Не завидная судьба Паши Горинова

Не завидная судьба Паши Горинова

Эту главу я посвящаю экипажу лейтенанта Павла Горинова из 108 авиаполка 36-ой ад ДД. Экипаж летал на Ил-4 с хвостовым № 8, который во время войны и послевоенное время обслуживал мой отец. Глава является неким продолжением главы «Летчик Милавин. Случай из лета 43-го», а прелюдией будет моя заметка, опубликованная в Одноклассниках в группе «Потомки ветеранов АДД». Я весьма сожалею, что администратор группы принял решение сделать ее закрытой, а познакомится с заметкой можете «здесь и сейчас».
------------------------------------

«Бывает же такое!

Мы с Александром Платоновым, жителем Минска, списались в мае 2014 года. Конечно на почве истории частей АДД, в которых служили во время войны наши отцы. Чуть ли ни в первом письме я забросил «удочку» по поводу родственников Валентина Ильича Селезнева, штурмана из экипажа Павла Горинова, Ил-4 которого обслуживал мой отец. Из книги «Крылатая гвардия» белорусского журналиста из Быхова Николая Левченко я уловил слабый намек на то, что штурман Селезнев проживал как будто в Минске. Александр обратился в архив МО за личным делом Селезнева, но его в архиве не оказалось. На этом потуги по поиску родственников однополчанина отца приостановились, но надежда теплилась.

И вот 01.02.2017 г. мы общались с Александром по скайпу. И даже не помню по какому поводу я как-то ненароком упрекнул Саню, мол, такую работу за эти два года проделали, столько людей нашли, а родственников моего Селезнева, которые возможно под боком у тебя находятся, не в силах. Видимо, задел Саню за живое… Он в ОК тут же находит некоего Владимира Селезнева, 60-ти лет, проживающего в Минске и окончившего в свое время штурманское военное училище в Челябинске. Почему бы сыну боевого штурмана не пойти по стопам отца? Но это оказался ложный след.

И в то же время в архиве МО обнаружилось личное дело на Селезнева Валентина Ильича. Об этом Александр узнал, позвонив в архив, и где уже успел стать «постояльцем». Объяснилось это таким образом, что дело было в военкомате, пока кто-то из родственников получал пенсию, завязанную с участником ВОВ. А получать пенсию перестали, дело и отправилось в архив МО.

Из личного дела узнаем, что Валентин Ильич ушел из жизни 1988 году и похоронен в Могилеве. У него сын с 1950 г.р. и зовут его Владимир. Я даже догадываюсь, что родился он в Новозыбкове. Набрав в поисковике данные, обнаруживаю, что в Могилеве работает кардиохирургом Владимир Валентинович Селезнев, 67 лет от роду. Во время очередного сеанса связи по скайпу, говорю Александру, вот, мол, есть такой кардиохирург… и не успел закончить, слышу в наушниках Саню:

- Владимир Валентинович Селезнев? Так я в 2008 году у него под скальпелем побывал! Думаешь – это он? 

- Вот те на! А почему бы и нет, если есть возможность, проверь.

А через минут 40 Саня опять «потребовал» связи. Он даже попытался телефон к микрофону приложить, чтобы я поговорил с кем-то! А сам мне быстро:

- Это наш Селезнев!

Разговор у нас не получился из-за технических причин. Но потом Саня рассказал, что известный в Минске кардиохирург Владимир Валентинович Селезнев и есть сын штурмана из экипажа, к которому мой отец и был придан механиком и холил их Ил-4 с сентября 1943 г. по март 1950 г. Владимир Валентинович, оказывается, знаком с моим ЖЖ и книгу моего отца давно прочитал. А не давал о себе знать лишь потому, что вечно занят работой и плохо владеет современной компьютерной техникой… Сегодня готовлюсь ему позвонить и познакомиться лично… И кстати: я также Владимир и отчество мое должно быть «Валентинович». Мой отец с рождения Валентином был, пока не заполучил аттестат за 9 классов в начале войны, узнав, что он по бумагам, оказывается, Усман.  Но за то внук мой Владимир Валентинович на 100%...»
----------------------------------

А это часть из послесловия нашей с батей книги «Личная война механика Ил-4»:

В августе 1943 года из состава 42-го Авиационного полка ДД был выделен 108-ой Авиационный полк ДД. Его возглавил Герой Советского Союза подполковник Бирюков Серафим Кириллович, а заместителем к нему был назначен майор Родионов Иван Васильевич.

Техник лейтенант Гусев и механик сержант Мутин стали служить в новом 108-ом авиаполку ДД. Техник Гусев обслуживал машины экипажей майора Баукина, капитана Новожилова, лейтенанта Казакова, старшего лейтенанта Ванякина. А механик Мутин был приписан к Ил-4 младшего лейтенанта Горинова, техником которого стал старший сержант Данилин.

Несколько слов об экипаже Горинова.

Летчик лейтенант Горинов Павел Григорьевич, 1921 года рождения, русский, в Красной Армии с 1940 года, член ВЛКСМ с 1940 года, участника ВОВ с 27 августа1943 года. Имеет награды: Орден Красного Знамени (20 сентября 1944 г.) и Орден Отечественной Войны 1 степени (14 июля 1945 г.).

