаривал с ней и шутил, пытаясь отвлечь от болезни и грустных мыслей, и сама не заметила, как стала ждать этих визитов. Ей хотелось снова видеть высокую фигуру в дверях, ловить, словно невзначай, спокойный и ласковый взгляд и иногда ощущать на лбу прохладную лёгкую руку.
Что-то трепетное рождалось внутри, когда доктор беседовал с ней, хотелось слушать его и слушать, и Шурочка не спешила вставать с постели, хотя чувствовала себя уже почти совсем хорошо.

Горский каждый раз заходил справиться о здоровье и о том, когда же можно будет перевезти дочь обратно в имение – осенний Петербург менее всего подходил для неё, но доктор не советовал пока поездки. Шурочка стала надеяться, что милый доктор тоже находит прелесть в их встречах, и стала смелее отвечать и иногда шутить. Об Алёше, оставшемся в имении, не вспоминала.
Однажды, набравшись смелости, невзначай спросила доктора о нём самом и в отчаянье услышала бесхитростный рассказ, что доктор человек семейный, жена недавно второго сына ему родила, и потому приходит он часто, что каждый визит ему отец Шурочкин отдельно платит. Шурочка, которая еще пять минут назад была совершенно влюблена в доброго доктора и размышляла, одобрит ли папенька такого супруга для неё, вдруг показалась себе смешной и наивной дурочкой.

Её нежное чувство было безжалостно убито какой-то неизвестной особой с двумя детьми, которая и не представляла самого её Шурочкиного существования. Юная любовь, только распускающая свои лепестки в девичьей душе, была растоптана поношенными сапогами доктора, который уже не казался таким милым и добрым, а рука его не ласкала более воспаленного лба, но царапала самое сердце костлявыми пальцами.
Как обычно, пожелав скорейшего выздоровления, доктор ушёл.
Шурочка решительно встала с постели, раскрыла окно и выбросила все склянки с порошками, ещё ютившиеся на столике у кровати. В конце концов, у неё есть Алёша, преданный ей всею душой.
Любовь умерла, да здравствует любовь!
Да любовь ли это?