BDSM. Часть 1. Глава 6

Дону Целокантусу снился замечательный сон. Дама Сердца, Virga Incognita, Pulchra Nimpha шла навстречу к нему с распростёртыми объятиями. Она была обнажена, но лоно стыдливо прикрывало ослепительное белое сияние. И вся она была будто из чистого прозрачного сапфира, волосы из мягкой и нежной ляпис-лазури, глаза благородной оленицы из тёмных изумрудов и губы прозрачной глубины гранат. Дон Целокантус восседал на огромном золотом троне владык Неневии и Вавилона, украшенном скульптурными сценами охоты на львов, грифонов, киноцефалов и крокодилов. Разинутые пасти бестий бесились ярким рубиновым огнём, но шамшиададово-девтсвенные молниеогненные мечи и копья тсарей месопотамских пронзали эти пекельные пасти. Дон Целокантус в тяжёлых золотопарчовых одеждаж и вроде бы даже с шапкой Мономаха (но точно он не мог определить что у него на голове, может быть даже двурогий шлем Александра Зюлькарнайнена, а может тиара Папы Римского или тюбетейка Тамерлана) приподнялся, опираясь на посох из платино-иридиевого сплава с добавками вольфрама, хрома, титана и циркония (ах да, ещё молибден забыл) (набалдашник посоха из золота 9999,9… пробы, украшенный рогами трицератопса, инкрустированных редкими индиговыми алмазами и ярко-оранжевыми топазами) и протянул левую руку на встречу Даме Сердца… Их  пальцы соприкоснулись, руки стали сжиматься… Он рывком притянул её к себе и она повалилась в его объятия, придавив своим мамонтовым весом к спинке трона тцарей Неневии, Вавилона, Элама, Аккада, Гиндукуша, Мидии и всея Востока и Ближнего, и Среднего, и Дальнего…

Дон Целокантус открыл глаза. И не поверил им. Его удивление, требовавшее для выражения своего многообильного (как многоводные Евфрат и Тигр) восточного лексикона, ограничилось лишь узкой областью междометий, да и то только двух: И!О! На большее не хватило ни сил, ни воздуха. Он был в грузных, грубых, если не сказать брутальных, душных объятиях и… ещё каких-то… он не находил эпитета… Да это же Липомуза!!! Боже святый! Mama mia! Матка боска! Свят-свят-свят… ах вот! – липких объятиях, ведь только у Липомузы могут быть объятия липкие. Страх, ужас, настоящий horror объял нашего несчастного рыцаря липового образа, и холодный лихорадочный пот до семидижды семи раз по семь пробрал его. Дон Целокантус попытался вырваться. Но куда там! Элефантоидные груди сжали его с двух сторон, как арктические льды хрупкую шхуну. Мощное моржовое тело Липомузы излучало несколько тысяч рентген в секунду тепловой энергии, так что наш славный Дон Ц. (недавно ещё восседавший на троне) мог превратиться в славное жаркое. Он попытался пинать ногами Липомузу, но они погружались в тестообразную трясинную субстанцию. Бедный, бедный наш рыцарь совсем никакого образа взвыл, потом тихо и обречённо заскулил и… проснулся. Ночь подходила к концу, солнце вот-вот должно было высунуть из-за горизонта свою алую неприличную округлость. Рядом с Доном беспечно похрапывал Паприка Сальса – его верный оруженосец. Они были на живописной лужайке около городских крепостных стен. Невдалеке заржал любимый Раздолбант. И никакой Липомузы! Дон Ц. облегчённо вздохнул. Ледяной (до минус 20 градусов Ц) пот катился по телу, и одна огромная капля повисла на кончике носа, как у странствующего альбатроса.

Рыцарь наш преславный (сейчас он был без доспехов, а только в сорочке и подштаниках) отёр рукавом сверххолодный пот, смачно плюнул и заорал торжествующе, радостно-призывно и повелительно (недаром во сне на троне сидел): «По коням!!!»
Паприка бедняга подпрыгнул с перепугу, чуть было не наложил в штаны и вытаращил глаза: «Что турки! Татары!»
- Кошмары! – рявкнул Дон Ц.
- Кошмары? Какие? – обидно потирая кулаками заспанные глаза, с зевком сказал Сальса.
- Двойные! Но это не твоё дело! По коням!!!
- По каким ещё коням? – опять зевнул Паприка.
- Выступаем в поход, - с пафосом, и подняв руку почти как римский император (так их изображают художники классического направления и иллюстраторы учебников истории), - возгласил Дон Целокантус.

