Купе любви

Виталий Аркадьевич Сомов, как ни в чем не бывало, пришел на Ярославский вокзал, чтобы сесть на поезд Москва-Владивосток и на седьмой день приехать  в знаменитый город на Тихоокеанском побережье Российской Федерации.

Дело в том, что полгода назад из типографии вышли экземпляры его беллетристического сочинения «Тайга – спрячь меня».
В своей книге он попытался воспроизвести драматичную историю семьи родственников своей матери, которые волею судьбы оказались на местожительстве в окрестностях Благовещенска на Амуре, невдалеке от государственной границы с Китайской Народной Республикой.

Писательская организация Владивостока в лице ее Председателя Трофима Краюхина предложила Сомову принять участие в конкурсе на лучшее произведение 2019 года молодых российских писателей под девизом «Сибирские грезы».
Московский писатель подал необходимые документы, послал для ознакомления творческому жюри несколько экземпляров своей книги и... теперь ему представилась возможность на свои средства прибыть к назначенному сроку во Владивосток для получения литературного приза.

По недолгом размышлении он решил ехать через Сибирь поездом, чтобы проникнуться современными картинами природы и городскими пейзажами в дополнение к тем, что ему, юноше, обдумывающему житье, описывали в своих воспоминаниях его сородичи, считай, соплеменники.
В голове Сомова даже зародилась мысль, что если он услышит благожелательную критику своей книги, то он в ближайшее время выпустит новую ее редакцию, но уже значительным, коммерческим тиражом.
У молодого писателя, чего греха таить, были самолюбивые планы в ближайшее время написать и издать еще две книги, а тут нужно иметь либо накопленный капитал, либо спонсора, который, конечно, начнет диктовать свои требования к замыслу и художественным особенностям текста, ну, например, потребует ввести равномерно по тексту постельные сцены, завершающиеся сексуальным насилием или кровавой потасовкой.
Сомову, конечно, соблазнительно попробовать свои способности и умение подладиться под вкусы непритязательной публики, желающей незамысловатым чтивом разнообразить свои производственно-бытовые будни.

Короче, он вознамерился поработать все время пребывания в пути, совмещая, как говорится, приятное с полезным.
Но с проездными документами на вокзале в Москве возникла непредвиденная заминка.
В купейный вагон билетов на ближайшую неделю не было, а в спальный цена оказалась с нагрузкой. В качестве нагрузки предлагались в попутчицы юноши или девушки, которые не прочь были помочь скоротать время длительного путешествия респектабельным и денежным гражданам.
Сказать, что Виталий не врубился, - ничего не сказать. Ему все это показалось шуткой или розыгрышем – он и сам недавно участвовал в организации аналогичной хохмы.

Приятелю Коле – большому скромнику и… на мальчишник в его честь – вроде как день рождения - подарили закоренелую путану, которая в целях экономии времени тут же на вечеринке потребовала лечь с ней в постель, иначе… она позовет своих телохранителей.
Шуму, угроз и смеху было вдоволь: за превышение оплаченного времени она требовала с виновника торжества доплаты непосредственно ей в лифчик. Оказывается путана не имеет права брать в руки деньги – они идут в доход заведения. Другое дело, если клиент положит деньги в укромное место на ее теле, - тут уж ее взятка.
Пришлось девственнику Николаю лично досрочно выпроводить возмущенную даму на улицу и до истечения часа «золушки» передать ее в руки мальчиков-сутенеров.
Да, мало ли еще какие истории бытуют в наше время!
Но наложницы-попутчицы по железнодорожному путешествию?

Сомов слышал о девушках с эскорт-услугами, типа тех, что возил с собой в Куршавель Прокл Мишкин. Но здесь вроде как нет горных лыж, и вообще какие в замкнутом спальном вагоне эскорт услуги на протяжении шести суток.
Пока он замешкался перед окошком кассы вокзала, кассирша предложила ему ознакомится с фотоальбомом, в котором замелькали прелестные личики – одно самоувереннее другого.

Сначала Сомов смотрел с любопытством, потом с нетерпением и, наконец, с досадой:
– Что мне нужно сделать, чтобы вы мне выдали билет в спальный вагон вашего чудо-поезда?
– Да, в принципе ничего особенного, вам предлагается остановить свой выбор на симпатичной вам фотографии и оплатить полную стоимость спального купе.
– Первую! - выпалил Сомов.
Странные он порой совершал поступки. Ему казалось, что все в этом мире едино, т.е. иллюзия выбора кончается тем, что выбирай - не выбирай, а брак сам и забирай.

Определенная торопливость оказалась обусловлена тем, что сзади него образовалось подобие очереди из двух человек: слегка подвыпивший господин кавказской наружности с дипломатом, в котором криминальные авторитеты перевозят украденные в банке нераспечатанные пачки банкнот одного достоинства, и манерная мадам с буклями, которая оглядывала по сторонам молодых парней и служащих вокзала.