Штурман звена лейтенант Селезнев Валентин Ильич, 1923 года рождения, в Красной Армии с 1940 года, член ВКП/б/ с 1944 года, участника ВОВ с 27 августа1943 года. Имеет награды: Орден Красного Знамени (20 сентября 1944 г.), Орден Отечественной Войны 1 степени (27 апреля 1945 г.) и медаль «За боевые Заслуги» (14 июля 1945 г.).

Стрелок-радист сержант Кармашев Павел Петрович, 1912 года рождения, русский, в Красной Армии с 1942 года, беспартийный, участника ВОВ с августа1943 года. Представлен 10 июля 1944 года к ордену Отечественной Войны II степени, но награжден медалью «За Отвагу» (20 июля 1944 г.).

Воздушный стрелок старший сержант Прудников Василий Михайлович, 1919 года рождения, в Красной Армии с 1940 года, беспартийный, участник ВОВ с 22.06.1941г. по декабрь 1941 г. и с 27 августа 1943 года по 9 мая 1945 года. Награжден Орденом Красной Звезды (26 мая 1945 г.).

В последний период войны в экипаже Горинова вместо стрелка-радиста Кармашева летал стрелок-радист старшина Жилин Павел Федорович. Он принял участие в 10 боевых вылетах на фотографирование из 31 выполненных данным экипажем.

Ранее стрелок-радист старшина Жилин летал в экипаже старшего лейтенанта Осипова В.В. Штурманом в этом экипаже был старший лейтенант Зуенко И.С., а воздушным стрелком младший сержант Петрушин Е.Н.

Несколько слов о боевой деятельности экипажа лейтенанта Горинова.

За период с 27 августа 1943 года по 9 мая 1945 года экипаж на бомбардирование и фотографирование военных объектов противника выполнил 88 боевых вылетов, из них 2 днем, остальные ночью.

В период с 27 августа 1943 года по 10 июля 1944 года на бомбардирование совершено 36 боевых вылетов ночью. Из них 17 вылетов на средние цели (ж.-д. узлы -  Двинск, Минск, Выборг, Борисов, Вильно, Полоцк и др. и по живой силе и технике противника - Клетное, Кобельки), и 19 вылетов по переднему краю обороны (Орша, Молодечное, Вильно и др. и по живой силе и технике противника в д. Пышное).

На боевом счету экипажа за этот период имеются: пожаров больших и средних размеров – 15, пожаров малых размеров – 5, взрывов большой силы – 3.

В период с 11 июля 1944 года по 9 мая 1945 года экипаж лейтенанта Горинова на бомбардирование и фотографирование военных объектов противника выполнил 52 боевых вылетов. «Особые успехи и заслуги экипаж показал в боевом фотографировании. Произвел 31 вылет на фотографирование, из которых 18 вылетов выполнено отлично, 13 хорошо».

«22 раза подвергал бомбардированию и фотографированию «военно-промышленные объекты на собственной территории противника: Тильзит – 1 раз (14.10.1944 г.), Штеттин –2 раза (21.02 и 6.03.1945 г.), Данциг – 4 раза (09,11,25 и 27.03.1945 г.), Кенигсберг – 2 раза (22.02 и днем 07.04.1945 г.), Берлин – 2 раза (25 и 26.04.1945 г.),  Альт–Ландеберг – 1 раз (18.04.1945 г.), Фишгаузен – 1 раз (08.04.1945 г.), Наутцвинкель – 1 раз (днем 08.04.1945 г.), порт Хель – 1 раз (09.04.1945 г.), Мюнхенберг – 1 раз (17.04.1945 г.), Берлин – 1 раз (21.04.1945 г.), Свинемюнде – 2 раза (27.04 и 01.05.1945 г.), порт Мемель – 3 раза (14.10, 20.12 и 20.12.1944 г.).  Один боевой вылет совершил по переднему краю обороны противника на западном берегу реки Одер (16.04.1945г.). 16 раз подвергал бомбардированию ж.д. узлы порты и аэродромы противника на временно-оккупированной территории СССР – Таллинн, Рига, Салдус, Либава, Яняварти и др.

На боевом счету экипажа за этот период числится 10 взрывов большой силы и 22 пожара.

В ночь на 10.10.1944 г. экипаж выполнил задание на фотографирование порта Либава. Дополнительно взяли на борт 1000 кг фугасных бомб. Не смотря на массированный огонь 5-ти батарей зенитной артиллерии и активное противодействие ночных истребителей противника, лейтенант Горинов произвел 3 захода на цель. Умело и грамотно маневрируя в первом заходе точно поразил порт фугасными бомбами, а двумя последующими заходами отлично сфотографировал цель, чем подтвердил отличные результаты бомбардирования соединением и дал ценные разведданные.

В ночь на 20 декабря 1944 г. экипаж выполнял задание на фотографирование порта Мемель. На боевом курсе экипаж – фотограф был атакован двумя истребителями противника, лейтенант Горинов приказал радисту и стрелку открыть огонь и не допускать противника на близкое расстояние. Предупредив штурмана, хладнокровно выдержал заданную скорость, курс и высоту. Во время фотографирования экипаж вел воздушный бой, отразил 6 атак вражеских истребителей огнем бортовых пулеметов и, выполнив задание, ушел от их преследования. Задание на фотографирование было выполнено отлично.

В боях на подступах к Берлину и в самом Берлине выполнил 6 боевых вылетов на фотографирование. Кроме ФОТАБов всегда брал на борт по 1200 – 1500 кг. фугасных бомб. Все 6 боевых вылетов выполнил с оценкой отлично.

