BDSM. Часть 2. Глава 9

Прочитав сие, Дон Цлус задумался. Он редко задумывался глубоко. Но тут… И он решил прочесть, что же написано на второй двери, красной (жёлтая гуашь с подтёками):

                BDSM (Бретон, Дюпрей, Скютнер, Матич)
                «Откормленные лы;лы
                вздохнули и сказали
                и только из под банки
                и только и тютю;»
                Даниил Хармс

Farrago split mind dadadadada DADADADADADA SSSUUURRRвисячие шакалы огрызки облигаций нарраций и фрекаций и фрикций-аппеляций и многого ещё: Арбузных атикорок жеманных неподделок коптилок и крутилок и very very fool
Обкладки и обдёргки прошмётки и пробудки прогудки и продудки отфтвёртки и offбёртки кукушковоробьи а также шалопаи и антипопугаи ходили&летали и просто не могли

(Далее следут очень большой пробел, здесь мы его в натуральную величину показывать не будем с целью экономии драгоценной и очень дорогой нынче бумаги, особенно хорошего качества и формата А4)
(После пробела идёт очень много букффф) (их тоже желательно не показывать, потому их все знают даже алкоголики и тунеядцы)
(потом идёт музыка тибетско-дзэн-улётная) (одним словом, очень длинная медитация на несколько эонов)

(опять пробел)
(много пробелов)
(белый квадрат Малевича)
(чёрный квадрат его же)
(красный квадрат – там же)
(синий овал – вот это уже не Малевич, скорее КвазиМондриан)
(сексуально-космический пейзаж в стиле Валериана Боровчика, Макса Эрнста и Сальвадора Дали)
и дадакатафрактарии идущие клином на

С большим трудом прочитав написанное, Дон Целокантус (имя и фамилия полностью) поморщился, огляделся вокруг, и по-тихоньку выпустил газы. Люди в белых шенелях стояли где-то далеко и отрешенно.

Рыцарь целокантного образа вздохнул и стал читать что было написано на третьей синей двери (белила, разбавленные белым натуральным вином, спрашивается для чего?). Но тут ему явился образ его верного Роздолбанта в виде антилопы Пну. Он был белый-пребелый будто вымытый шампунью с глоурилом. Дон Ц-обр. так умилился, что чуть было не взлетел, но вовремя вспомнил, что крыльев ему никто не обещал.
И обречённо стал читать:



                BDSM (Берлиоз, Драммонд, Стивенсон [Нил], Мальфилатр)

                «Люблю недостижимое, чего, быть может,
                нет»
                З. Гиппиус

- У вас гиппо-ус отклеился.
- Во-первых, гипер-ус, а во-вторых,  BDSM отклеился.
- Этого не может быть! Ведь он не приклеен! (Кассиуса Клея уже давно нет в этом промискуитетном регионе)

                Это была увертюра  *  к  *   опере   «Синильный цирюльник», музыка Миусовского, текст (гиппиу-текст + гипертекст) Зачемусыобрилтова (псевдоним Дурикзачемусысбрилтова)
Клококольня на вершине tobeornottobe-холма в эквивалентном царстве то ли государстве гиппи-обнажённая фотодадамобиль все сюрреалисты и дадаисты высказались по этому поводу очень пространно в 999 манифестах на одну треть ягодицеобразной линзы метафоры в аллювиальной секреции сибаритского корабля для

Всё!!! Дон наш правильный, правильно воспитанный и целомудренный целокантус больше не мог читать всю эту ужасающую бредятину, тошнотину и пошлятину. Там ещё было написано столько, что хватило бы до скончания разбега галактик, но Дон не мог, не мог и не мог. Ему хотелось кричать и выть, хлопать ушами, стучать ногами, срежетать зубами и издавать неприличные звуки всеми остальными частями вогнуто-выпуклыми. Его сырокопчёноколбасило и маринаднорассололососило, образы Паприки и Липомузы в позе 69 летали вокруг и шарахали электрическими (если не сказать дадаэлектрическими и сюрръэлектрическими) разрядами в 15 000 вольт и ватт, испуская шаровые, кубические и октаэдрофаллосскопические молнии. Генитально-фрактальная его область была охвачена обстиббацией бледного порядка и влекла рыцаря дадаистического образа далеко далёко от Земли и даже от родной Галактики  по направлению к Крабовидной Туманности. Даже в таких казалось бы белых местах существуют всякие провалы в иррациональное.

И тут плачущий Дон (он подумал,  а если бы его плачущим выставили в музее, то в музей бы весь день ходили ротозеи) увидел приближающегося к нему человека в белом халате с белыми крыльями и с красными медицинскими крестами на каждом из них. Человек сказал чрезвычайно мягко (мягче пуха лебяжьего, как сказал бы поэт-романтик) (и чего-то говяжьего – почудилось Дону (прямо скажем не романтику, но уже вступающему в эпоху предромантизма) и Целокантусу заодно): «Не волнуйтесь, я вас вылечу, я гельштат-терапевт».