Получив билет, Сомов взял в руки свой саквояж с бумагами, писчими принадлежностями и спортивным костюмом. Выйдя на вторую платформу он обнаружил, что его поезд полным ходом осуществляет посадку.
Спальный вагон оказался в середине поезда, сразу за вагоном-рестораном.
Молодая женщина в форме проводницы взяла у пассажира билет, сличила с фотографией в паспорте и слегка улыбнулась:
– Виталий Аркадьевич Сомов? – вибрируя бархатистыми интонациями очаровательного голоса, прочитала протянутый ей документ очень привлекательная женщина.
Надо сказать, что в паспорте красовалась ранняя фотография молодого Сомова. С тех пор он определенно возмужал. Никто бы не удивился, если бы сегодня на лице у него появились два уса на манер запорожских казаков. Сомов определенно раздобрел, слегка обрюзг, короче, забурел после развода с Ларисой, которую он…

Впрочем, Сомов считал, что это дела минувших дней и к старому возврата нет.
Стоп!
Как подающий надежды писатель, он не мог не понимать, что старой жизни не бывает, - стареют люди, и, в отместку за безвозвратно потерянное, они винят не свою усталость и старение своей души, а жизнь, которая, слава богу, всегда молодая.
Просто надо научиться идти вперед, не пятясь задом.

Большинство же людей, боясь нового, неведомого, так и прут задом наперед.
Сомову предстояло как раз развернуться задом наперед, чтобы взять из рук проводницы свой паспорт и войти в спальный вагон приличным образом.
Каково же было изумление Сомова, когда в своем купе, кстати рядом с купе проводницы, он обнаружил блондинку, похожую на ту, что красовалась на одной из фотографий, предоставленных кассиршей вокзала, что называется «на выбор».
Да, будь он под шафе или в состоянии тихого помешательства, он не выбрал бы такое манерное и безвкусое создание.
Волосы у нее были как у куклы «барби», губы намалеваны на маленьком лице, на котором и носа-то не было видно, зато брови хлопали как крылья совы, пытающейся на свету увидеть лицо собеседника своими фарфоровыми глазами.
– Ну, что же, - подумал Сомов, - нет худа без добра. – Не получится интима, будет больше условий для работы. И он демонстративно еще до отхода поезда стал доставать из походного баула листы чистой бумаги, ручку, карандаш, резинку для подтирок описок и точилку для грифеля.

Между тем, блондинка напротив изображала приуготовление не просто к безделью, а к безделью в разврате: она сняла с себя все лишнее, кроме лифчика и слипов, распустила волосы и стала наводить косметический марафет на всех оголенных частях своего тщедушного тела.
В довершение немыслимой в положении Сомова экзекуции она стала уснащать себя благовониями.
Наверное, проблема Сомова оказалась в том, что он никогда в своей жизни не посещал элитных борделей с экзотическими обитательницами-представительницами всех континентов мира: метисками, тайками, африканками и прочее.
Он отказывался понимать, как понимают свое понимание мужских прихотей понятливые женские создания.

Стиль Наполеона здесь себя не оправдывал: пришел, увидел, победил. Естественно возникало ощущение неловкости: что делать после «победил».
Спать с путаной изо дня в день слишком дорогое удовольствие, нужно что-то научиться делать другое в ее присутствии.
Увы, Сомов как типично русский мужик вел себя по-дурацки: победив, он начинал свирепеть, что от него не просто чего-то хотят, но и требуют ровно на ту сумму, на которую он положил ставку при победе.
Короче, через какое-то время он осознал, что в присутствии купленной по случаю «барби», нет никакой возможности не только работать, но и отдыхать.
Оттянуться с ней ему и в голову не приходило.
Воспользовавшись моментом, когда «барби», накинув вызывающе короткий пеньюаровый халатик, вышла в туалет, прихватив с собой пачку сигарет Воке,

Сомов вызвал спецсигналом проводницу.
– Товарищ проводник, - стараясь не встречаться глазами с молодой женщиной, бурно заговорил Сомов, - нельзя ли от меня, то есть из моего купе, как бы сказать поделикатнее, – удалить эту экстравагантную особу?
– Вы серьезно? - сделала широкие глаза служащая спального вагона.
– Никогда в жизни не отдавал себе отчета, что могут быть такие антипатичные особы, - жалостливо заговорил Виталий Аркадьевич, пытаясь на этот раз встретиться глазами с молодой женщиной. Он сознательно давил на жалость, интуитивно чувствуя, что это должно сработать, потому что нормальные русские женщины млеют когда к ним обращаются жалобно и деликатно.
– Подождите, мил человек, - еще не зная, что за фрукт этот Сомов, купившийся на купе любви, произнесла проводница. – Вы сами выбрали девушку из двух десятков вам предложенных фотографий в кассе Ярославского вокзала.
– Выбрал, не продал, - парировал Сомов. - Не вам ли говорить, что это профанация чистой воды. Внешнее и внутреннее, на лице и в душе. Как можно выбрать по карточке? Да, я если хотите знать, не зная вас, выбрал бы вас, - слабо себя понимая, боролся Виталий.
– Как это?
– Извините, я имел в виду, что я выбрал бы вас с первого взгляда.
– Виталий Аркадьевич, да вы просто нахал. Кто вам дал право выбирать меня? Разве я вас просила об этом?
– Просила, не просила я все равно вас выбрал.

