Трофейный буфет

  Полотна нет, среда исчезла. Только слова и люди - вне пейзажа, интерьера, погоды или костюма. Подробности отсутствуют, за небольшим исключением. Разум то ли не записал, то ли повычеркивал.
  В живых три квартиры - наша, бабы Поли и тети Лили.

  Трофейный буфет - с резьбой, пузатыми ножками, выдвижной мраморной столешницей под чайник, массивными створками и потайным отделением.
  Родительская тахта - раскладная, на три четверти комнаты, с пружинистыми подушками - наш с Гошей секретный батут, бабкино немецкое трюмо с высоченным зеркалом в широкой оправе темного дерева, низким столиком и парой развернутых внутрь тумбочек, тяжелый прямоугольный письменный стол с тумбой, в которой можно поместиться целиком, дедовская настольная лампа - на мраморном основании, с полуметровой металлической профилированной стойкой и янтарной полусферой абажура.
  Ковры с бесконечным орнаментом, ядовито-зеленый, но страшно дефицитный линолеум, шахматная плитка на кухне.
  Самодельно сколоченный книжный стеллаж,  асимметричный, мореный, скрипящий, трех-секционный гардероб с зеркалом посередине, пред которым выплясывал битлов, чугунный брючный утюг с пожженной  прихваткой на ручке, газовая плита с крыльями, заставленными сковородками и кастрюлями.
  Балалайка, вывезенная с Кейтелевской дачи, которую бабка по необъяснимым причинам разломала в восьмидесятом, чемодан от патефона и мейсоновская фарфоровая барышня.

  Вот, что носила мама - разве зеленую итальянскую юбку, или баба Поля, не помню совершенно. Мелькание - норковая лапка на воротнике, а может - черное зимнее пальто с каракулем.
  Или красная отцова рубашка в черную мелкую сеточку, болгарская рыжая дубленка, меховой картуз из Березки, который покупали все вместе в светло-зимнем Ленинграде семьдесят второго, финские красно-коричневые  сапоги с мехом и молнией.
  Феодосийская набережная - от памятника Айвазовскому до дачи Стамболе, московский двор возле Маришкиной многоэтажки - ничем не примечательный, покатый, неряшливый, пустой и темно-серый - только хоккейная коробка с высокой сеткой, пара мелких лавочек и песочница с покосившимся гибком.

  Иви показывает зарубежное кино - почему то с вытянутыми рожами. Думаю, если заплатить, станут обычными.
  Собственно, на качестве это не сказывается -  ничем не исправить, даже если сжать до размеров обычной какашки. Ахинея полная, хуже - невыносимо медленная, занудная и плоская.
  Мир говорящих пустот.

  Двадцать первый век перешагнул все барьеры и приземлился на минусовой отметке - на порядок ниже плинтуса. Кино, литература, образование в целом.
  В кошмарном сне не могла присниться такая глубина интеллектуального и, вообще, человеческого падения.
  Все снаружи, никакой душевности -  приторная, примитивная сентиментальщина, а вместо достоинства - дурацкие, набившие оскомину понты.
  Гимн ущербной убогости. Загадочные существа, едва припорошенные человеческим - поскреби, полезет чужой.
  При таких вводных, высоко не подняться.

  Почему меня так раздражает современное иностранное кино. На наше вообще реакции никакой. Наше, оно наше и есть - не пахнет. Вот зарубежное...
  Думаю, дело в разочаровании - то, что казалось блистающим, вожделенным, недостижимым, рассыпалось в пух и прах.
  Чудесные француженки, горячие итальянки, неприступные британки, веселые американки, стройные, улыбчивые афры.
  Небоскребы, неоновые огни, завораживая реклама, сбивающая с ног музыка, манящие бары, роскошные автомобили, океанские курорты.
  Здоровые, терпимые, улыбчивые люди, разумное государство и демократическая повседневность.

  Годами, книгами, музыкой и шепотом взлелеяный образ - целиком построенный от противного. Совок, только наоборот. Все в цвет, в кайф и десятку. Любой косяк.
  Капитализм выдает человеческое лицо автоматом. Закон, справедливость, уровень жизни, современную музыку и красивый алкоголь.
  Вдоволь еды, вдоволь одежды и секс без ограничений.
  Эпохальная мечта - Парадайз.

  Началось с малого - прибыв в мечту ничего не почувствовал, кроме желания побыстрее смыться.
  Выпил в баре пива, постоял в очередях Уффицы и Ватикана, сплавал в гондоле, посидел в тратториях, накупил джаза, но восторга не ощутил. Ни малейшего.
  В Чехии, Испании и на Кипре - примерно тоже самое. Чисто, красиво, улыбчиво и скучно - мне скучно, за других не возьмусь.

  Клин вбила писанина. Начал копошить, разбираться, нырять поглубже, пошло-поехало. Вылез глубоководный водолаз с фонариком во лбу, бродящий по дну Марианской впадины.
  Ни языка, ни синагоги - Феодосия, Питер и Челябинск остались дома, а без них куда...

  Лодку перевернули Постмодернизм с Гарри Поттером, Валютный фонд, Гендерная революция и поколение снежинок. Про Югославию тактично умолчу.
  Казалось, невозможно - этого не может быть, ведь  царство разума-модерна не стерпит суеты - Морок схлынет, растворится, уйдет.
  Не схлынул, не ушел и не растворился. Напротив, из-под эффектного полотна Климта раздался долгий, истошный вопль Мунка, и я испугался всерьез.


Рецензии