В декабре месяце 1944 года имел аварию самолета. Кроме этой аварии никаких летных происшествий за все время боевой работы по вине тов. Горинова не имел».

Несколько слов о технике самолета лейтенанта Горинова.

Младший техник старшина – техслужбы Данилин Павел Иванович, 1918 года рождения, русский, в Красной Армии с 1939 года, член ВКП/б/ с 1943 года, участник ВОВ с 13 октября 1941г. Награжден медалью «За Боевые Заслуги» (21 февраля 1944г.) и орденом Красной Звезды (5 июня 1945 г.).

«С октября 1941 года по 9 мая 1945 года Данилин П.И. в должности механика и техника самолета обслужил 274 боевых вылетов, из них в должности техника - 110 боевых вылетов, из которых 30 боевых вылетов приходится на фотографирование. Обслуживал боевые вылеты экипажей: лейтенанта Горинова, лейтенанта Александрова, майора Трехина, подполковника Родионова, капитана Весновского и майора Горбунова.

За период Отечественной войны заменил 12 моторов, полностью выработал моторесурс 4-х моторов, восстановил один самолет в составе техэкипажа, отремонтировал текущим ремонтом 2 самолета. Случаев невыхода на боевые задания и возвратов за время боевой работы по вине тов. Данилина не было».

Ну и наконец, несколько слов о механике, принимавшего участие в подготовке боевых вылетов самолета Горинова и других экипажей.

Мутин Усман Гумерович, 1924 года рождения, татарин, в Красной Армии с августа 1941 года, член ВЛКСМ с 1940 года, участник ВОВ с 15 января 1943 года. Награжден медалью «За Боевые Заслуги» (7 октября 1944 г.), медалью «За Боевые Заслуги» (25 июня 1945 г.).

В первом случае награждения формулировка в приказе о награждении была такой: «за то, что он в Отечественную войну обслужил 182 самолетовылетов ночью без отказа материальной части самолета по его вине».

Во втором случае: «за то, что он всего обслужил 232 боевых вылетов и 150 учебных полетов. После последнего награждения обслужил 50 боевых вылетов, большинство из них по военным объектам на собственной территории противника, не имея отказа матчасти по его вине.  В составе техэкипажа отремонтировал 2 самолета, снял и поставил 18 моторов. Материальную часть Ил-4 и М-88-б знает хорошо и эксплуатирует грамотно».
-----------------------

В то время, когда мое хобби по исследованию истории боевых частей, в которых служил мой отец, только зарождалось, я в Интернете обнаружил книгу «Записки воздушного стрелка-радиста» Жандаева Мукатая Жандаевича. Автор «Записок…» повествует о тех же событиях, что я с детства слышал не раз от отца! Стрелок-радист Жандаев даже якобы летал в экипаже «Ила», механиком которого был мой отец. Но, к сожалению, он так и не вспомнил этого казаха, ставшего впоследствии знаменитым казахским ученым. Вот, как профессор преподносит в своей книге экипаж Павла Горинова:

«Ночной фотограф

После утомительных ночных полетов я крепко спал, слышу кто-то тормошит: «Вставай!» Открываю слипающиеся глаза, вижу, стоит наш командир Саша Помелов.

— Что стряслось?

— Летим домой.

— Куда?

— Домой говорю, нам дали месячный отпуск.

— Что ты! — Соскакиваю с кровати, не знаю, что делать от радости.

— Быстрее одевайся, идем в штаб оформлять документы.

— Сейчас, сейчас, дорогой! — хватаюсь за гимнастерку.

Пока мы получали документы, эта новость молнией обошла всех. Когда вернулись в казарму, Миша Калюжный сказал: «Поздравляю, повезло вам, чертяки, хоть посмотрите на девушек, какие они есть».

— Дорогой Миша, начальство ведь умнее нас с тобой, оно знает кому дать отпуск, кого попридержать.

— А ты после войны посмотришь на девушек, чего торопиться, — вклинился в разговор Вася Прудников, который никогда не упускал случая подцепить какого-либо. Вот перебьешь всех фрицев, поедешь и посмотришь.

— До этого еще дожить надо.

— Ничего с тобой не случится, сколько раз вас трепали. Вот твоему стрелку Леше Яковлеву влепили 74 осколка и ничего. А вы же были в одной кабине, тебя даже не царапнуло, — выкинул тот плоскую шутку.

Миша оживился: «Я тогда не посмотрю на девушек, а женюсь».

— Это они посмотрят, выходить за такого, или нет.

Не знаю, сколько бы продолжался этот разговор, если бы кто-то не крикнул — летный состав в штаб, получать задание.

На следующий день нам надо было выезжать. Утром подходит мой командир и говорит:

— Твой отпуск отменяется, заболел Кармашов, будешь летать с Гориновым.

— Но почему, разве нет других радистов?

Он пожал плечами: пути начальства неисповедимы. Так хотелось побывать дома, уже 5 лет, как я не видел родные края, не повезло.

— Ну что же, сверху виднее.

— Жаль, конечно, но ты не унывай, на войне всякое бывает, — пытался утешить меня Саша Помелов. За всю войну мне не было так тяжело на душе, как в этот раз.

Лейтенант Павел Горинов постоянно летал на чрезвычайно сложные задания — ночное фотографирование цели — и всегда привозил отличные снимки. Сам Горинов был высокого роста, худощавый, хорошо знал летное дело, был исключительно мужественным человеком. Его штурман лейтенант Валентин Селезнев, также высокий, атлетического сложения, считался мастером самолетовождения, отличным фотографов цели. За особо успешное выполнение боевого задания летчик и штурман по приказу командира части были сфотографированы при развернутом знамени полка. Вот с этим экипажем мне предстояло летать.