- У вас какая-то патологическая тяга к походам и военным кампаниям, - лениво почёсываясь, сказал Паприка.
- Молчи презренный смерд, плебей, пигмей, кащей, лакей…
- Между прочим, это неполиткорректно с вашей стороны, я такой же человек, как и вы, тварь Божия, и все мы едины пред Ним, и права у нас…
- Твоё право носить моё оружие и молчать, - уже голосом Ивана Грозного и Петра Первого вместе взятых прогремел Дон Целокантус.
- Моё право носить сиськи Липомузы, - негромко пробурчал обиженный Паприка.

Но Дон Целокантус услыхал (развитой музыкальный слух: с семи лет игра на лютне, хор мальчиков при церкви Святой Агнессы) и его передёрнуло, бросило в жар, потом в холод; потом он побледнел-позеленел, потом попунцовел и просто взорвался как Кракатау в 1883-м: «Молчать!!!! И не упоминать при мне это имя!!!»

Несчастный Паприка упал на землю и по-пластунски уполз в ближайшие кусты подальше от греха. Эхом отозвалось ржание Раздолбанта, похожее на рык-гром четырёх коней Апокалипсиса. Солнце, уже поднявшее над горизонтом половину своей бесстыдной бабуиновой попки, потемнело до фиолетово-гранатового и хотело было уже пасть на землю, но гнев Дона постепенно стал стихать, и солнце передумало.

Раздолбант весело помахивал хвостом как ни в чём не бывало. Дон Целокантус махнул рукой, плюнул, дунул, причём четырьмя отверстиями одновременно, прокашлялся, натянул доспехи и шлем и приказал Паприке, но уже вполне либерально-демократически, привести ему его надёжное четырёхногое средство для передвижения по полям, лесам, весям (хотел было сказать и морям, но подумал, что это уж слишком).

Паприка понуро привёл обжирающегося травой Раздолбанта (впрочем от этого тот не становился толще, а был всё такой же клячей-неудачей).
- Ваше высокопре… - Паприка запнулся, - благородие, - обратился он высокопарным тоном к Дону, - на чём мне прикажете ехать, ведь мой осёл в желудке у… (впрочем, наверное, уже вышел из… бедный ослик стал только кучкой… нет, наверное, огромной кучей, но… это уже неважно…)

- Будешь шествовать пешкодралом, раз не умеешь беречь казённое имущество, -  деловито проговорил Дон.
- Он был не казённый, мне его двоюродный дядя подарил на день ангела.
- Ну тогда попроси у своего дяди ещё одного осла, и тогда их будет двое, один из которых двуногий.
- Вы на что намекаете, - прищурился Паприка.
- Я не намекаю, а прямо говорю, что надо быть ослом отдав осла на слом.
- Я же пожертвовал… - по-библейски воздев руки возопил Паприка.
- Ну вот что, жрец ты эдакий, жертвоприноситель, шествуй с моим оружием за мной хоть на двух, хоть четырёх своих, а хочешь поймай такси, но только за свой счёт, - с этими словами Дон Целокантус взгромоздился на Раздолбанта и хотел его пришпорить, но вспомнил, что потерял шпоры ещё в Гражданскую во время пьяного боя с махновцами.

- На вашу зарплату на такси не покатишь, - мрачно пробубнил Паприка.
- Не устраивает зарплата – заявление на стол и гуляй Вася, - отрезал Дон Ц.
«Чтоб це-це тебя взяла!» - подоброжелательствовал Паприка.
- Ну обратись в профсоюз, - чуть смягчившись и поглаживая гриву Раздолбанта, сказал Дон, - может материальную помощь выпишут.
- …лей они выпишут, - донеслось до ушей Дона Ц., - начало фразы унёс порыв борея.
- Ну как знаешь, только помни, что мой Раздолбант не выдержит двоих,- - Дон важно поднял вверх указательный палец.
Да ваш Обдолбант, Обалдент не выдержит и вас одного, -  хихикнул Паприка, - этого лошару уже давно пора на колбасу.
- Это тебя надо на колбасу, - хлоп, халяв, хайдук, - взбелинился Дон Ц. (не Цицерон).
- Ну простите, - льстиво-приторно промяучил Сальса, - я хотел сказать ваш Бутафор, или как там звали коника Александра Двурогого, Бутацаф или Цапфобут…
- Буцефал, дерёвня, - постукал костяшками пальцев по своему дюральминиевому шлему, похожему на советские кастрюли 50-х, Дон Ц.
- Да, вот этот Буцефал он выдержит, ежели вы его овсом кормить будете, а не пыреем.
- Ничего, выдержит и на пырее, овёс нынче дорог, а его породистый генофонд не позволит ему оклячится.