Сомов определенно вошел в раж: с пылу, с жару. Ай, да Сомов, видела бы Лариса, каким он может быть настойчивым и целеустремленным.
– Вот увидите, следующий мой рассказ я непременно посвящу… 
Сомов осекся. Откуда такая доверительность к девушке-проводнице. Она что? - обязалась его препроводить в мир безгрешных чаяний и сокровенных надежд.
Виталий Аркадьевич исподлобья наконец-то встретился глазами с молодой женщиной.
Проводница с пафосом по инерции продолжала говорить о том, что он сам выбрал понравившуюся, что она посчитала его за куртуазного мужчину, а он… но в интонациях ее голоса что-то изменилось. В словах уже не было официального должностного металла, в голосе определенно зазвенела струна малюсеньких серебряных колокольчиков.
Между тем, Сомов начинал терять терпение и рассудок:
– Но мне нравитесь Вы, - выпалил он невесть каким образом слетевшие с его уст слова.       
– Бог мой, я не могу взять вас в свое служебное купе. Это не по правилам заведения, - отбивалась проводница.
Сомов изобразил вид, что он думает:
– Может быть я могу, я же наверное имею право перебраться в другое купе?
– Вы имеете в виду обменяться партнершами? - ехидно спросила проводница.

Сомов опешил, такого от интеллигентной женщины он не готов был услышать.
– Насколько я понимаю, - заметила проводница, - все эти купейные девушки рассчитывают на личную прибыльность мероприятия. Они полагают за время поездки оказать услуг на…
– На миллион? – выпалил в раздражении Сомов.
– На ту сумму, на которую соизволит оценить их искусство купейной любви тот или иной клиент, - тоном менеджера произнесла проводница. - Здесь девушки заложницы своих способностей по части, как говорят, самой древнейшей профессии на земле, на воде и… в поездах.
– Вы мне заморочили голову. Я ничего не хочу знать. Я респектабельный человек, я, наконец, писатель, - срываясь на фальцет, чуть было не взвился Сомов.

– Но я не могу устроить вам новую жрицу, не разобранные остались на Ярославском вокзале, - парировала проводница вагона.
– И не надо, я хочу, чтобы ВЫ ехали в моем купе. Вы по профессии, по образованию кто? – стал наступать грудью на молодую женщину Виталий Аркадьевич.
Разговор приобрел провокационный оборот.
– Искусствовед, - сокрушенно промолвила проводница.
– Ну, и прекрасно, вы будете сопровождать меня в мире подлинного искусства, на которое только способна природа при виде из окна скоростного пассажирского поезда Москва-Владивосток, - выпалил Виталий Аркадьевич.
– Вы фантазер, - выдохнула женщина.

В этот момент в купе без стука вошла прокуренная «барби», намеренно поправляя свои белокурые кудряшки.
Ее тело источало…
Сомов рванул из купе, выхватывая бесцеремонно из дверей обескураженную проводницу.
– Нет, вы видели, вы поняли? Она демонстрирует свое сексуальное преимущество перед Вами, давая понять, что Вы существо низшего женского сорта.
Проводница опешила.
Во-первых, ей пора было приглашать пассажиров всех купе в ресторан, чтобы в их отсутствии навести элементарный порядок на кушетках и приоконных столах.
Во-вторых, ей предстояло убрать пустые бутылки и очистить пепельницы от сигарет. Еще ей нужно… а тут такая незадача.
– Хорошо, - проговорила проводница, - кажется у меня есть план, который…
– Который, что? – в нетерпении воскликнул Сомов, хватаясь за руку проводницы, как за соломинку.

И все таки это была рука, а не соломинка.
Рука была не легкая и не тяжелая. Такие руки ему всегда нравились, когда в юности он увлекался бальными танцами со своими соученицами и сокурсницами.
В сердце Сомова определенно закралось некоторое подобие симпатии и влечения к женщине.
Но проводница, не давая ему опомниться, подтолкнула его в сторону перехода в вагон-ресторан, так как через полчаса, наступала очередь ужина пассажиров спального вагона их скоростного состава.

