Адрана. Хроники войны. книга 1 Мандрагора гл. 21

Глава 21


- Ох, что-то давненько мы не слыхали боевых труб, - вздохнул шут Рекс, откладывая в сторону кифару.

- Молчи, дурак, - отозвался барон. – На вот, выпей за здоровье своего господина.

Рекс двумя руками принял чарку и, стараясь не расплескать дорогой напиток, поднес ко рту. Вино было хорошей выдержки, и шут от удовольствия зажмурился.

- Вот это напиток, - выдохнул он. – Таким вином, мой господин, и богов не стыдно угостить. Сладкое, как мед, терпкое, как кровь, будоражащее, как близость любовницы, и пьянящее, словно страсть! Только благословенная земля Адраны может произвести подобное чудо!

- Поговори еще, и я пожалею, что растрачиваю подобное чудо на такого дурака, как ты, - отвечал Август, и легко поднялся с ложа.

- Ну, это вряд ли, ваша милость. Какой еще дурак рискнет быть откровенным с вами?

- Ты откровенен?

- Да.

- И в чем же?

- О, Август Туборг! В этом замке все готовы падать ниц при отголоске ваших шагов. Трусливые канальи!

- Да ты и сам изрядный каналья. И что мне в твоей откровенности?

- Действительно! Кто я? Всего лишь бедный шут, прошедший с вами огни и воды. Разве найдется хоть одна мысль в этой бедной голове, которую я посмел бы утаить от вас? Здесь дело тонкое. Есть мысли, ваша милость, в которых не признаешься и самому себе. Но, если кто-то другой их выскажет – что за преступление, ведь это мысли его!

- К чему ты клонишь, Рекс? – барон отдернул гобелен, прикрывавший узкое зарешеченное окно, и всматривался в густые сумерки.

За крепостным валом горели огоньки бедных хибар. На мгновение барону показалось, что он расслышал лай собак. Но это, конечно, было обманом. Деревня находилась слишком далеко.

 – Ну, говори, пройдоха. Я не люблю, когда мысль бросают на полдороге от истины. Она становится подобна взведенной стреле: тетива натянута, и никогда не знаешь, в какой момент получишь удар.

Шут не отвечал. Август обернулся и увидел, что Рекс с задумчивой улыбкой прилаживает на колене кифару и пощипывает струны. Инструмент издавал еле слышный звук.

-  Так что ты говорил? – Барон направился к ложу и решительно наполнил бокал вином.

- Мне вспоминаются былые дни. О, сколько огня и отваги, сколько молодой прыти было у некоего рыцаря, служителя Исиды! И под свое крыло он собирал друзей, подобных ему.

- Рекс, ты ведь был со мной тогда, - вздохнул Туборг.

- Да, ваша светлость. Мне до сих пор снятся сны. Все эти походы, битвы, веселые пирушки, любовные похождения... – Шут пригорюнился.

- Ну, что ты скис? Пирушки те чего-то стоили, благодаря тебе, мой друг. Тебе известно, почему теперь я здесь, в этом замке. Так не береди старые раны.

- А кто же их еще потревожит, ваша светлость? Знаете, человеку иногда хочется погоревать, испытать душевную боль. Она ведь сладкая, хоть и горькая, эта ностальгия. И лучше, если подвернется виновник, чтобы было на кого свалить груз, когда надоест страдать. Все люди таковы. Основы мира не меняются. Мир создан когда-то кем-то, и он есть.

Рекс поднялся со скамьи, прошелся по комнате, манерно вытягивая ноги, словно исполняя марже – строгий дворцовый танец, изысканность которого была в его  исключительной простоте.

- А здесь не так уж плохо, ваша светлость, - продолжал он, обращаясь к невидимому собеседнику. – Лучший из замков великолепных владений барона Августа Туборга. Шаг влево, поворот головы. Вашу руку, миледи. Теперь вы можете взглянуть на вашего партнера. И я смотрю на вас. Как вы прекрасны! И время юности, отпущенное вам, так быстро улетает.

- Замолчи! Что за потребность издеваться! Ты изощрен в пытках.

- Сама действительность, мой господин, настолько груба, что ее с легкостью можно отнести к разделу пыток, - вздохнул шут. – Пенелопа действительно прекрасна. Немало рыцарей в Адране готовы забыть и честь, и жизнь ради ее мимолетной благосклонности. Ей двадцать пять, а выглядит она на восемнадцать. Она достойна счастья, мой барон.

- А я? По-твоему, я достоин того только, чтобы быть изгоем? Я люблю ее, Рекс!

- Тогда почему вы сейчас не с ней, а тоскуете о былых сражениях, и напиваетесь здесь в одиночку?