Было много факторов, влияющих на результаты фотографирования. Чтобы получить хорошие снимки, надо было фотографировать цель после того, когда отбомбятся все экипажи. На цель фотограф заходил один и все средства противовоздушной обороны объекта были направлены не него. Кроме того, надо было следить, чтобы пленки не засветили прожекторами. Если они схватили самолет, то лучше не фотографировать, а выбраться из зоны лучей и огня, делать второй заход. Требовалось привести хорошие снимки, но вместе с тем как можно меньше находиться над целью, чтобы не сбили.

Успех экипажа Горинова объяснялся тем, что летчик и штурман разрабатывали специальные тактические приемы фотографирования, разыгрывали точное взаимодействие всех членов экипажа при выполнении задания. Например, чтобы меньше находиться над целью, в момент фотографирования самолет делал небольшую горку или снижение, охватывая тем самым большую площадь для снимка. При появлении прожекторов радист и стрелок немедленно открывали огонь по их лучам, на какое-то время они выключались, в этот момент штурман успевал фотографировать.

Однажды мы полетели фотографировать порт Либава и чтобы получить хорошие снимки, делали 7 заходов, шли в сплошных разрывах снарядов, уже получили десятки пробоин в самолете. Вспомнил один маленький эпизод, связанный с этим полетом. Я все время докладывал, где ложатся разрывы, и летчик соответственно делал маневры. Когда заходили на Цель пятый или шестой раз, был такой плотный огонь зенитных батарей, что я замолчал, не зная что и сказать.

Командир: «Миша, почему молчишь, не докладываешь?»

— Что докладывать, мы находимся в сплошных разрывах, Не хотелось лишний раз нервировать. А докладывать надо было, т. к. одно то, что ты еще жив, давало уверенность летчику. Иногда я вызывал стрелка Прудникова Васю, лежащего  у нижнего пулемета. Вася был маленького роста, шутник, всегда что-нибудь выдумывает. Все звали его «Колобок».

— Колобок, как дела?

— Полный порядок, только боюсь, что сегодня нам не достанется 100 граммов.

— Никуда они не денутся, только смотри во все шары.

— Есть смотреть во все шары.

Мы вернулись на свой аэродром, задание было выполнено особо успешно. Это была высшая оценка нашей работы. Самолет Горинова с хвостовым номером 51 и орлом на фюзеляже был весь изрешечен, подлежал серьезному ремонту».

По поводу символики на боевых машинах отец утверждает, что хвостовой номер Ил-4 полкового фотографа был всегда 8, но не 51, как пишет профессор Жандаев. Этот факт неоспорим по той причине, что цифру эту на хвосте он лично выводил и обновлял на протяжении всей службы. И «орел» на фюзеляже его «восьмерки» никогда не красовался. В полку это не было принято. Отец вспоминает, что как-то их полк пополнился новым самолетом с надписью на борту «Еврейский колхозник. Биробиджан». Но летать он почему-то не больно хотел. Постоянно ломался. Надпись закрасили, и все пришло в норму. Это факт и ничто иначе. Тем более что комиссаром 108-го полка был еврей, Яков Абрамович Вдовин, личность весьма уважаемая в полку за душевные качества.
----------------------------------

А вот как батя сам охарактеризовал каждого из членов экипажа Горинова:

Глава из книги «Личная война механика Ил-4»: Цена человеческой беспечности

«Экипаж моей «восьмерки» дрался на славу и отлично справлялся с возложенными на него задачами, привозил классные снимки с ночных бомбардировок.

Командир «восьмерки» Паша Горинов и его штурман Валя Селезнев были высококлассными спецами летного дела.  Выглядели они высокими молодцами, всегда подтянутыми офицерами и с нами, технарями, были весьма просты и доброжелательны в общении. Валя Селезнев поражал нас своим умением определять время по звездам с малой погрешностью плюс-минус пять минут. Стрелок-радист ленинградец Пашка Кармашев, радист от Бога, мог одновременно передавать или принимать сигнал и еще о чем-то с тобой говорить абсолютно на посторонние темы. А балаболить он был мастак. Мы его байками заслушивались. Он был нам вместо кино. Сочинял на ходу, рассказывал на серьезе, в фантазии неистощим. То папанинцев он с льдины снимал, то японских шпионов в тайге ловил… И все в таком же духе. Правда, водились за ним, как, впрочем, за всяким из нас, мелкие грешки. Только узкий круг друзей знал, что Паша не прочь был выпить, но выпившим его никто и никогда из посторонних не видел. Но я знал, что Паша для этой цели мог без спроса позаимствовать чужую вещь. Но потом всегда наедине с пострадавшим признавался в содеянном. Обещал все вернуть. И, благодаря подвешенному языку, доставал заимствованное в закромах интендантских заначек, отдавал долг в полном объеме и в оговоренные сроки. И поэтому все было «шито и крыто». И обид на него никто не держал. А что касается стрелка моего экипажа Прудникова Васи, я его помню как скромного, немногословного парня.

За ратный труд на Горинова Павла и Селезнева Валентина начали готовить документы на присвоение им звания Героев Советского Союза. Ребята с соседних машин шутя советовали нам также готовить дырочки на парадных гимнастерках для орденов. 