Когда Сомов, преисполненный впечатлениями горячего разговора и горячих блюд на ужин, возвратился в свое купе, его поразила кричащая пустота.
От следов секс-барби не осталось и следа.
Сомов поспешил заглянуть в купе проводников: там сидели два человека – мужчина и женщина.
Сомов отшатнулся и нырнул в свое купе.
От неожиданности увиденного сердце бешено колотилось.
Такого поворота он не ожидал: в женщине явно просматривались черты его милейшей проводницы.
Вот, те на! Это значит, что если ему импонирует проводница-женщина, то он должен еще за нее побороться.
Чудеса, да и только!
Кое-как справившись со своими чувствами, Сомов сел работать за приоконный столик.

Легко сказать: поработать.
Как известно, после сытного обеда или ужина полагается поспать.
Боже, праведный, но он не какой-то бирюк или Илюша Обломов, он как-никак современный российский писатель, побывавший в туристических поездках в Болгарии, Польше, Вьетнаме, на Кубе.
При воспоминании о Кубе его свалил чудовищный сон.

Как был в легкой спортивной одежде, сбросив сандалии, он под мерный стук колес заснул богатырским сном. Сон, сны, сновидения…
Ему представляется ночь в одном купе с «барби»; он почти не спит, все думает, как у нее снимается грация: через голову, или мимо…
«Барби», ворочалась во сне, вызывающе разбрасывала ноги, поворачивалась к нему разными частями нежного тела, он же… не мог понять как его угораздило оказаться  в такой нелепой ситуации – это при том, что на вокзале его непременно должны встречать соратники по писательскому перу, а тут такой, можно сказать, эротоман.

Из сна его извлек стук в дверь купе.
Сомов вскочил, открыл защелку и… обомлел.
На пороге стояла мечта его умопомрачительной любви – милая, обаятельная проводница.
Самов дернул ее за руку внутрь купе, выглянул в коридор и закрыл защелку двери.
– Как хоть вас звать? - простонал Сомов, забиваясь в угол кушетки у вагонного окна.
– Татьяна, можно просто Таня.
– Бог мой, вы хоть представляете, какая вы прелесть! Я готов вас целовать хоть всю жизнь, но сейчас придет «барби» и все испортит.
– Не придет, - уверенно произнесла молодая женщина.
– Как не придет? Вы высадили ее на полустанке? Но она догонит наш поезд и устроит вам нагоняй, а мне кромешный ад.
– Ей не нужно догонять, это вы не догоняете, – пошутила девушка. - По моей наводке она пришлась кстати в 9-ом купе. Там едет Доридзе, а он большой любитель женского пола. Кавказцу в кассе подсунули какую-то мымру, выкрашенную под цвет европейской болонки, хотя она родом из сибирских краев. И теперь у него будет пиршество из двух блюд – иначе говоря ему пристало общество двух гейш.

– Так вот оно что, вы – гейша? Вы обучены искусству обольщать мужчин, отдавая ему свое тело, но не доверяя свою душу и свою личную жизнь? - подстраиваясь под писательский дух, стал сочинять Сомов.
– Увы, я не гейша, в нашей стране не приняты обычаи японской аристократии, да и знаю я по части психологии мужчин очень мало. Я – гид-искусствовед, – переходя на серьезный тон, проговорила проводница.
– Хорошо, а кто тот мужик, с которым ВЫ, то есть ТЫ миловались во время ужина в купе проводников?

– А, это… - Татьяна замешкалась, ей увиделось, что Сомов способен ревновать, значит ему не чужды свойства собственника: присвоить, владеть, охранять…
Впрочем, можно подумать, что он не русский. Русские мужики смотрят на женщину, на жену не как на свою собственность, а скорее как на вещь… или как на друга, у которого можно позаимствовать или взять в долг.

Но Татьяна быстро отогнала от себя суетные мысли. Ей тоже хотелось понять, кто она, и как ее воспринимают респектабельные мужчины.
– Это – компаньон по бригаде проводников. Он всегда меня выручает в критические дни, я тоже ему ни в чем не отказываю.
Казалось бы, не надо было так говорить. Ведь Татьяна прекрасно владела семантикой родного языка, но она почти сознательно достроила свою провокационную фразу, наблюдая как меняется выражение лица Сомова.
А надо сказать, она с самого начала заметила, что на его лице отражаются душевные движения, а в глазах отблески мыслей.
Оценив достоинства беседы с Сомовым, Татьяна заговорила о своем, о наболевшем:
– Мы подстраховываем друг друга, чем можем помогаем, делимся обидами и проблемами быта в скоростном железнодорожном составе, который мечется из край в край нашей необъятной страны.
Сомову стало душевно, покойно и благостно… Он обмяк, подобрел и…

В этот самый момент Татьяна отомкнула защелку двери и выскользнула из купе…
– Ах, бесовка, ах воровка, - пронеслось в сознании Сомова, и он было ринулся в коридор, но… вовремя остановился, устроился поудобнее за столиком и стал писать на бумаге как по писанному.
Пару раз дверь в купе на мгновение приоткрывалась, у Сомова, начинало бешено колотиться сердце, и… дверь мгновенно захлопывалась.
Можно было подумать, что она приоткрывается и закрывается в ритм преодоления холмов и низин на пути скоростного пассажирского поезда.