- Какой там ещё фонд? – прыснул Сальса. – Да это помесь зелёного ишака с Козой-деризой, мой осёл, царство ему небесное, был и то, породистей.
Дон Це-це-це едва не… выпрыгнул… из доспехов… дыханье спёрло от возмущения…
- Ты паршивый глист, аскарида, инфузория прямокишечная, да как ты смеешь обзывать моего Коня. Это же чистокровный ахалтыкинец!
- Обхартыкинец, - весело махнул рукой Паприка (ему было уже всё равно: уволит его Дон – тем лучше, пойдёт он к своей половинке несравненной ни с какими Еленами-Василисами Прекрасными, Липомузе, нырнёт меж её перинами-сиськами, затеряется руками-ногами в её складках липово-медовых, и печаль-тоска прочь уйдёт, а там хоть трава не расти).

- Да ты дизентирийный маркетант, дефектополостный инспиратор, педикулёзный шлакогавк, да как ты смеешь!..
Дон Ц[!] несколько раз подпрыгнул в седле, затем спрыгнул на землю и затопал ногами и затряс своими доспехами как грудой пустых жестянок, наполненных камнями.
- А что тут сметь, - спокойно, этак расслабленно и, матюкаясь по научному, релаксично, ответствовал Паприка Сальса, - ваш Буцелбант, этот русско-французский лошак, просто помесь помесей эохиппуса-хиракотерия с вислоухим оленем, анхитерия с урартийским грызлоуздом и гиппариона с лошадью Пржевальского а также палеотерия с Equus caballus Gmelini и амлашским горным ржегиппусом.

- Почему русско-французский?? – только и выдавил из себя обескураженный Дон (пардон) Цел (целуй!) (ан)т(ус).
- Потому что Росинант происходит от двух слов: Россия и Нант (город во Франции).
- Нант? Да я все французские города знаю наизусть, - гордо выпятив грудь запротестовал Дон, - Париж, Леон, Марсель, Ла-Рошель, а это… как ты говоришь, Нант?
- Нант, Нант, - безразлично-апатично покивал головой Паприка, - аттудава и происходит ваш a wretched nag.
- Чего???
- Для ОТ перевожу с англ.яз. – кляча.
- Go to Jericho, - зарычал Дон Целокантус.
- Не понял.
- Для ОТ-2 перевожу с англ.яз. – ехидно ухмыльнулся Дон: иди к чёрту!
- Да что вы, пан Дон, так за свою кобылу переживаете? – пожал плечами Паприка.
- Это жеребец! – взвыл Дон Целокантус, и слёзы выступили у него на глазах.

Чтобы вовсе не расстраивать нашего рыцаря жалкого образа, Раздолбант решил подтвердить слова Дона и, вывалив свой 1,75 метровый, выражоп…жаясь по научному, penis, обильно помочился, прибив дорожную пыль.
Дон Целокантус с затаённой завистью посмотрел между ног коняги, а  Паприка Сальса – с открытой. Немая сцена, почти как в «Ревизоре», только персонажей значительно меньше, всего два, не считая коня и у коня. Трое потеряли дар речи: Дон Целокантус, Паприка Сальса и автор этих строк.

Но это ещё не конец. То есть конец у коня, а этой иппопеи ещё нет конца.
Дон Ц. смотрел на оце и впадал в какую-то прострацию. Он вспоминал свой двойной сон, перед его глазами стали летать тысячи голых Липомуз, потом появились призраки в виде коровьих скелетов, подхватили его на рога и понесли в квазипространственно-паравременной континуум <…>[???]

На планете BDSM (плоской как лаваш, покоящейся на четырёх садо-мазохистках, стоящих на четвереньках и опутанных ржавыми цепями; они же в свою очередь стоят на торчащем из предвечного Океана и похожего (не Океана, а то, что торчит из него), похожего… даже трудно сказать на что… на что-то (но совсем не на то, о чём вы подумали) (больше на то, из чего у этих дам ноги ростут) (если непонятно перечтите ещё раз… и ещё раз). На этой-то планете Дона Целокантуса поместили в нечто наподобие аквариума, но вокруг плавали не рыбы и дельфины, а русалки и нереиды, причём с нимфоманскими замашками. Чем дышал Дон Целокантус под водой известно только скелетам коров, которые его переместили сюды через ноль-пространство. Наконец появилась сама Амфитрита, костюмированная по SM(ЫЬ)-моде и вручила нашему Дону-Садко (а как Садко дышал под водой? – обэтом тоже ни слова) почётную грамоту, на которой готическим шрифтом чёрной (видимо несмываемой) тушью было написано:

   BDSM (Брасс, Дюшан, Свифт, [Генри]Мур)

                «Крылышкуя золотописьмом <…>
                тарарахнул зинзивер» В, Хлебников
Хромой октан взобрался на пюре на каларбасе отыграть пенЮ и не увидел как за ним кюре идёт на лыжах ото дня ко дню. Рифмованную рифму не поднять и не подсечь Ремору на уду, когда гадюки и ужы будут летать, тогда и я как тень на снег паду. Но рифмокибернетика влилась в постэстетику как римская патетика  загнила на корню, теперь арфомилетика и нанопрогеннетика и космопсихоэтика предстали в стиле ню. Последние слова перед полётом на Марс.