Но надо же случиться такой напасти, что о золотых медалях и орденах пришлось забыть навсегда. А случилось следующее.

Проводились учебные полеты. Мой экипаж, правда на другой машине, также участвовал в этой злополучной затее. В этот учебный полет напросился механик по приборам Тимонин Сашка, и это был его первый полет на боевой машине. Надо думать, что пережил потом этот парень!  Я до сих пор недоумеваю, почему никто не обратил внимания на зафиксированные рули высоты. Самолет чуть ли не через весь аэродром выруливал на взлет, и Горинов рапортовал, что к взлету готов, и выпускающий дал отмашку, но….  Видать, судьбой так было уготовлено.  Это потом выяснили, что на струбцине, заклинившей руль высоты, не было красного флажка-вымпела, визуального раздражителя. Машина поднялась на первые двести-триста метров, а «отдышаться» ей не дали. Ил-4 имел свойство набирать высоту постепенно, как бы ступенями.  Благодаря умению пилота и аэродинамическим характеристикам самолета, машина плюхнулась на брюхо. Отделались легкими ушибами. Покинули машину и сразу все поняли. Сдуру взяли и забросили эту злополучную струбцину подальше от самолета, а не то чтоб каблуком сапога засадить ее поглубже в землю, ищи потом…. Ну а особый отдел тут как тут. Быстро струбцину нашел и виновника определил. Так Горинов Паша вместо Героя Советского Союза получил два года условно.

Вот так простая деревянная струбцина, а попросту чурка, на которой не было красного лоскутка, повлияла на судьбу Пашки Горинова. Не проверил он тогда эти рули, что по инструкции обязан был сделать.  По банальной беспечности своей.  Не ожидал такого подвоха, подзабыл, что не его это «Ил». Чужой.  И полетело все вверх тормашками – и военная карьера летчика, и судьба его, да прихватив еще и судьбы боевых товарищей.

Но хочется отметить, что Паша Горинов и Валя Селезнев стали участниками Парада Победы. Это факт. А самолет отремонтировали, гнутые винты заменили, подкрасили, и он, как и прежде, стал летать.

А вот вам другой пример. Пример уже преступной халатности.

Когда случился дефицит моторного масла в нашем полку, то приказали технарям фильтровать отработанное масло. Фильтровали через войлок, засоряя очищаемое масло еще и войлочным ворсом. Но заливать его приказано было строго через мелкое металлическое сито, чтобы собрать весь мусор. И надо же такому случиться, что один из «Илов» эскадрильи Новожилова грохнулся во время этого дефицита в озеро за линией фронта на обратном пути после бомбежки в результате заклинивания обоих двигателей. Когда немцев прогнали с тех мест через полгода, самолет из озера достали и выяснили, что двигатели были заклинены в результате забивки маслофильтров войлочным ворсом. Значит, отфильтрованное масло заливали без сита.

С того экипажа остался в живых только стрелок – сержант Татарашвили, который и поведал о случившемся. Этому парню весьма везло, какие бы испытания ни преподносила ему судьба.  Он горел в сбитом самолете, но вовремя покинул его, а когда пробирался по немецким тылам к линии фронта, чуть не попал в плен, уложив при этом пару фрицев из личного оружия. И теперь, поздней осенью, он единственный из экипажа спасся, выплыв в зимнем обмундировании на берег того злополучного озера. Ну а техника и механика с той машины отправили незамедлительно в штрафбат. И я, будучи уже техником после войны, не миновал испытания этой пресловутой человеческой беспечностью при исполнении своих прямых служебных обязанностей. Но об этом впереди.

И вот наступил 1945 год. Где-то ближе к весне нас перебросили в Польшу, в местечко Мензыжец, где километрах в десяти от селения еще недавно располагался немецкий аэродром. Как вы понимаете, это была особая весна».

Прошло время и мне в Сети попалась книга Драбкина Артема Владимировича: «Я дрался на бомбардировщике. «Все объекты разбомбили мы дотла».

В интервью с Пшенко Владимиром Арсеньевичем меня поразил ответ ветерана на вопрос

— По техническим причинам были потери самолетов?

— Была в полку странная потеря. Дело было в Чернигове в мае 1944 года. Самолеты вытащили на сухое место машиной. В сумерках начали взлетать на боевое задание. Я уже в воздухе был. Вдруг в наушниках слышу, как кричат летчику Карпенко, который взлетал после меня: «Поднимай хвост! Поднимай хвост!» Он никак не может поднять, чтобы оторвался от земли. Потом резкий набор высоты, самолет становится вертикально, клевок, перевернулся и упал. Стрелок успел в верхней точке открыть люк и вывалиться. Остался жив, а остальные погибли. Те, кто на земле, помчались на машинах к месту падения самолета. Когда он ударился о землю, хвост отломился. На руле глубины стоит струбцинка, которая законтривает рули. Поэтому летчик не мог штурвал отдать. Обвинили техника, якобы он по халатности не снял струбцинку. Но на стоянке нашли все струбцинки этого самолета. Кроме того, летчик не сядет на сиденье без того, чтобы штурвал не отдать — не залезешь ты туда, когда штурвал ровно стоит! Видимо, эту струбцинку поставили на старте… Кто поставил? До сих пор мы не знаем. В штрафной батальон техник пошел. Пробыл там два месяца, был ранен. Долго лежал в госпиталях и через пять месяцев пришел в полк. Ему предложили опять на самолет, но он отказался. Дослужил до конца войны в БАО, работал на бомбоскладе. После этого случая на некоторое время возникло недоверие к техникам. Я когда самолет осматривал, мой техник даже заплакал: «Командир, ты мне не веришь?» — «Верю». И я перестал осматривать».