Спал он первую ночь плохо, тревожно.
Ему мерещились кружевные панталоны, форменный бюстгальтер, красные наколенные подвязки, он даже в полудреме протягивал руки, пытался протягивать ноги, но увы кушетка напротив была не просто пустая, она была здесь в его купе лишняя.
Когда утром перед завтраком в открытой створке двери мелькнула полуфигура Татьяны, Сомов был потрясен. Он почувствовал, что девушка ему глубоко не безразлична, что она ему нужна как воздух как чай, как бутерброд с сыром.
Он попытался ухватить ее за кисть руки, но она выскользнула в коридор и, как на крыльях, полетела к последнему купе, которое оказалось во владении мадам с буклями и ее плейбоя ярославского разлива.
Завтрак и обед второго дня пути прошли благостно: в перерывах Сомов вперемешку писал и смотрел в окно.

Пару раз он выходил в коридор, но здесь было безлюдно. Пассажиры увлеченно транжирили время на сексуальные претензии, не растрачиваясь на мелочи и не пытаясь даже время от времени сравнить пейзаж по левую и правую сторону от полотна железной дороги.
Час от часу поезд углублялся на восток, приближаясь к Уральским горам.
Сомов пожалел, что не взял с собой физическую карту Западной и Восточной Сибири.
Он, например, с трудом ориентировался в особенностях лесов, через которые они мчались во весь дух, как будто за поездом кто-то гнался, как порой видно в кинофильмах, посвященных Гражданской войне.

Все это время Аркадий практически не видел Татьяну.
Время близилось к ужину.
Вот тут-то и возникла его пассия.
Татьяна преобразилась до неузнаваемости. Было 18.30, когда Татьяна проскользнула в его купе.
Интересно… Время он теперь стал наблюдать с точностью до минут. Из этого не следовало, что он несчастлив, он считал минуты ее отсутствия, он проклинал тягостные минуты до ее прихода.
– Сомов, Вы могли бы догадаться, если бы у Вас было хоть чуточку воображения.
– Бесовка! – Каждый раз она не упускает случая подколоть его, вонзить в его глаза искры своего душевного озорства и расположения, - подумал про себя Виталий Аркадьевич.

С какого-то момента уже трудно было сказать, кто из них больше запал друг на друга: у нее определенно было больше опыта общаться с любимым ею человеком.
Сомову было страшно подумать, кто с нее «эту плату за обучение взял».
По большому счету Сомов определенно подыгрывал молодой женщине, но он зашел так далеко в своем восхищении Татьяной, что проигрывать, а то и проиграть ему  представлялось за счастье.

– Я могла бы с вами разделить… - заговорщически начала Татьяна.
– Ни в коем случае, ни за что, - подхватив игривый тон беседы, разошелся Сомов, - не надо со мной кого-то делить. ВЫ мне нравитесь вся целиком, единым… он хотел сказать куском. Но по литературной привычке стал искать более подходящее и не такое  циничное слово. – Единым… существом.
Татьяна благодарно посмотрела на Сомова. Получалось, что общение с ней ему впрок, и он, того гляди, приобретет не только лоск, но и блеск литературного профи.

Короче, она взяла его под руку и повела ужинать в вагон-ресторан.
Когда они пришли, Сомов было замахнулся и попытался заказать всего и вся.
Но Татьяна - эта чудо женщина, сказала, что она пришла с ним для того, чтобы скромно, с аппетитом поужинать и… пускать ей пыль в глаза у Сомова нет никакой необходимости.
Единственное, чем она разрешила ее побаловать, так это бокалом сухого красного вина «Эль рескатор» из винограда полей Андалусии солнечной Испании, которое красовалось на полке барной стойки.
Поужинав, они не мешкая вернулись в его спальное купе. Сели на кушетки по бокам столика. Он взял над столешницей своей правой рукой кисть ее левой руки.
И… стали говорить: за жизнь, за перипетии судьбы, за планы и надежды на будущее.

Татьяна говорила неторопливо и вдумчиво. Видимо, она что-то пыталась понять в прошлой части своей небогатой событиями жизни.
Муж, а она на сегодня замужем, не работает, говорит, что не хочет портить непрестижной деятельностью свою последнюю запись в трудовой книжке: генеральный менеджер по персоналу Департамента здравоохранения Москвы, с припиской – уволен по собственному желанию.

