BDSM. Часть 1. Глава 9

Паприка Сальса цвёл и пах, как бутылочное дерево после муссонов на Тапробане.
- Дон Це-це, вы только поглядите какая красота! – качал головой, как китайская известная игрушка П.С.
- Сам ты це-це, клятый альбигоец, ну что там? – плевался на лево-право Дон Ц. (так и хочется сказать це-це, ну ведь так?)
- Вот она, там! – Паприка тыкал пальцем в витрину дорогого бутика, где покоилась (может и упокоилась) девушка-манекен в ажурном лифчике и п прозрачных ажурных трусиках. Волосы манекена были бело-перекисно-водородными, а бельё – голубым, и вся композиция напоминала фразеологический оборот из «Эпоса о Гильгамеше».

Дон Целокантус вылупился: - Она живая?
- Она как с картины этого как его… Бруналески, Берлускони, Бертолуччи… а вот – Ботичелли. Мадонна с кубо-фрактральной орхидеей и бензольными глазами. Она больше чем живая!
- Да ну?! – Дон стукнулся лбом о витрину, - она что святая?
- Ангелического происхождения, - серьёзно так кивнул Паприка.
- А что она делает в этой одёжной лавке и без одежды? – покосился на оруженосца Дон Ц.

- Своим сиянием… - начал было свою речь азианской риторики Паприка, но толпа с транспорантами [на одних из них было намалярано: «Мы за мутный союз», а на других: «Вступи обеими ногами в Ехидный союз»] и флагами, гудящая, как взбрызгнутая героином туча шершней, увлекла наших г. (одного г. и другого г.) и потащила с Главной Площади через тесные и грязно-вонючие с полудохлыми псами (0,5 Dead Dogs) переулки (в мусорных баках-собаках шелестящие как сухие дожди бомжи киноцефаловые ликантропические и гнилотропические) на неглавную (совсем-совсем неглавную) площадь (площадку даже) (там, где площадной сленг, мягко говоря). Там на подмостках из ржавых труб выли-вопили шоуэстрадники. Толпа заподвывала-заподскуливала этим у-певцам. Среди них были и знаменитости: Пи-фил Рик-роков, Дерсючка, Бисквит, Эмми Ло;шак (или ЛошАк) [не родственница ли она нашему Раздолбанту, озвучил версию Паприка Сальса, а, кстати, где это он подевался наш конёк-пострыбунок? Дон Целокантус опечалился и стал вертеть головой, надеясь в жужже-жующей толпе отыскать своего непарнокопытного, тоже любящего жевать везде-что-то-всегда (а Раздолбант в это время жевал мантию судьи, за что даже будущую колбасу из его маслов суд присудил к забракованию)]. Дон Ц. бросился было искать свой раздолбанный иппоаппарат для вездеходного передвижения, но из толпы вязкой как протухший ирис с солидолом, выскоблиться было невозможно.

На эстр(аде) грянули: «Слава-слава ЯЯЯ, Самый лучший ля-ля-ля!!!!»
Из толпы же кто-то вякнул: «Я от Ю не отличимо, Ю и Я – одна[…..]
Оглушительный рёв моторов заглушил такие важные слова. Тут появилась вся королевская срань на вертолётах и эскорт из 99-ти чёрных «Мерсебесов». Откуда-то вывалились (как вылезло что-то из чего-то) спецназовцы. Иххьний железный (или каменный) командор скомандовал разогнать толпу, но толпёнка и сама быстро самоликвидировалась. А Паприка Сальса и Дон Целокантус остались стоять, как лохи.
Старшой рявкнул своим вепрям: «Этих двух – маскарадного брессоновского рыцаря и латиноса в идиотской одёжке – схватить  и в участок. Они агенты инопланетной секты и еретики-мумиофаги, сбивающие мирного обывателя нашего кроткого с пути истинного».

Так наши почти античные герои попали в СИЗО (а там всё блекло, мрачно, си;зо, помните, как у Вергилия и у Гомера герои попадают туда, откуда уже никуда?) (но там героям было полегче, им к тому же боги ещё помогали, а нашим героям – шиш, никто не помог – на дворе, как никак, век нано, а не аполлоно).

В камере-каморке с букетом клоаки, где дОлжно быть пятерым, было двадцать, а Дон и Паприка ещё плюс два. Народ томился тут разнючий, голодный, мрачный и грязнючий. И кто только за что! Один за то, что рисовал секс-иероглифы на креслах у парламентского большинства, другой за то, что молекулу XNA пытался ввести в тестикулу президентской собаки, третий за то, что критиковал официозного историка Бобика. Этот Бобик написал книгу «О происхождении эцентрийцев», где утверждал, что эти самые эцентрийцы происходят от индусских и египетских богов, что само по себе нелепость, ибо от них происходят абракадабрийцы. Четвёртый за то, что читал во время работы «Киропедию». Начальник увидел, да как заорёт: «Какая ещё такая педия?! Что за педофильские штучки?!» Загремел за подготовку педофилической революции. В общем в этом антиковчеге было всякой твари по одной, и только Дон и Паприка – по паре.

Отсидка их, как ни странно, длилась недолго. Скорый суд – скорая расправа – и по этапу. Правда, этап этот был всего лишь за углом почти. В Городе-2 есть Дом-2 (такой себе незаметный, выкрашенный жёлто-поносной краской). Там-то и осели, вроде бы как бы навечно, наши невезучие. Тут-то из разделили по разным отсекам и вроде бы тоже навечно.

