Живой Журнал

Дневник: 27-й день изоляции.
    Как странно и как естественно для человека иногда задуматься о лишении его собственных свобод и желаний.
     Нет, не в силу взывания чувства жалости к себе, но для готовности к подобным обстоятельствам, каждый из нас не раз примерял на себя маску аскета, невольника.
      Я всегда думал, что лишая человека привычных для него жизненных благ, запирая его в "одиночке", ты закаляешь его, ввинчиваешь в него стержень, что будет крепче стали; ведь самое трудное, что не всегда и не всем удаётся побороть это - одиночество. Все невзгоды, все потери и упущения, все проблемы - всё исправляет время, кроме одного...
     Когда ты окружён вниманием и жизнь в обществе тебе подобных кипит вокруг тебя, когда ты хотя бы на толику допускаешь возможность общаться и испытывать близость, ты можешь смело заявлять, что тебе не скучно с самим собой, что ты всегда найдёшь чем заняться, что ты и твоё я закадычные друзья и что ты вообще не понимаешь этих идиотов, которые кончают с собой из-за банального, но беспросветного одиночества - давай, дружок, харахорься! В конце концов, как говориться, на словах ты Лев Толстой, а на деле всем известно кто.
     В целом, конечно же, каждый сможет совладать практически со всеми трудностями, и приручение общественной самоизоляции тоже дело банальной привычки - так уж мы устроены, привыкаем и подстраиваемся практически под любые обстоятельства и неудобства, как вирус. Смешно. Особенно в свете последних событий.
     Все же потешались над фильмами про зомби или про то, где почти всех людей скосила некая хворь? Все же обсуждали поступки героев о том, что достаточно было просто ввести всеобщий карантин и железно ему следовать? Теперь то каждый сознательный человек, смотря сводки новостей о бесстрашных идиотах, лишённых инстинкта самосохранения и остатков мозга, выползающих ежедневно на улицу, понимает, что и до зомби осталось чуток. Судьба не лишена иронии, правда?
     В первые часы обьявления всеобщей пандемии я, скажу не кривя душой, тоже был скептически настроен к новости об обнаружении смертельного вируса. Это же естественно для людской природы: от отрицания до принятия не такой уж долгий путь. Думаю, так мы защищаем привычные сложившиеся для нас устои; так уж распорядилась эволюция, мать её.
     Судьба, кстати говоря, не только не лишена иронии, но и обладает великолепным чувством юмора. Самым излюбленным её приёмчиком является обламывание принципа "со мной этого никогда не случится".
…………………………………………………………….
    
     Если бы не эти записи в дневнике на моей страничке в живом журнале, наверное, уже бы давно поехал крышей.
     Подмышкой практически прописался дешёвый ртутный термометр, который за последние два дня ни разу не был на отметке ниже тридцати восьми. Зачем мерить температуру, если ты знаешь, что она не изменится - опять же, по привычке. Смотреть на градусник сейчас, как снова и снова слушать смертельный приговор.
     Снова тридцать восемь и три.
     Дефицитная скорая помощь прибудет, в лучшем случае, послезавтра, а может и того позже, а в аптечке осталась последняя пачка жаропонижающего, которое можно разбавлять  молоком и есть как кукурузные хлопья - всё равно толку никакого.
      Две - жаропонижающего, две - противовирусных и ещё две, а то и три, и четыре - сильных обезболивающих; после этого пол часа ингаляций и всё бестолку, хотя и на какое-то время ты приходишь в норму, если это вообще можно назвать нормой.
      Закончившиеся лекарства, между прочим, меня совсем не пугают - скорее наоборот: это означает, что сегодня я должен буду отправиться в далёкое и опасное путешествие, в загадочное царство целебных трав и зелий, под названием "Аптека". Эта мысль, мысль о том, что я хоть и немного вдохну свежего - плевать, что зараженного - весеннего воздуха, на мгновение заставляет меня улыбнуться и вспомнить, что я, пока ещё, человек, что я всё ещё жив.
      Яркие лучи весеннего солнца пробиваются сквозь голые ветки деревьев, закрывающих потускневшее от времени и въевшейся пыли окно, и покрывают моё бледное лицо; белая, давно не чувствовавшая солнечного тепла кожа нагрелась настолько, что кажется сейчас начнёт покрываться волдырями. Я как вампир-суицидник. Хорошая шутка; жаль, что её некому озвучить.
