BDSM. Часть 2. Глава 6

Глава (возможно) последняя, если учесть, что ни первой, ни второй глав, как таковых, не было.

Увертюра:
Мутантносиреневая ночь. Если что-то что летело если что-то что трещало если у кого забрало то ому и не вернуло ведь у рыцарей забрало ничего не забирало
Ыграем на канаре на басовой гитаре на скрыпке-волонтаре тры ты щы трыдцать днёв
Лимфоидный океан скрыл в своих гетеромеонических водах алекалффас-ффос-ффис-сосуды времён Фагоримской бамберии (или баб-мэрии) [вопрос к лингвофилологам-аспирантам] Доктрина постпсихизма Сон перевёрнутый вдоль

Анданте:
Два одновременных солнечных заката; монохромпомпизм. Шаровидное отверстие  в шаровидном шаре (Рене Шар придумал). Это муха просыпалась. Это мухе снился сон. Муха синяя проснулась. Разбудила Раздолбанта. Разбудил он Целоканта. Паприку тот разбудил и, икнув, провозгласил: новый, новый, новый день – расцветает старый пень!

Так начался новый день нового года нового столетия нового тясячилетия новой эры новго эона новой кальпы ну и т.д.
Дон Целокантус не начинал день с изгнания ворон. Раздолбант не довольствовался пыреем, а ударяя копытом требовательно и акцентированно взывал дать ему хоть горсть овса. А Паприка вообще – не умываясь, не поглощая мегатонны бужининно-паштетных завтраков, уселся за книги.

У Дона Целокантуса даже позвоночник принял другое расположение, не говоря уже о глазных яблоках, и даже буква «Ц» чуть не отвалилась от его великого прозвища.
- Мой славный и верный оруженосец, ты сошёл с ума или тебя укусила муха це-це, или где-то в дебрях Амазонки вымер последний динозавр? – Дон Цлкнтс просто не находил соответствующих лингвистических конструкций.
- Готовлюсь поступать в университет, - деловито отвечал Паприка.
- Не в Сорбонну часом?
- Нет, в Саламанку. Для Сорбонны я не так высоколоб, да и тянет меня в те места, зов предков что ли…
- А как же твои эротические упражнения и конфигурации?
- Липомуза тоже поступает…
- Святая Мадонна! Если завтра звёзды осыпятся с неба, как осенние листья, я этому не удивлюсь. Липа в Саламанке! Да это похлеще воскресения Лазаря!
- Не в Саламанке, - очень серьёзно и немного даже обиженно сказал Паприка, - а в институте торговли на факультете отечественных базаров по продаже сельхозпродукции.
- А я грешным делом подумал, что она замахнулась на классическую филологию или схоластическую философию…
- Не-е, на классическую филологию я поступаю, - Паприка весь расплылся от удовольствия.
У Дона Цлкнтс‘а аж ноги подкосились. Он хотел опереться на Раздолбанта, но у того – тоже. Представьте себе – тоже ноги подкосились, он хоть и не знал человеческую речь, зато хорошо знал Паприку Сальсу и не ожидал от него такого поворота. Короче, оба оказались повержены на твердь земную в виде мелкодисперсной пыли.

- О!!! – только вымеждометил непобедимый (но сейчас наголову разгромленный) рыцарь постмодерного образа (или образца).
- Вы изъясняетесь, как белое небо, как туман одинокотоскующий на осенних холмах, как ручей радужнотёрпкий…
- Дон цццц громко икнул: - Откуда у тебя этот словесный изюм, и я даже не побоюсь этого слова, чернослив?

- Это не изюм, это поэтическая курага, - торжественно провозгласил своими лепыми (может и Липыми) устами Паприка-сан. (но ничего общего с санузлом).
Дон Целокантус хотел было ещё раз сказать это сакраментальное О!!! (ибо словарный запас его, хоть и составляющий 88,8 тыс. слов, куда-то исчез), но в это время ему на нос шлёпнулась чёрно-белая клякса внутриполостноклоакоорнитоидной субстанции полужидкой консистенции, и нашему рыцарю пернатого образа пришлось вскочить и, пересыпая придворную речь высокопоставленного идальго неакадемическими и даже необщеупотребительными перлами, помчаться за быстроудаляющимся объектом семейства врановых зеркально чёрного цвета с фиолетовым отливом. Раздолбанту было лень принимать участие в этом стипл-чезе. Он отряхнулся, вздохнул и принялся с покорностью всех земных тварей жевать опостылевший пырей. Жизнь, к сожалению, продолжалась, ломая, перемалывая, метаморфизируя, выкручивая, перетасовывая, перелопачивая и т.д. и т.п. всё, все и вся. Но Раздолбант прочно стоял на четырёх. Дон Целокантус уверенно бегал на двух. А Паприка вообще наслаждался с упором на пятую точку в центре академической библиоойкумены.

Белые вороны обступили Дона Целокантуса со всех сторон. В клюве каждой из них было по дольке апельсина. («Мы делили апельсин – много нас, а он один») [Да, ворон (белых, ну очень белых) было ну очень много, апельсин всего лишь один, но как-то ж поделили, мерзавки!]. На старом дубе на сухой горизонтальной ветвище сидела лисица (цвета будоражещего воображение антиапельсина) и держала в зубах кусок сыра («Российского», Шостка, грамм эдак на 300).