Где-то пару месяцев назад создалась буквально безвыходная ситуация: не оказалось денег на оплату коммунальных услуг.
– Пришлось мне, - горестно констатировала Татьяна, - спешно искать работу.
Сами понимаете, с моими внешними данными меня куда только не приглашали: в стриптизерши и певицы под фанеру, в секретарши по вызову и, бог знает, кому только что не приходило в голову, глядя на меня.
Двое незадачливых предпринимателя предлагали мне рекламировать то ли детские игрушки, то ли фармацевтическую продукция, разгуливая полунагишом перед входом на станции метро в виде живой ходячей рекламы, а второй, - дефилировать по панели, предлагая респектабельным господам раскурить с ними новый сорт сигарет «Парламент».

Кончилось тем, что я, по образованию искусствовед - окончила факультет искусствоведения МГУ им. Ломоносова,  готова была бежать из этого столичного бедлама, куда глаза глядят,  когда мне подвернулась работа проводником поезда Москва-Владивосток.
– Не могу сказать, что мне очень нравится, - я еду третий раз, - неделя туда, неделя обратно, две недели отдыха от поездок, потом все снова. Посмотрим, что будет дальше. Длинная дорога меня утомляет. Пассажиры и проводники, порой, плохо сходятся, а то и бесятся взаимно, - доверительно повествовала Татьяна.
Неожиданно раздался звонок вызова проводника – работа есть работа.

Отведя душу, Татьяна вышла из купе и пару дней не искала встреч с Сомовым.
У Виталия Аркадьевича появилась возможность писать и думать, думать и работать.
Мысли по поводу Татьяны приходили разные.
Муж, длинная дорога, должностные обязанности, профессиональная привычка.
Да, она просто играет с ним в радушного проводника, не чая как бы его выпроводить из этого любвеобильного вагона с расписанным регламентом сексуальных утех.
Ужас, да и только!

На пятый день Сомов надумал решительно поговорить с Татьяной.
– Я не хотел бы целоваться, чтобы… но мне не хватает…
– Боже праведный, -  вспыхнула женщина, - да у меня и в мыслях не могло возникнуть такого.
И сама удивилась решимости своего ответа, поскольку слова Сомова ее сильно задели, если не сказать заинтриговали.
Между тем, поезд накручивал километры железнодорожного полотна, а влюбленных опутывал кокон любви. Вот уже не виден белый свет, уже нет возможности пренебречь друг другом, глаза горят, ноздри раздуваются.
Она-таки заподозрила разлад в его душе и перед приходом поезда во Владивосток, они оказались как бы ненароком в объятьях друг друга.
Целоваться-миловаться он не умел, или разучился, - сделала для себя вывод Татьяна после первых прикосновений к интимным местам друг друга.
Но непосредственность чувства, желание сопереживать вместе, не довольствуясь малым, сиюминутным – покорили ее.
В конечном счете Татьяна была в шоке! Начинающий писатель и такая сила чувства, реакции, сопереживания.
Он не закатывал глаза, - если только на одну минуту, - он все время смотрел на нее, он следил за волнами ее чувства, он не бросал ее, а вел с одного гребня эмоции на другой, не давая себе расслабиться, а ей сорваться в немую пустоту.

Не надеясь удержаться на гребне сладострастного чувства, она каким-то шестым чувством ощущала близость холодного безмолвия, но он каждую минуту страховал ее опасения и не давал волю своим рефлексам, не убедившись, что она не готова прервать этот дух захватывающий полет над сталагмитами окаменевших порывов вверх-ввысь, влево-вправо, и прочь из этого непредсказуемого царства плоти, к широкому проему солнечного света, после того как солнце уже село за горизонт, и им двоим удалось благополучно и благостно вернуться в купе любви на восхитительном ковре-самолете на двоих.
Наверное, прошло полчаса прежде чем они оба, потрясенные происшедшим, пришли в себя, напуганные и восхищенные.
Если это был не сон, то не страшно ли осознать явь, подозревая, что подобное больше никогда не повторится.

У Татьяны хватило сил наскоро запахнуться в служебный халат и перебраться из купе Сомова в свое служебное помещение.
Сердце лихорадочно билось:
– Как он там? - думала Татьяна. - Но она не может, не должна возвращаться к нему после всего случившегося. Потрясающе, ошеломительно. Или это было обычное любовное приключение?
А может быть двое – он и она - случайно нашли друг друга в этом суматошном мире.

Как узнать, в чем искать подтверждение?
Татьяна решила, что, как и следовало ожидать, счастье - птица и где ей вздумается садится понять невозможно, но и поймать птицу – нужно счастье.
Сомов переживал не меньше. Его охватил разнонаправленный фейерверк чувств. И все же с виду он был благостно невозмутим и спокоен. По его убеждению так и должно было случиться. Она – его возлюбленная. И дело небольшого времени, чтобы им воссоединиться.