- Это что-то типа штандартенфюрера? – спросил ошарашенный (шариками и шашнями) Дон Ш.(ой, ошибся Ц.).
- Нет, это что-то типа сокращения штатов.
- Ах, как мило… - и у Дона М. (опять м-м-м-м ошибся) так сладко закружилась голова…
Очнулся он на немытом дощатом полу в старой задымленной, пропахшей кислой капустой, избёнке. Подвыпивший мужичонка в драной майке, семейных трусах, в валенкаХ (с калошами) и торчащей ушами шапке-ушанке сидел на хромо табурете и, жестоко растягивая гармонь, орал песню, слов которой разобрать было невозможно при всём огромном желании их разобрать. Мужичонка широко раскрывал рот с единственным жёлто-чёрным зубом и приклеевшейся к губе беломориной.
Дон Антикантус решил что это кошмар, закрыл глаза и приказал себе сменить сновидение. А дудки!

Это была реальность. самая что ни на есть реальная. Ужасно кошмарная, кошмарней, чем любой кошмар и фильмы-ужасов. И не было рядом Роздолбанта ( и даже Раздолбанта), и Паприки не было (и Сальсы – и где ж его черти носят!) и даже липовой Липы (и Музы заодно, хоть какой-нибудь, хоть трижды липовой). Никого не было. Жуть антикосмоса!

Дон Ламентацикантус хотел заплакать и взрыдать. Но подумал: я ведь рыцарь, а ведь рыцари, даже печального образа, никогда не должны плакать. Он мужественно встал, подошёл к столу, на котором стояла недопитая бутылка казёнки, опёрся на него и гордо приняв осанку Юлия (как там его, Слесаря, кажется) приготовился произнести… Но тут мужичонка, прекратив терзать гармонь и весело махнув рукой, громко прошшипилялвил:

- Налиффай!
Дон такого возвышенного образа и такого великолепного целокантуса обмяк как-то нелепо и… даже слов не подобрать, короче в половую тряпку обратился, или, чтобы смягчить, в нестиранную наволочку. Потом пошарил взглядом по столу и неожиданно для себя изрёк: «А где стакан?»
- Штакан плоглофил Лакан! – мужичонок швырнул гармонь на пол и поднял вверх перст указующий.
- А ты ведаешь кто такой этот самый Лакан? – опять совершенно неожиданно для себя спросил наш рыцарь сорбонновского образа (ибо и сам не знал кто энто такой).
- А как ши! – расятнул чуть ли не до ушей рот мужмычонка, - я шь с ним буха;л, а тлефьим был Делёсс, тот кто на ферефо влёз и про шисофлению писал.
- Дед, так ты философ? – Дон ЦЦЦЦЦЦЦЦ снова отвердел.
- Какой я те дед! Вфуночок шышкался! – с этими словами мужжжиччонка извлёк откуда-то гранчак и ловко наполнил его до краёв.

Дон Целокантуссс посмотрел на прозрачную жидкость с неприятным запахом и почему-то вспомнил жирные ляжки Липомузы.
- Пей! – скомандовал муж-жичонка.
- Только после Вас, - Дон галантного образа сделал вежливый жест.
- После меня уше нифего не останесся, - хихикнул однозубый.
И действительно, в бутылке было на самом-самом дне.
- Мне на сегодня хватит, - схитрил рыцарь антиалкогольного образа.
- Да ты пошпал под лафкой и плотлизвилзя, пей пока дают.
Дон Бр-бр-кантус брезгливо потянулся к стакану, но тут погас свет. Единственная сороковатка (производство Хацапетовской фабрики стеклотары) приказала долго жить. Мужжи-ч-онка грязно ругнулся, да так грязно, что У Нашего Нормативнолексического Рыцаря подкосились ноги, он рухнул на пол (очень грязный, грязнее, чем изречённое), опрокинул стакан и потерял сознание.

(Читатель, тебе ещё не надоело читать эти, с позволения сказать приключения, славного идальго (огого!), рыцаря из Ла М. и его ещё более славного оруженосца и его прекрасной гетеры, чтобы не сказать как-то по другому и…? Не надоело? Ну если надоело – скажи. Я закруглюсь. Хотя тут осталось всего – ничего. Ещё полсотни страниц полной ахинеи и… ну может чуть больше. Выдержишь? Ну если не выдержишь – царство тебе небесное).

Очнулся он в стогу сена. Запах сена был изумителен, особенно после грязной избы. Эмбрион солнца пытался родиться из-за горизонта. Натология допускала удачные роды и предсказывала развитие нежного белокурого ребёнка в виде июльского погожего дня без осадков, без ветра и с оптимальной температурой воздуха по Цельсию (не по Целокантусу) около двадцати пяти градусов выше нуля (но не абсолютного).