У Дона Целокантуса не было выхода – разве что только взлететь. И его полумолитвы-полуфантазии были кем-то услышаны (зафиксированы коротковолновыми приёмниками[марку запамятовал, «Грюндик» что ли?] ). Перед Д.Ц. стоял элегантно одетый молодой человек с большим ярким бейджиком, на котором было написано: American Boy.

- Дорогой Дон Целокантус, Вы ещё не летали на Марс? Нет? – спросил (супер); улыбаясь и обнажая (белые); и (ровные); 32 зуба А.В., - сейчас это так модно. К Вашим услугам наш комфортейбл корабейбл многоразового попользования “Ratman Apollo”, - и American Boy сделал (найэлегантнейший); и (найгламурнейший); жест, приглашая Дона на корабль космического вояжирования, который завис в воздухе над их головами.

«Только в космосе мне не хватало приключений на свою видавшую виды эту самую», - подумал Д.Ц.; а вслух сказал: «Я бы не отказался, но вот мой Раздолбант (это конь мой такой, так называется) поместится ли в ваш этот Apollo?»
- Туда поместится целая конюшня и этот… как говорится по-русски, корабль с матросами, - сияюще-бриллиантово возгласил топ Am.-B (сноска 1:Ам Вон (жарг. кинематорграф.) – Американская Вонючка).

Тут же появился Раздолбант в парадной збруе, и они вместе с Д,Ц. и Am.-B. взлетели и будто всосались в утробу “Ratman Apollo”,  и тут же зазвучала приятная мелодия, сопровождаемая постсоветским текстом, воспроизводимым голосом постмодерн-апсары: «Амэриканбой уеду с тобой, американбой уеду с тобой, уееееедуууууу с тобоооооой амэриканбоооооой ооооооооойй ооооооооойй ооооооооойй»
Дон Целокантус открыл глаза и то, что он увидел, лучше не описывать. Вернее, это было бы очень и очень даже интересно описать, и читатель бы за это только поблагодарил, но причинам цензурного характера и, так сказать, чтобы не пугать маленьких детей… Одним словом, Дон увидел как Паприка и Липомуза…там…ну 1+1… ну понятно… и в общем это уже было на завершающей стадии, о чём и свидетельствовали эти ооооооооойй !!!

Нет, Дон Целокантус был по другому воспитан. Он не мог смотреть на это, а уж заниматься этим [!!!] – нет уж, увольте! Короче, Дон наш, наш славный рыцарь асексуального образа, оказался в самом щекотливом и архинеприятном положении, и лучшим выходом в данной ситуации было продолжать созерцать идиотский сон с полётом на Марс (уж лучше идиотский сон, чем идиотская явь!). Дон закрыл глаза. Перед глазами (закрытыми) в негативном изображении пронеслись картинки самого (ну самого!) непристойного содержания. Это было невозможно! Ни там, ни здесь покоя нет! Что явь, что сон – полный ам-вон! Что за фуфлядь такая! (Чтобы не сказать хуже!) Дон Целокантус разозлился! Плюнул, дунул! Повертел головой с вытаращенными глазищами, помычал и… успокоился. Опять закрыл глаза. Теперь перед глазами (опять таки закрытыми) мелькали разноцветные пятна (в духе Кандинского) и всякие линии (в духе Малевича) ну и ещё что-то. (Ну вот, это уже лучше). Дон Целокантус продолжал типа спать. Линии стали перемешиваться с пятнами и образовывать хаос (в духе Поллока), а потом как-то незаметно вся эта побоботина сложилась в текст, причём этот текст читал хорошо поставленным голосом довольно знаменитый актёр, вот только фамилию его Дон забыл. Ну да ничего. И без фамилии хорошо. Хоть текст был и дурацкий, но всё же это лучше, чем то безобразие, которое вытворяли Паприка и Липомуза. «И потом, - подумал Д.Ц., - это лишь всего лишь сон, так пусть читает этот свой неадекватный текст сколько угодно, тем более, что фамилию я его забыл, а я буду спать».

На экране внутреннего онерического кинотеатра, находящегося в башке у Д.Ц. на чёрном фоне белыми буквами шёл текст неразбочивого содержания (параллельно с декламацией вполне разборчивой и даже где-то в чём-то совершенной):



                BDSM (Бёклин, Де Кирико, Сванкмайер [Шванкмайер], Молинье [Пьер])

                «Если тот, кто создаёт стихи, романы, фильмы
                и т.д., встречает со стороны общества, в котором
                он творит, солидарность, понимание, потворство,
                то он не творец.
                Творец – всегда чужак, он всегда – на вражьей
                территории, в каком-то смысле за чертою жизни,
                в стане смерти и вызывает у других чувство более
                или менее сильной расовой неприязни»
                Пьер Паоло Пазолини   
Открытый карьер по добыче орфического фульгурита. Fulgent (поэт.) – блистающий, сияющий. «В день добыча – в год труды». Архиметаболы и ферферфоллы посттрудоголического синдрома элмиоззы. Метабелазы вывозят руду. Из руды толкут ерунду. Ерунду превращают в руду. После в ауру. А потом в дада-у. Предпоследний этап обэриу. И финал – УУУ.
Констатация: металлопластическая квинтэссенция постквантируемых строф и белых рифм
Стальные 5D китайско-корейские иероглифы размером с ворону в количестве Х; левитируют на пространстве гамма-морей
Боолиоо бууллиуу ббккккккббб
Трансархеангелическая таллассэмма
Дадаистические формы дадаэлктроразряды цвета сепии искажённые тёмными линзами сюрр-грамматических конвенций дадаграффитти