Проходит еще несколько лет, и белорусский историк Дмитрий Киенко как-то поделился со мной одним документом, скорей всего из ЦАМО РФ, но реквизитов архивных на него не дал. Вот его содержание

«Аэродром Желудок. 22.12.44 в 14:12 командир звена лейтенант Горинов  при облете матчасти набрал 50 метров, стал резко снижаться под углом 30 град, при ударе о землю поломано шасси, мотор загорелся, самолет сгорел.

Обстоятельства: младший техник лейтенант Святченко не снял струбцину с руля глубины, в результате чего самолет был выпущен с  струбциной, что привело к аварии.

Виновники: 1. младший техник лейтенант Святченко; 2. комзвена лейтенант Горинов не осмотрел самолет.

Мероприятия: 1. случай разобран с летно-техническим составом; 2. на все струбцины надеты белые ленты; 3.  Святченко отдан под Военный Трибунал; 4.  комзвена Горинов нарушил приказ НКО № 093 и подлежит отдаче под суд Военного Трибунала, но ограничивается дисциплинарным взысканием.

Самолет Ил4 за № 5063915; моторы-- левый 2054, правый 12041».
---------------------------

Техник Святченко… В моем Живом Журнале «Дух и плоть АДД» есть такой пост: Что было, то было (Отец вспоминает)… Никчемная смерть ефрейтора Федорова…
 
«Начальнику штаба АДД

Итоги боевой работы и учебно-боевой подготовки 8 авиационного Смоленского корпуса ДД за июль месяц 1944 г.
… …

Не боевая потеря:

22.7.44 г. после отбоя на самолете 42 аскп (авиационный Смоленский Краснознаменный полк) мастер по вооружению ефрейтор Федоров производил снятие бомб. Несмотря на то, что были даны указания снимать бомбы тросом, Федоров нарушил их и вывернул взрыватели с нижних бомб, начал сбрасывать последние вручную путем нажатия на штырь замка. При сбрасывании очередной бомбы допустил халатность и предположительно произвел сбрасывание бомбы со взрывателем – в результате чего произошел взрыв. Федоров погиб, самолет взорвался и сгорел.

Вывод: механик по вооружению Федоров нарушил приказ АДД № 0201 и Указание Главного инженера АДД, запрещающий снимать бомбы путем сбрасывания их на землю, в результате чего и произошла потеря…

Командир 8 АСК ДД генерал-майор Буянский.
Начальник штаба 8 АСК ДД подполковник Базанов.»

Приведенный фрагмент данного документа заставил учащенно биться сердце.  И неспроста.

Глава из книги «Личная война механика Ил-4»: Под бомбовым ударом

«42-й и 108-й авиаполки старались базировать рядом. И в местечке под Ново-Дугино они расположились на расстоянии взгляда. И вот однажды летом 44-го был солнечный день. Мы с группой технарей шли с обеда, когда услышали взрыв стокилограммовой авиационной бомбы со стороны 42-го авиаполка. От греха подальше мигом все прильнули к земле. Разрывы происходили четко через определенный промежуток времени. Последовательно разорвались следующие девять бомб по 100 кг, а затем две по 250 кг.

Все стихло. Мы соскочили с земли, видим, как двое «галопом» бегут к лесу. Техники старшина Святченко и лейтенант Гусев, выхватив личное оружие, рванули за ними, предполагая, что это диверсанты. А я и остальные сослуживцы, заскочив на крылья соседних «Илов», стоим и спорим, догонят они их или не догонят. Я, вспоминая каждый раз этот эпизод, не удерживаюсь от смеха. Тимка Гусев, высокий и худой, и Священко, низенький и круглый, бежали наперегонки, кто скорей из них поймает диверсантов. Уже ближе к лесу беглецов настигли. Встали они вчетвером, о чем-то разговаривают. Потом те двое пошли туда, откуда дали деру, а Гусев и Святченко направились назад к нам. Оказывается, это были молодые стажеры из 42-го полка, и это был их первый день стажировки. Ребята не ожидали такого бурного приема, ну и нервы у них сдали.  А случилось следующее.

То ли были отменены полеты в 42-м полку, то ли изменили боевое задание и необходимо было заменить один вид бомб на другой. Это уже частности. Но чтобы не разгружать бомбы как положено, что требовало определенных физических усилий, механик 42-го авиаполка, не раз уже такое проделывавший, в обеденный перерыв, когда вокруг никого не было, сбросил бомбы на землю. Ну и… осталась от него одна ладошка, прилепившаяся к хвосту отдаленного самолета, и жалкие остатки от разгруженного таким способом «Ила».

А буквально через некоторое время, недели через две после случившегося, механик-оружейник Лешка Вереин и техник с соседнего «Ила» в звании лейтенанта, которого за небольшой рост, полноту и манеру быстро разговаривать ребята окрестили прозвищем Тиль-Тиль, копались в моем самолете по своим служебным надобностям.