- Ну, предположим, не в одиночку, а с тобой.

- Нет, я не в счет. Я лишь ваше отражение.

- Я люблю Пенелопу, она – единственное, что я боюсь потерять в этой жизни.

Холодные, как голубой лед на горных вершинах, глаза барона помрачнели. Немигающим взглядом он уставился на светящиеся шары, зависшие под потолком. Они давали достаточно света, чтобы можно было прочесть письмо или книгу, или старинный пергамент. Он любил свечи, их ровное пламя, потрескивание в ночи. Любил глядеть, как служка заботливо снимает щипцами свечной нагар.

Вот и сейчас на столе, среди амфор и запечатанных пыльных бутылок, стояли свечи в простых подставках. Их желтый свет смешивался с призрачным светом шаров, создавая ощущение нереальности, словно сама комната с обстановкой и людьми плыла сквозь время, и не за что зацепиться.

- Люблю, - повторил барон.

- Ведь когда-то уже было подобное. Вы любили и потеряли.

- А что я мог сделать, Рекс? Она была обыкновенной женщиной. Я смотрел, как она стареет, тает у меня на глазах, исчезает без следа, и сходил с ума. Это было давно. Я думал, что уже никого не смогу полюбить, и вдруг – Пенелопа, дар богов.

- Вы, мой господин, прежде всего – воин. А обманывать себя слишком долго нельзя. Как нельзя усидеть на двух стульях.

- Я, бывает, завидую смертным. Знаешь, что ограничен во времени, и поэтому всю жизнь можно оставаться младенцем, позволить себе быть счастливым, не таскать за собой обоз знаний. Трансформы не такие.

- Пенелопе уже двадцать пять. Отпустите ее, мой барон. Позвольте ей быть счастливой, создать настоящую семью, стать женой, родить детей.

- Это значит, я должен отказаться от любимой женщины, - Август ладонью взъерошил волосы. – Ты хоть представляешь, что предлагаешь мне! Ты когда-нибудь терял любимую?

- Довелось.

- Ну, и как оно?

- Тяжело. – Рекс вздохнул.

- Тогда какого дьявола ты предлагаешь это мне?

- Но ведь вы и сами знаете, что сделаете это.

Барон обреченно опустил голову:

- Пожалуй, ты прав, мой друг. Нельзя усидеть на двух стульях…

В дверь робко постучали. Показалось свежее личико служанки.

- Ваша светлость, книжник просит вас к себе в башню, - проговорила она.

- Хорошо, ступай. Передай ученому старцу, что я скоро приду.

Девушка поклонилась и исчезла за дверью.

- Даю голову на отсечение, книжник завидует вам. Он описывает события, о которых слыхал от деда, а вы все это видели сами. Можно сказать, вершили историю Империи, - заметил шут.

- Человек всегда жаждет того, что ему недоступно, - отозвался Август. – Я часто вспоминаю Мандрагору, рыцаря ордена. Случалось так, что по жизни мы шли плечо в плечо. Это не просто женщина, это – леди, Воительница Тьмы. В сражении она была бесподобна, истинный демон войны!

- И где она теперь?

- Не знаю. Я пытался с ней связаться, но безуспешно. Она закрыла каналы, как когда-то это сделал я. Значит, на то есть причина.



***


Гладиаторская школа находилась в Метоне, самом крупном городе Карфагосса. В Метону шли торговые пути из Междуречья, Белого и Верхнего Эгина, от побережья. Стекалось сюда громадное количество товаров, легальных и контрабандных. Людей в этом городе было много, пожалуй, даже слишком. Это были жители Метоны и ближайших городов и поселений нома, а также заезжие всех категорий, от аристократии до нищих бродяг. Именно сюда и направился отряд, сопровождавший Мандрагору, которую везли в клетке, точно зверя.

Город еще только просыпался, и когда колеса колымаги застучали по брусчатке, на это мало кто обратил внимания. Жирные куры лениво копошились в кучах мусора, сторож, прекратив стучать своей колотушкой, оттаскивал с дороги пьяного. Из-под копыт мерина с хлопаньем поднимались стаи голубей.

Низкие двери таверн были распахнуты настежь. Внутри слышались голоса, несло жареным луком; в маленьких окнах, затянутых бычьим пузырем, теплились масляные светильники. Откуда-то с верхних этажей донеслась визгливая бабья ругань, плакал младенец. Метона ничем не отличалась от сотен других, подобных ей, городов. При приближении к рыночной площади стали попадаться горожане, спешащие по своим делам. Какие-то старухи толкали тележки с овощами, подмастерья тащили товар ремесленников, из-за ограды караван-таверны доносился рев верблюдов. На отряд, сопровождавший зарешеченную повозку, стали показывать пальцами.