Конечно, ему придется серьезнее отнестись к своему писательскому труду.
Кто там из великих говорил: «Ни дня без строчки».
Но в его ситуации уместнее девиз: Ни дня без рассказа или эссе в бойких газетах и толстых журналах.
Мысленно он уже был перед писательской аудиторией, которая намеревалась его, начинающего московского писателя чествовать и награждать литературным призом, почетным среди творческой интеллигенции Дальнего Востока, она же…

А что она? Татьяна оказалась в сутолоке проводницких дел: оформление отчета, обратной выдачи билетов, ревизии спальных и купейных принадлежностей, короче… никакой личной обеспокоенности, Все, что называется, по производственной потребности и необходимости. Бригадир проводников даже похвалил ее за оперативность подготовки вагона и пассажиров к прибытию во Владивосток.
За пять минут до подхода поезда к платформе вокзала, Сомов открыл дверь купе и вышел в коридор, Татьяна в форме проводницы оказалась рядом.
Виталий весь трепетал в общении с ней.

Татьяна делала вид, что занята железнодорожными делами.
И все-таки, она слабо владела собой; слова выдавали ее волнение.
Сомов же философически говорил, что эта поездка, как рука провидения, подвела их друг к другу и позволила ему прикоснуться к золоторудным жилам жизни и любви. Он для себя отчетливо понял, что преступно сидеть сиднем, а вместе с Татьяной они будут ездить по стране и странам мира.

В скором времени она будет изучать искусство, он же будет создавать произведения искусства. И писать он будет не выспренные рассказы об истории таежных поселений прошлого века, а будет описывать то, что ему лично близко, то, что он – Сомов - знает, хотя, конечно, знает он до преступного мало, а, главное, не способен пока еще видеть подоплеку жизни, которая, порой рядится в причудливые одежды нового века, но на самом деле, недалеко ушла от образа жизни людей, населяющих исстари эту страну.
Мельком договорились, что он не поедет обратно поездом, а полетит на самолете. В итоге, Сомов ее опередит, и в Москве они встретятся вновь. Он непременно познакомит его со своей матушкой.

Сам он продолжит приобщаться к писательскому труду, она же приложит все усилия, чтобы найти работу по профессии, чтобы они смогли наладить нехитрый столичный быт, не препятствующий серьезной деятельности.
Конечно обо всем договориться влюбленные не успели. Они, например, не говорили о ее разводе, о его желании иметь детей. Все и так было ясно без лишних разговоров. Неясно было одно, хватит ли сил вынести на плечах такое роскошное чувство, - любовь, выстраданную добропорядочной жизнью и благими порывами достичь гармонии друг с другом, а тем более каждого с собой и природой своих дарований.

Одно было совершенно очевидно, божественное провидение послало Сомову встречу с проводницей по жизни, которая готова его сопровождать по карьерным колдобинам и творческим ухабам и которая… впрочем, счастье не бывает безусловным.
А условие Всевышнего как всегда одно: вера в любовь.
*   *   *
Во Владивостоке сам Трофим Краюхин встречал Сомова на вокзале.
Председатель Писательской организации Тихоокеанского побережья России, внимательно изучив биографию начинающего столичного писателя вознамерился с ответным визитом остановиться у него дома при посещении Москвы с женой и дочкой: столицу, что называется посмотреть и себя, то есть дочку свою тридцатилетнюю Глашу, показать во всей красе.

Чествование прошло в сокращенном варианте. Читательской публики было мало. И вообще Сомову показалось, что мероприятие было задумано для галочки, и мало кто надеялся, что Сомов прибудет собственной персоной из далекой столицы.
И поскольку деньги у организаторов премирования закончились до того, как надо было заказать сам приз – Хрустальную кедровую шишку на листе папоротника, то преподнесли настоящую кедровую шишку, из которой уже сыпались кедровые орешки. Это было мило, но стало не понятно, что же удастся довезти до Москвы, и как это будет выглядеть на письменном столе или в серванте Сомова.
Крохин так устроил, что в Москву они летели вчетвером. Вчетвером ввалились в его двухкомнатную квартиру: Крохин с Сомовым на ночь расположились в кабинете московской квартиры, а гостиная оказалась в распоряжении жены и дочери Крохина.

Через четыре дня семейство Крохиных тронулось в обратный путь, нагрузившись чемоданами и баулами.
Что они успели сделать в Москве, для Сомова так и осталось загадкой?
Между собой они частенько поминали недобрым словом рыбную мафию.

Все это время Сомов практически не вспоминал о Татьяне.
Дело в том, что по уговору она сама вызвалась позвонить на его городской телефон, который он ей дал при расставании.

Однако через три дня, когда по расписанию должен был вернуться поезд Владивосток-Москва, Татьяна не позвонила.
Она не дала о себе знать и через десять дней с момента их расставания.
Сомов забеспокоился. Уж не случилось ли чего? Последнее время только и слышишь: столкнулись поезда, обрушился железнодорожный мост, взорвались цистерны с нефтью, самолет рухнул на здание вокзала – этакий калейдоскоп сюжетов на злобу дня.
По своему опыту последних дней решил, что молодую женщину увлекла суета московских будней.