Дон рассветного образа приподнялся, огляделся. Недалеко от стога пощипывал травку стреноженный Раздолбант, слева от него на широкой подстилке в клеточку красно-чёрную лежали в ниглиже Паприка Сальса и Липомуза, Муза Очень Обширного Образа. Совсем безодёжные, ну, полностью (раскудри твою…). Белые огромные телеса Липомузы, похожие на сгущённые в исполинский зефир облака, даже понравились Дону, и даже… ну не будем об этом. В личный интим Дона криптотеневого образа ни-ни.

- Эх, хорошо! – воскликнул Дон, поднял руки вверх, широко развёл их и вдохнул полной грудью, - так это всё был страшный сон, - он опустил руки, и его правая прикоснулась к чему-то твёрдому под сеном. Дон пожал плечами и стал раскапывать пахучую сухую траву. И о! оооооооооо!!!!!!!!!! – Дон наш впечатлительного образа кубарем покатился со стога и брякнулся о твердь земную и отрезвляющую.

Под сеном была гармонь мужичонка. Старая, засаленная, пахнущая блевотиной и прогорклой капустой.
Дон побежал от стога как чёрт от ладана, запнулся о голую ногу Паприки и растянулся под брюхом Раздолбанта, оценив по ходу дела его конское многосантиметровое достоинство.

Паприка принял полувертикальное положение, то есть сел и, протирая глаза, сонно пробубнил: «Вы чё, Дон, Раздолбанта доить собрались?»
Дон Ц. издал лишь серию щелкающе-мяукающих звуков, словно превратился в китообразное млекопитающее.

- Опять вляпался во что-то, - недовольно проворчал Паприка. Нехотя оделся, прикрыл кое-как Липомузу и подошёл к своему патрону.
Дон Целокантус взирал безумными глазами и был похож на обитателей домов, которые почему-то образно перекрашивают в такой оптимистический радостный цвет солнца.
- Ну что стряслось опять, чего вам не мётся, сидели б да писали б свой трактат, а носит вас нелёгкая по Вселенной…
- Там… - только и вымолвил Дон, указывая на стог.
Паприка поплёлся, отыскал гармонь, растянул её и окаменел, Меха были испещрены сияющим, словно бриллианты, руническим шрифтом:



                BDSM (Балль, Джойс, Сорокин, Моргенштерн)

                «Прощай много собако- и кошко -  раз»
                Ханс Арп

                «Катапена кара поэт поэт катапена та фу»
                Рихард Хюльзенбек

В сюрреализме эстетика и эротика – синонимы! дадаэрос нюДада звёзды испускают свои длинные лучи к земле и щекочут ими промежности деревянных статуй на пустынных лунных пространствах

Реальность – это пробел между дадаизмом и сюрреализмом реальность – это атавизм в сюрреалистической вселенной ДАДА – это сон, а СЮРР – это сон во сне чтобы полностью записать сновидение нужно взять в сновидение не только мобильник, но и блокнот с ручкой, чтобы по ходу сновидения дополнять его своими фантазиями

Солнце расслаивается на мегафотонные кубоиды и сфрафрирует в область антижажжжаа Транспортируются солнечные лучи в зиппированном контейнере анигляфомеммонном исктлеффте в нотной катафраксии doom-стафилоккокового тримензиума и порноядерной зимы кадавроклассической группы Necrophagia суспензией подавляющего сатурномакабра выливающаяся в кокосовопальмовую Эйфелеву башню и горгоротовскую пашню на которой жульенграчи клюют будущий урожай бубущих бубуинов масличных антидеревьев зерновых и бобовых араукарий в менопаузах театрального бомбометания матания Матты в ночной тоты и белоснежных адских печей

Филакктоутоппия утроение соглассннных в логоррейных формах несоответствует соответствию амлимболбичческих  систем сссинхрофффазззомутаннн раскрытие нескольких миллионов секретных нейронов и аутопсия почти всех галактик, открытых астрономами. (Единственная запятая единственная точка) Уррдд буурдд Уррдд буурдд футуропатологический паноптикум блбнфсткбддд догматические ляжки Афродиты Неокубической Дадаэлектрической симфошизокакананнарробборрия фимбон сурффуссуффи таитаиллззбб Xxn чито сдезь  происходит? Рубим на куски недорубленное искусство всех веков и народов, какафонией уничтожаем музыку, сдираем холст, на котором намалёвана Вселенная – все эти идиотские звёзды, галактики, туманности и особенно планеты. Вот сейчас сдерём его, раскромсаем и затопчем И сожжём? Нет! Это слишком благородная казнь для такого дерьмеца Затопчем, заплюём и изгадим! Структура – самое ненавистное слово. разрушение всех структур и конструкций, всех построек, всех зданий в прямом и переносном смысле. Бхмхм! Брдфф! ФФФФФФФ!!!!!!!! Ххххooo!

Ххххщщщщ!!! Женские ноги тонкие точёные опускаются в бездонную ванну ныряют в глубину кафельных отрезвлений и ресницы приплетаются к висячей луне на дне кратера осьминога на рёбрах заката висят  на длинных нитях куски жаренного мяса и топоры падают снежинками на новые филиграни облачного писсуария