Мандрагора закрыла глаза. Ей всегда были неприятны любопытные горожане, и просто праздные зеваки. Она думала о другом. Видела в мыслях первый поединок, просчитывала действия бойца. Траян считает, что приговорил ее к смерти, но шанс есть всегда, номарх. Всегда и у каждого.

Школа гладиаторов располагалась позади храма Маршалла, бога войны, которого в Эгине почитали даже выше Неистового, властелина молний и бурь. В зиккурат вела пологая лестница, имевшая две тысячи ступеней, украшенных письменами. «Чтобы смертные воины, ходящие в Реальном мире, не забывали меня, я сделал то, чего не делал ни один бог. На расстоянии дневного пути от Перевала, в долине, я воздвигнул мощный храм из алого мрамора. Я поставил статуи и оживил их, чтобы каждый, входящий в мой дом, знал, что его плоть принесена в жертву живому богу». Так говорили письмена, начертанные на храмовой лестнице.

Множество помещений, не видимых глазу непосвященных, скрывалось внутри величественных стен. На самой верхней площадке располагался собственно храм. Вход в целлу стерегли монументальные башни. В нише стояла гигантская статуя бога войны, глаза которой горели во мраке.

Школа состояла из нескольких строений, и была окружена глубоким рвом, укрепленным кирпичом и асфальтом. В домах располагались комнаты бойцов и тренировочные залы. Но был еще лабиринт под землей. Его отсеки служили разным целям. Извилистый, похожий на кишку, коридор соединял школу с ареной. Для многих этот путь оказывался последним.

Мандрагора молчала. На вопросы отвечала жестом, или кивком головы. Ее проводили в хранилище. Здесь прямо на полу было свалено оружие. У стен лежали груды щитов и мечей, на многих виднелись бурые пятна крови. Копья, боевые топоры, кинжалы, фрагменты доспехов – все имелось в наличии, и напоминало свалку. В глубине хранилища из-за рваного занавеса слышалось шипение, характерное постукивание молотка по металлу, кашель горна. Тянуло кислотой. Внезапно занавеску отдернули, и в проеме появился обнаженный по пояс кузнец. В бордовых сполохах огня его тело блестело от пота. Оно словно было сплетено из сухих твердых мускулов и жил. Кузнец встретился взглядом с адранидой и опустил занавес.

Мандрагора подняла метательный нож, небрежно сунула его за пояс. Опробовала мизерикордию. Трехгранный стилет, длинный и тонкий, как жало, хорошо пришелся по руке, и это понравилось воительнице. От топоров и секир она отказалась. Зато с выбором меча возникли некоторые осложнения.

Хороший меч она считала одним из важнейших достоинств воина. Они должны слиться, два безжалостных существа – в одно. Только тогда можно рассчитывать на победу.  Мандрагора всегда выбирала меч интуитивно. Ей достаточно было почувствовать взгляд клинка, чтобы назвать его своим. В этот раз мечи ей казались то недостаточно прочными, не совсем гибкими, то тяжелыми или, напротив, слишком легкими. Стража нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Один смирник грубо окликнул Мандрагору. Женщина и бровью не повела.

И все-таки, в оружейной нашелся для нее меч. Это был бастард со сложной гардой, темно-синим вороненым клинком и тремя узкими долами. Она взялась за холодную рукоять, подняла меч на уровень глаз: матовые отблески на гранях, клинок, прямой, как струна, как дорога к смерти.

- Приветствую тебя, - прошептала Мандрагора. – Ты, конечно, не Эдельвейс, но, я надеюсь, не хуже. Я назову тебя Аракс. Так звали моего единокровного брата, давно, много столетий назад.

***

Ее вывели в сполиарий, где, как на бойне, стоял густой запах крови. Крупный песок шуршал под подошвой, сапоги вязли. Здесь горел единственный светильник, едва рассеивая утренний сумрак. Зеленый виридоновый свет, уже с розовой дымкой, проникал сквозь прутья решетки.

Мандрагора двинулась к выходу на арену. Решетка с визгом поднялась, и воительница ускорила шаг. С противоположной стороны на песок арены вышла женщина, вооруженная мечом и плетью с металлическим наконечником. Она была еще на приличном расстоянии, и Мандрагоре трудно было разглядеть ее лицо. Раздались аплодисменты. Воительница бросила быстрый взгляд на подиум номарха. Траян занимал широкое ложе, его одежды цвета морской волны струились широкими складками. В окружении охранников, он был спокоен внешне, и очень бледен. В какой-то момент их глаза встретились, а потом Траян обратился к Рому который, наклонясь, что-то ему говорил. Юная Дельфина сидела на краешке ложа и капризно надувала губы: ее подняли с постели ни свет, ни заря. Стайка рабынь окружила ее, стараясь развеселить.