Я находился под бомболюком. Присев на баллон со сжатым воздухом, подавал его кому-то из них двоих, открывая и закрывая на баллоне вентиль по их команде. К этому же баллону в метре от меня был прислонен дюралевый люк, снятый с двигателя. Неожиданно с металлическим скрежетом подо мной содрогнулась земля. Повернув голову на звук, я замер. Стокилограммовая бомба, скользнув по краю баллона и прорубив дюралевый люк, засела в земле. Как вспоминается теперь, я даже не успел напугаться, только недоумевал, почему бомба не взрывается. Но и шевельнуться не смел. Наступило какое-то оцепенение. Нет, картинка моей жизни не пролетала в моем сознании, только одно… почему она не взрывается? Техник, поняв, что произошло, моментально покинул машину и с воплем бросился в штаб. Оказалось, что Вереин случайно задел пусковой механизм сброса бомб и одна из них и воткнулась возле меня. Очень быстро мой «Ил» окружили люди, правда, на должном расстоянии. Подогнали пожарную машину. Откатили соседние самолеты. А я продолжал сидеть на том же месте, озираясь по сторонам. Но почему-то никто не давал мне команду покинуть опасное место. А сам я сделать это не решался. Видать, держали меня до конца, как талисман от взрыва. Наконец откатили и мой «Ил». И я с чувством выполненного долга, что не дал взорваться бомбе, покинул злополучное место. Пожарники, размыв напором воды грунт под бомбой, уложили ее на бок».

Ох, ефрейтор Федоров Анатолий Павлович, с 1921 года рождения из деревни Павшино, и угораздило ж тебя…
-----------------------------------

Закончилась война, а служивые люди продолжали в нее «играть», дабы не растерять, полученных в войну навыков.

Глава из книги «Личная война механика Ил-4»: Очередная посадка на брюхо

«Пришло время, и Паша Данилин демобилизовался. Меня произвели в старшины, и я занял его место, став техником своей «восьмерки», а механиком ко мне определили сержанта Матвеева Ваню, комсорга нашей эскадрильи.

К концу нашего пребывания в Польше отрабатывались учебные ночные полеты. К тому же к экипажу Горинова был на время стажировки приписан штурман, новичок, прямо со школьной скамьи. Это во время войны первый полет молодого штурмана обязательно проводился совместно с опытным наставником. Но в данном случае Валя Селезнев остался почему-то на земле, да и полет был определен всего-то на 45 минут.

Невзирая на инструкцию, определяющую объем заправки самолетов при проведении учебных полетов, свою «восьмерку» я, как всегда, заправил под завязку. А инструкция была жесткая. Заправлять машины регламентировалось строго на время полета, дабы не было желания улететь куда-либо подальше. Это было введено после перелета двух экипажей из каких-то полков на сторону союзничков.

Сорок пять минут полета истекли, и я доложил командиру полка, что «восьмерка» не вернулась с полетов, на что подполковник Родионов Иван Васильевич ответил весьма лаконично:

– Знаю!

Приказал посадить все машины. Спросил меня, что насчет горючего, на что я ответил:

–  Как всегда, товарищ подполковник, под завязку.

После чего приказал давать световые сигналы прожекторами сквозь плотно застеленное низкими облаками небо. А сам вместе со мной и инженером эскадрильи на протяжении двух часов беспрерывно стрелял в небо сигнальными ракетами в надежде быть увиденными Гориновым и его экипажем.  К утру он был уже весьма озабоченным и хмурым.

– Ну все, хватит. Идите спать. Утром все выясним, – распорядился комполка, сел в «эмку» и укатил.

…Я уже засыпал, когда услышал:

– Мутин! В штаб. Твоя «восьмерка» нашлась.

Бегу в штаб. Сам переживаю, не по моей ли вине ЧП произошло?

– Мутин! Полетишь с моим замом. «Восьмерка» села на брюхо возле Ружан. Определитесь на месте. Все. Выполняй.

– Товарищ подполковник, а экипаж?

– А? Да! Жив. Жив Горинов и экипаж тоже. Они уже в часть летят. Ну все, иди.

Молодой штурман заблудился. Летали они всю ночь, пока горючее не кончилось. По наитию своему Горинов попытался посадить машину на аэродром вблизи Ружан, что в Западной Белоруссии. Он знал о наличии его, но в потемках летное поле не обнаружил, и, к большому счастью, перескочил через кирпичное здание кожевенного завода, брюхом прополз по узкополосице, не дотянув малость до края Пинских болот. Что и говорить, летчиком Паша был отменным и махину эту многотонную уложил на брюхо самым прилежным образом.

Утром вместе с замполка мы на У-2 отлетели на место приземления моей «восьмерки». У-2 был получен еще в войну техником по фамилии Голованов. Когда по разнарядке эти машины были уже распределены, то 108-му полку ее почему-то не досталось. И техник по наивности своей попытался выяснить причину этого недоразумения. Ему предоставили возможность позвонить в вышестоящую инстанцию, и на вопрос, как фамилия наглеца, он просто ответил: «Голованов», особо не представляясь. Вопрос моментом решился в пользу Голованова. У-2 использовался в качестве личного транспорта командира полка.

Когда сели в Ружанах, то при выруливании на ровное место умудрились вляпаться в старый колодец, заросший травой. Погнули винт. Замполка рванул за винтом на аэродром, приказав мне снять поврежденный. К счастью, неподалеку проезжала сельская подвода с тремя сельчанами (два мужика и баба). Они и помогли мне вытащить самолет на ровное место.