Бедный, бедный, бедный Дон Целокантус! Ни тебе верного Пегаса, ни тебе верного Дорифора. Рубашка с рукавами до пола, окно в клеточку, кровати к полу прикручены, столы и стулья тоже, ложки к столу цепью прикованы и фагоцидная вонь протухшей варёной капусты, застойной мочи и торжествующей хлорки. Лёжа под изношенно-пыльным одеялом, Целокантус вспоминал как он нёсся на резвом Раздолбанте на заре по росистым полям, и ветер трепал волосы, превращая их в крылья жаворонков, концентрирующихся в до обморока чисто-сверхчисто-голубом небе. (Дон со вздохом почесал лысину). В шахматках окна зловеще блеснул луч венозно-кровавого заката, отразившись от серо-буро-зелёных стен и, заплясав личинками мясной мухи на топорных железяках кровати, словно проваливающийся в бездонное болото кессонного дегаллюциноида и втягиваемой пастью горромонстра в свои иглоутыканные желудки зловонного хорророокислителя. И, придавливая своими ампутированными лучами, закат выбрасывал остатки памяти на мусорные свалки антихаритной агонии. Лингоцентроидные сколопендры над ураганным полифоном амтуазных инфлиотек образуют города паукообразных небоскрёбов и скорпионовых цирков, гангреноглистозные автострады и кишечногнилостные подземки, где люди и машины мечутся вслепую люди без глаз и носов машины без фар и капотов в тромбиозе дегуманоидного психомраза техногенной амбулии и фагомашинерной идолатрии ответвлённая лють буро-чернеет на спазмах урбанистической мародёрни

В одно из тихих утр бабьего лета Дона Целокантуса вывели на прогулку. Паутинки и жёлтые листы медленно парили в свежем прохладном воздухе, цепляясь за прутья решёток и разлохмаченные волосы заключённых. И вот там, на другой стороне клетки – он! Паприка! Дон заверещал от радости. Оба впечатали слезящиеся лица в железные переплёты.

- Донушка, Це-це, - прямо трясся оруженосец-ребёнок, - как ты там, дорогой?!
- Как я рад тебя видеть, дитя моё, - всхлипывал Дон, - я?.. да я… ничего… нормально… тут у нас… компания хорошая: Донасьен, Фридрих, Антонен, Шарль, Ги, Торкватто… Даже спектакли ставим, Донасьен режиссирует… А ты-то как?
- Да я тоже… в порядке… картины тут научился писать… Винсент меня научил…
Но гориллы-санитары отрывали их уже от решёток.
- Дон! А Раздолбант-то наш, - выкрикивал Паприка из объятий санитаров, - тоже здесь, в отделении зоопатологии, его помиловали и сменили «вышку» на «психку»…

Дону было наплевать на заламывания и брутальность санитаров – он плакал от счастья [!!!,,,] (Никогда он ещё от счастья не плакал)

До Амамлюка дошли слухи, что его главный враг изолирован. И Амамлюк занялся оплодотворением. Вообще он мог заниматься только войной и этим самым. То есть уменьшать количество и увеличивать его. Выполнять простые арифметические действия. На алгебру он уже не тянул. Не говоря о высшей математике. Ещё он мечтал построить Вавилонскую башню. Наверное, чтобы потом брякнуться с неё <<…………>>
[?]

Липомуза мирно торговала на базаре сельдиреем и петрушкой, и … ни с того ни с сего сердце у неё закололо. Что такое?! А через минуту она услышала как один покупатель другому говорил: «Слыхали? Дона Целокантуса вместе с оруженосцем упекли в «желтушку». Да говорят даже вместе с конём!»

О чудо! Из немычливой флегматёлки Липомуза превратилась в Музу-Супер-Бэтмен, в активную жену-декабристку. Её порыв устремился тайфуном в бордели и на панели, чтобы потом цунами обрушиться… ну вы сами знаете на кого. Собрав всех проституток от мала до велика (и до старИка), Липомуза попросила их всех вырядиться в сексосмертельнопоражающее бельицо: лифчики и панталончики, и в чулочки с фуфырными резинками и поясками. Построила их в колонну по одному и по-суворовски бодро скомандовала: - Девочки! На коррупционную совокупку шагом марш!

Колонна двинулась к Дому-2. Ать-два, ать-два! Что было дальше пером описать трудно (да и вообще нецензурно и даже как-то… ну поймите меня правильно…) Над «Гнездом кукушки» взлетели завитушки, завитушки на висках, завитушки на лобках, поцелуйки на сосках etc. [дальше ни слова, а то критики обвинят меня в нарушении там чего-то, чего все хотят нарушить (и нарушают!), а критики хотят это очень прочитать, но тем не менее поругать, чтобы денежки получить и чтобы их по головке (да не по той!) погладили]

В общем санитары-гориллоиды, врачи-дегуманоиды и весь психоклир пали пред чарами стриптиза, каприза  и экстаза, и Свобода приняла радостно у входа: Дона Целокантуса, Паприку Сальсу, а также: Донасьена, Фридриха, Антонена, Шарля, Ги, Торкватто и Винсента, а также многих и многих других, имена которых будут перечислены в отдельно взятом приложении.
Ну на этом наконец-то можно и закончить? А то сильно затянулась эта повесть… или как обозвать сей опус [?] <или> [o]puss[y] (???) + //ссылка на СВТ обязательна//+
- Нет, фигушки! [Плотоядная я!] Придётся терпеть меня ещё не одну страницу. Ещё не исчерпан лимит нудности и заумности. Да и критиков позлить лишний раз не мешает. Пока я соберусь с вдохновением, послушайте альбом Pink Floyd “Ummagumma” или панк-версию Pink Floyd группу Butthole Surfers [ альбом “Rembrant Pussyhorse”]