Экипаж готов (а может экипаж гОтов) отдаться красной планете, как старая калабрийская мазохистка-лупанарка королю гОтов. Оставить свои кости на планете сей в честь бога войн названной, чтобы и они когда-то покраснели. «Считайте нас марсинистами!» - говорили они (нет не кости, а ещё живые марсоперелётчики, когда их вталкивали взашей в космический корабль).

«Считайте нас сюрреалистами!» - сказали мы, входя в катакомбы и лабиринты подсознательного и онерического. Это намного рискованнее, чем лететь на Марс. А полёты в дадаистические вселенные, туманности зауми?
От Урука до Пергама мы проложим магистраль. Антивремя трубит сюрр. В лабиринте трубит сюрр.

Сюрреалист проходит по канату фантазий-фантазмов, по натянутой проволоке мыслехаоса, то тоньчайшей леске онеризма и по отточенному лезвию безумия.
Пасквиль на вселенскую чёрную кошку. Она сожрала три кило торсионного мороженного и оклемалась в энергетическом штопоре. Кэмилоблюд чем-то напоминал марсианских тарпанов во полувзрослой стадии имаго. Корабль современности под кодовым названием «Т-к» столкнулся на просторах Сюрлантики с кораблём классичности под кодовым названием «Л=я». Оба в результате огромных пробоин пошли ко дну. И ко дню зимнего солнцестояния оказались на дне луннго моря Дрожжей. Погружение в течении 33 секунд. Никому спастись не удалось. Парамулякроиды как сюръатомные связи на даданейтринной основе подтолкнули корабли к роковому поцелую. Кошка из кофейных зёрен гуляла сама по себе (как обычно) и тёрлась о стены ноги мебель отмечая углы чистейшим чёрным мокко. Шафранные глаза хищно искали добычи но добычей необычно стала она сама кто-то схватил её за хвост и бросил в ванну с кипятком через полчаса из ванны (Архимеда) хлебали все кому не лень лучший в мире catcofee. И был день. И была ночь.

Канатная дорога от сосков к клитору. Лыжная трасса от подбородка до лесных дебрей лобка. Лобковая кость звучит в унисон с лобными долями. От Урука до Ургенча мы проложим магистраль. Двуликий Яолдабаоф смотрел как прорастал зелёных мох на фюзеляжах звёздолёта, потерпевшего уже вторую катастрофу.
«Язык был дан человеку затем, чтобы он нашёл ему сюрреалистическое применение», - сказал Андре Бретон. И продолжая ему вторить повтряю как рефрен: «Поэтом можешь ты не быть – сюрреалистом быть обязан!»

Телелогорреическая вселенная. Там нужно искать братьев по сверхразуму. Солнце – эрегированный фаллос, а планеты – каллипиговые попки порнозвёзд. К ним отправляются фаллические звёздолёты. На ктеических парашютах опускаются на планеты серпенты-фаллосы. Ламиоиндрикотерий с Вавилонской башней на спине и преследование дрофозавров в климактерическом кафроэктаплазмазе. Планета-ню. Вселенная-фнню. Библоэкстаз. Ремедиос Прекрасная выходит на балкон галактики MGC 3301025774489000 переплясовывать гугуцецный снегоневпопад лузуйллу каррафарра шамбальбоу гаппусоу рэкко чандличарр чафарра чамбба раусскка краффакка полфилфака эндоклоака шармма аммра созвездия квази-ню созвездия-энженю и дежавю

Демонтаж Вавилонской башни и превращение её в сто миллионов бюстгалтеров кошки с вертикальными железными хвостами и вертикальным взлётом и пародирующие орбитальный унитаз с горизонтальной видеокамерой фармокологический трансвестизм ламброммббо руббурббо иккллазия шатобарабан
«Дададададада – дада перевернёт весь мир! Мне ничего не надо – только лишь звёзд сапфир!!!»

Плевательница была полна до отказа в неё плевали все знаменитости натюрмортов и белых воротничков из Пристоновского парауниверситета белая негритянка лобзала крын  дину  go  пу и лавсгала аккумпф лаллуппу шерстистоглянцеголового турсуртура а афре а бра а кабра Сиу! Сиу!
B