Крик разума

Безумие проникает со страниц книг, из репродукторов, с экранов планшетов. Безумие витает над головами, кричит криками птиц. Оно вырывается из глаз, слетает с ладоней и чердаков. Безумие правит бал. Танцует на стоптанном паркете танцы. Заглядывает в лица, опрокидывает в колодец, тащит волоком. Тщится высказать наболевшее. Тщится промолвить, услышать и спеть. Тянет замерзшие пальцы навстречу друг другу, таращится в темень за окном, не спит. Ведь лишь во сне оно пропадает, совсем. И потому безумие выталкивает сон и наливает до краев собою весь мир, да так, что не остается ни крохи: лишь крик плотнеет и плотнеет, твердея ледяным. Металлическая глыба вопит каждой молекулой, каждой крупицей безбрежного озера стали: «А-а-а!», - последняя буква алфавита становится первой.

С нее алфавит начинается: начало истории, языка, разворачивающейся нити повествования, имя которому «человек». Источник алфавита, равно как и всего остального, отодвигается в самый конец, дальний угол, откуда продолжает мерцать невидимым светом. То, что обозначено последней буквой, не явлется ею: точно так же, как слово «глаз» не видит, а «язык» не способен ничего рассказать. Говорит, видит и рассказывает то самое Я, но делает это настолько незаметно, что невольно вынуждает себя искать, перебирая слова, вещи, языки, губы, пальцы, закаты и рассветы.

Среди вороха бесконечных сочетаний букв, слов, вещей и явлений, не находится ничего стоящего, на чем может задержаться взгляд. Все оказывается не тем, чем надо. И только вопль, вернее, его отголосок – как эхо взрыва вселенной, положившей ее начало, звучит в наших сердцах. Это крик изначального беспокойства, которым, в сущности, и является жизнь. Крик ярости, отчаянья, страсти, безумия: чистая нота красоты и безобразия, слитых в одно стремительное движение, взрыв.

Настоящие художники живут с этим криком внутри, выплескивая его на страницы книг, полотна картин и мелодии песен. Некоторым удается, слыша его, не сойти с ума. Особо одаренные натуры проходят через его огонь и сгорают полностью, оставаясь, тем не менее, в живых. Но даже в самом простом обывателе, сосредоточенном на служебных обязанностях, семейных проблемах и сосисках с пивом, звучит этот крик. Более того, это именно крик заводит семью, ходит на службу в муниципальное управление и любит сосиски с пивом, тщательно пряча свое первозданное безумие и переплавляя его неистовый напор в заполнение служебных бланков и формуляров.

И лишь в темноте ночи, овладевая привычным жестом нелюбимой супругой, он на мгновение исчезает и превращается в чистый крик, пускай не слышный почти никому, но это и неважно. Крику, первичному безумию мира всё всё равно. Нам, людям, это трудно представить, вернее, невозможно. Тем не менее это так. Безумие правит бал, потому что жизнь безумна и бесчеловечна. Мы пытаемся ею овладеть, познавая и описывая крохотные участки, но один день в окопах под огнем сметет все ваши описания.

Человечество пестует свой дикий нрав, пытаясь сдержать природное неистовство страсти, и это ему удается, с переменным успехом. Оно использует для этого технологии и развлетвленную индустрию развлечений, среди которых возникают новые и новые шедевры. Кем был Шекспир, как ни шоуменом, автором и постановщиком развлекательных пьес на потеху почтенной публики? Но на самом деле никакого Шекспира и не было вовсе: неистовый крик создал форму, дал ей имя «Шекспир» и принялся шлепать один шедевр за другим подобно рогу изобилия, рассказывая людям о людях и о том, чем вот это всё является, но не имеет названия.
Раньше человечество резало друг друга в нескончаемых войнах, выворачивая кишки наизнанку, и воплями победителей и побежденных говоря о главном. А теперь, благодаря технологиям, это шоу приняло несколько другой формат: кровь льется на экранах бесчисленных девайсов и кинотеатров, в подворотнях и горячих точках, а вместо Третьей мировой происходит всемирный карантин, в котором люди гибнут от заразы, созданной случайно, но не совсем. Безумие ищет новые, современные формы для выражения, а кто ищет, тот всегда найдет.

© Кувшинов А. В., 2020