Винт заменили. А «восьмерку» к тому времени уже поставили на шасси. Под фюзеляж подсунули надувной матрац, накачали его воздухом и поставили на ноги. Сугубо техническая операция! Винты были согнуты, карбюраторы полетели, ну и так, остальное по мелочам, которых уже и не вспомнить. Определились, что и как, и улетели домой.

А через некоторое время, уже на машине в составе инженера соседней эскадрильи Куклинова, меня, охранника с винтовкой (уж так было положено), водителя Васи, при полной бочке горючего и с новыми деталями к самолету, поехали за своей «восьмеркой».

Перед Ружанами стоял спиртовой заводик. Как ни странно, когда наши отступали, его оставили целехоньким, и когда немцы дали деру, также вернули нам в целости и сохранности. И надо же такому случиться, что в этот момент наступило ненастье. Три дня шёл проливной дождь. А у директора спиртзавода был новенький трофейный немецкий мотоцикл, но без единой капли бензина.

– Баш на баш, вы мне бензин, я вам спирт, – предложил директор, на что капитан Куклинов моментом согласился, отправив подчиненных в соседнюю деревню добывать тару.

Бутылок набрали много. Директор в громадный таз наливает из деревянного чана спирт и предлагает освежить тару, то есть просто её промыть. Я вспоминаю, что от этого предложения у всех глаза на лоб полезли, но… тару тщательно вымыли. На вопрос директора, есть ли еще посуда, водитель Вася предложил свою – большое дюралевое ведро от какой-то емкости с самолета. А до этого кузов ЗИСа устлали сеном, в которое и уложили драгоценный груз. А ведро до ночлега пришлось нести в руках.

Ночевали у людей, у которых сын был осужден за службу полицаем. Это были безропотные мать с отцом и их сноха с детьми. На стол выставили яичницу, и для Куклинова настали радужные времена: он не прочь был выпить всегда, а тут такое…

Он начал оказывать особое внимание снохе, а старики в силу своего положения молча сносили домогательства изрядно выпившего офицера. Снохе это порядком надоело, и она предложила ему пройтись до ее родителей, проживавших на соседней улице.

Ушли, а через некоторое время сноха, девка сельская, жилистая, приволокла на себе вконец охмелевшего инженера назад. А утром он, обнаружив, что у него исчезла с груди медаль, грозился всех расстрелять как врагов народа. Я, видя, что назревает конфликт, снова налил ему спирта, и он опять отключился. И так два дня подряд, пока лил дождь.

Но… о господи! Куклинов аж посинел от перебора огненной жидкости, да и пил он не закусывая. Я понял, какую оплошность совершил! Приказал хозяйке срочно натопить сала и им силком напоил капитана. Очнулся инженер как раз под фюзеляжем «восьмерки». Ремонт был совершен, а я получил жесточайшую ангину и при взлете родного «Ила» уже не присутствовал.

А пока я мучился с ангиной, бичом моего детства и юности, наш договор пребывания в Польше закончился и полк передислоцировали в город Новозыбков Брянской области».
------------------------------

А закончу главой печальной…что тут поделать, если у человека вот такая судьба-злодейка.

«Ох, Паша, Паша…

Летом 48-го, под утро, с северной стороны штурманской землянки, заросшей бурьяном, Паша Горинов был обнаружен… мертвым. Мы потеряли боевого товарища, а семья летчика лишилась всего разом: мужа, отца, сына и… средств к существованию. У Паши было двое ребятишек, жена. На его иждивении были отец-старик и брат-инвалид. Он плотником был и на работе то ли руку потерял, то ли ногу, я уже не помню. В Новозыбкове они домик обветшалый прикупили, и брат его, стариной тряхнув, дом этот в божеский вид привел. Видать, Паша в Новозыбкове надолго хотел остаться. Но… Что же случилось с тобой, Пашка Горинов?

В дивизии новые люди появились. То, к кому и к чему мы привыкли в годы военного лихолетья, скорей всего, в Лету кануло. А к новому всегда трудно привыкать, коль оно вразрез всему, пусть даже не совсем хорошему, но выстраданному, поперек шло.

Друзьям, членам экипажа, боевым товарищам ничего не сообщили о причинах добровольного ухода из жизни Паши Горинова. Даже не дали проститься с ним. На похоронах только семья и была. А на просьбу командира полка обеспечить семью пенсией в результате потери кормильца был ответ от нового руководства дивизии, что за этот безнравственный поступок не положено. Да к тому же Пашу попутно обвинили в малодушии, недостойном боевого офицера.

Я не знаю точной подоплеки этой человеческой трагедии. Но сдается мне, что плюнули в душу Паше и лишили смысла жизни разом.  Припомнили ему былое чванливые ханжи в погонах. Так парня довели обидой незаслуженной, что о близких Паша тогда и не вспомнил, перед тем как курок спустить.


Но тем и славно боевое братство в частях, созданных маршалом Головановым, что не смогли друзья-однополчане стерпеть несправедливость по отношению к своему боевому товарищу. Собрали в дорогу гонца и отправили его в Москву. К дяде Коле. Полковник Николай Сергеевич Гусаров, бывший командир 36 авиадивизии, пошел на повышение и этот момент находился на службе в Москве. Дядя Коля восстановил справедливость: что полагалось семье так рано ушедшего от нас Паши Горинова, она получила. Но легче не стало, рана в душе на всю жизнь осталась. Ладно, если смерть настигла бы от рук вражеских, а то сдается мне, что от своих же оказалась.

А экипаж «восьмерки» возглавил лейтенант Кирилин, но он был не из нашего полка".