Помимо постельничего, на подиуме властителя находились: астролог, служитель Маршалла, прокуратор Метоны с супругой и тремя дочерьми, богатый ростовщик, который ссужал номарху деньги, и жрец Супремы. Его простое белое одеяние выделялось в цветастой массе.

Жрец стремительно подошел к парапету подиума, и уставился на Мандрагору. Сердце адраниды екнуло. Присутствие жреца могло серьезно ей навредить. Оказаться в руках Супремы, стать разменной монетой в чужой большой игре никак не входило в ее планы. Молодчага Траян! Это же надо: одной стрелой убить двух кабанов! Отомстить ей за то, что она оказалась сильнее, и сделать ставку в политической игре! Вот этого она не ожидала.

Богатые ложа по обе стороны от подиума были целиком заняты. В них расположились сановники, приближенные двора номарха, привилегированные обитатели дворца, их жены, наложницы, любовницы, сестры и невесты. С каждой из женщин пришли рабыни, и сидели у их ног. Отдельную ложу занимали рядовые жрецы Супремы.

Четыре тысячи зрителей ожидали будоражащего дух зрелища. Но флейта молчала, и поединок не начинался. Вдруг Траян поднялся, жестом велел Наемнику отойти от лестницы и начал спускаться  по мраморным ступеням. Расчесанные седые волосы лежали на плечах, в один из локонов был вплетен синий цветок дракулы. Весь облик эгина выражал насмешку. Вот он спустился на арену. Узкие сапожки вязнут в сыром песке, на лице застыла улыбка. Мандрагора ждала приближения своего врага.

- Вот и рассвет, адранида, - произнес Траян, подойдя. – Ты чудо как хороша в этом варварском костюме.

- Я хороша в любом обличье, эгин, - отвечала женщина.

- Ты проиграла, Мандрагора.

- Что ты! Это только начало. Еще ничего не известно.

- Так ты не хочешь признать своего поражения?

- А разве оно было?

- Хорошо, - произнес Траян и оглянулся на толпу приближенных. – Хорошо. Посмотри туда. Что ты видишь?

- Нахлебников, которых ты притащил, чтобы они посмеялись над тобой.

- Замолчи, - зашипел Траян. Губы его задрожали. – Ты сумасшедшая. Впрочем, как и все вы – трансформы. Ты даже не человек.

- Ошибаешься. Я – человек, и люблю жизнь.

- Отлично!

- Да, номарх. Но мне еще в детстве объяснили, что такое честь.

Это почему-то рассмешило Траяна. Он воздел руки к небу и расхохотался, обнажая ряд темных зубов, разрушенных настоем наркотических трав.

- О, бессмертные боги! – воскликнул он и утер слезу. – В Реальном мире много чудаков. Вон там, - он указал большим пальцем на подиум. – Жрец Супремы. Если бы ты знала, женщина, как ты ему нужна, - мечтательно произнес он.

- Это, конечно, твоих рук дело.

- Да, Мандрагора, да, да, моих, конечно.

Ей захотелось ударить Траяна. Ребром ладони по носу снизу вверх, чтобы кровью умылся сволочь! Чтобы гримасой боли исказилась эта самодовольная рожа. Ее зрачки вмиг расширились, но она овладела собой. Сейчас эмоциям не место в сердце.

- Думаешь, не знаю, для чего ты все это затеял? – сказала она. – Ты ведь мог убить меня тихо, труп замуровать внутри стены, как советовал тебе Ром, не правда ли? Но тебе этого мало, ты решил, что так и останешься неотомщенным. Признаться, я думала, ты лучше, но ты и в самом деле дерьмо. Тебе нужна моя кровь, мой крик. Ты мечтаешь поставить меня на колени здесь, на арене, под рев царедворцев и глумливой черни. Знаешь, в чем твоя ошибка, Траян? – вдруг спросила адранида. – Ты слишком сильно ненавидишь, а месть – это блюдо, которое подается холодным.

- Я отдам тебя Супреме, шлюха, - проговорил эгин, с трудом разлепив губы. – Жрецы снимут с тебя кожу по лоскутку. Ты сдохнешь.

- Лучше уж здесь, с оружием в руках. Мне больше нечего сказать. Командуй начало поединка.

Номарх резко повернулся и пошел прочь, странно приволакивая ногу. Со стороны он походил на побитую собаку.