И все же Сомов решил сходить на вокзал. Подошел к кассе. Поинтересовался расписанием поездов Москва-Владивосток.
Ему ответили, что поезда ходят регулярно, с билетами проблем нет.
С каким-то затаенным чувством он спросил о возможности приобрести билет в спальный вагон.
– Нет проблем, - сказала кассирша, и спросила, на какой день Сомову нужен билет.
Сомов попробовал поинтересоваться, а есть ли услуга эскорт-сопровождения.
Женщина в окошке слегка помрачнела и сказала, что такие услуги отменены.
– Почему? - спросил Сомов.
– Из-за трагического случая, - доверительно произнесла кассирша, - девушка из эскорта обварила кипятком проводницу спального вагона.
– Вы шутите, - только и смог проговорить Сомов.
– Какие уж тут шутки, - сердито проговорила женщина. - Подождите, а не Вам ли я продавала билет в «купе любви» три недели назад. Вы еще удивили меня своей неразборчивостью и неиспорченностью.
– Да, все так, - подтвердил Сомов.
– Так Вы, наверное, помните и проводницу Татьяну. Удивительной судьбы женщина.
– Помню, - упавшим голосом ответил Сомов. У него перехватило горло.
– Увы, несчастье постигло ее.
И кассирша поведала маленькую историю большой беды.
– Верка Колупаева - совсем трехнутая девица, - разоткровенничалась железнодорожница.

Если бы Вы прошлый раз не показали на ее фотографию, она не попала бы в этот вагон. – Ее кроме вас никто не выбрал. Вы были последний выбиральщик – последний билет в этот вагон.
Короче, Верка Колупаева совсем взбесилась, когда ею пренебрегли тихоокеанские моряки во Владивостоке, - пришлось на свои кровные возвращаться в Москву или ждать этого чудо-поезда еще две недели во Владивостоке, где ее акции ниже плинтуса, что называется.

Что ей вступило в голову, но она все свои напасти связала с Татьяной, которая выдворила Верку из вашего купе; она, мол, переманила ваши симпатии на себя, наконец, вы водили Татьяну в ресторан, а не Верку.
Ее месть оказалась чудовищной и зверской – она толкнула Татьяну, когда та разносила чай-кипяток по купе.

Стоило проводнице появиться в дверях купе Верки, та с силой толкнула дверь, и кипяток хлестнул Татьяне на лицо и на обнаженную грудь.
До Москвы еще оставалось три дня хода скорого поезда.
Татьяне пытались оказать неотложную помощь, но начался абсцесс, кожа воспалилась, пошла волдырями и язвами.

С трудом Татьяна дотерпела до Ярославского вокзала, где скорая отвезла ее в больницу Склифосовского.
В администрации Ярославского вокзала очень забеспокоились, закрыли это «новшество», пытаются оказать помощь Татьяне.
– Я сама вчера была у нее в больнице, - бедняжка очень страдает, что все так нелепо вышло. Это при том, что Верку Колупаеву – ищи ветра в поле, - заключила свой рассказ кассирша о несчастье, случившемся с проводницей Татьяной.

Сомов был потрясен: как если бы самолет упал на роддом, или автомобиль врезался в группу пешеходов на стоянке городского автобуса.
– Неужели с этим можно дальше жить? – вопрошал он сам себя.
Всем своим писательским чутьем он осознал драматизм происшедшего с ним и Татьяной.

К кассирше пробились за билетами на следующий поезд страждущие пассажиры. Создавалось ощущение, что жизнь не просто продолжается, - мол, происходящее это и есть отличительный признак реальной неподдельной жизни. Сомов отошел от вокзальной кассы в сторону и заплакал.

Он понимал, что все кончено.
«Любовная лодка разбилась о быт».
«Любовное купе» где-то там, за горизонтом, как случайность, как милость причудливой судьбы.
Но купе, ошпаренное кипятком, как призрак, как тень, как наваждение – с этим жить вместе нельзя.
И, находясь рядом, они – Виталий и Татьяна - каждодневно, ежечасно будут вспоминать эту издевку судьбы в лице «барби»-Верки Колупаевой.

На обратном пути к своему дому, Сомов зашел в продуктовый отдел «Утконоса» и заказал питья и провианта на две недели.
Открыв дверь квартиры и пройдя в кабинет, он взял стопку чистой бумаги и начал писать повесть «Купе любви».

Когда разносчики продуктов внесли свой груз, он вежливо расплатился с ними и попросил их закрыть дверь с той стороны.

Жить и работать – другого варианта Виталий Аркадьевич Сомов на данный период существования в этом мире перед собой не видел.