      Сейчас бы выкурить сигарету и выпить чашечку кофе, но боюсь сигарета в этом тандеме станет для меня последней. Хотя, кофе я всё же могу себе позволить. Сказано - сделано.
      Надо бы отмыть чайник, от нагара. Всё время хотел это сделать, да вот со временем всегда была напряжёнка. Зато сейчас это совсем не проблема, только вот чистый чайник вряд ли меня вылечит, да и вообще нихрена меня не вылечит.
     - Так, стоп. Соберись, дружище. Ты ведь не сдашь позиций?
     - Никогда не сдавал назад, и сейчас не сдам.
     Я что, сейчас это вслух сказал?
     Ещё пара неделек в изоляции, если проживу, и у меня будет своя труппа артистов, состоящая из одной персоны.
     Господи, какой аромат! Не помню, когда я в последний раз пил кофе. Он сейчас особенно вкусный, а каждый глоток, как глоток нектара, как первая бутылка пива, выпитая втихаря за клубом, на дискотеке.
     Я тут знаете, что подумал: счастье - оно всегда рядом. Счастье - это всё, что нас окружает: каждое событие, каждое действие, любая встреча; а ищем мы его всегда и повсюду, потому что оно теряется во времени, в нашем привыкании. Ведь, чтобы понять, что прекрасное рядом, достаточно просто долго, так сказать, "не пить кофе".
      Чашка кофе будто растворилась у меня в руках, я и не заметил как в потоке мыслей осушил её. Она словно была необходимостью, чтобы придать мне сил для выползания из норы. Слабость, конечно же, не пропала совсем, но ноги передвигать стало проще, да и голова немного посвежела, даже одышка стала не такой явной.
      Старая кожаная куртка хоть и с утеплителем, но оказалась очень холодной, и засаленный воротник только добавил дискомфорта, однако альтернативы нет. О каком, к чёрту, дискомфорте я думаю - в моём то состоянии...
     Сейчас, главное ничего не забыть; перспектива возвращаться домой в таком состоянии не очень радостная. Портмоне, ключи, паспорт - вроде всё. В повседневной жизни я совсем не рассеянный, даже, можно сказать, весьма предусмотрительный, но, в данный момент, из-за недостатка кислорода я практически всё забываю - те, кто хоть раз болел пневмонией меня поймут.
      Тяжёлая металлическая дверь подъезда захлопнулась с пронзительным лязгом, который долго ещё звенел в ушах. Жаль, что мне не удаётся вдохнуть полной грудью. Воздух словно наэлектризован, как бывает перед июльской грозой, а в сочетании с прогревающим спину солнцем и пением птиц обстановка, прямо скажем, вдохновляющая на безмятежную долгую прогулку. Плевать, куда идти, как долго, главное - идти. Идти и дышать.
      Бред, конечно. Такая прогулка закончится для меня даже не на половине пути, но мысль о ней греет душу и придаёт сил.
      Обычно, в аптеке пусто, особенно в столь ранний час. Я не осмотрел зал, закрывая за собой входную дверь, и не увидел стоящую у прилавка девушку, лишь услышал:
     - Спасибо!
     Странное чувство. Я будто впервые слышу женский голос. Глупое ощущение, трудно передать, но я как без ног - пошевелиться не могу; только пристально смотрю на то, как она аккуратно укладывает приобретённые лекарства в белый спортивный рюкзак. Если она поднимет голову и мы встретимся глазами, будет довольно неловко. Вряд-ли она пройдёт мимо меня не заметив, что я откровенно пялюсь на неё. Но, черт возьми, я ничего не могу с собой поделать.
     Она украдкой взглянула на меня, стоящего как истукан, и легко улыбнулась, продолжая копошиться в рюкзаке. Это заставило меня начать движение в её сторону. Я стал шагать максимально медленно, мелкими шагами, как ниндзя - это, по всей видимости, смотрелось со стороны ещё более странно, но я будто последний рассудок потерял и никак не мог прийти в себя.
      Когда я подошёл почти вплотную, она снова посмотрела на меня, подняв голову так, что я на мгновение смог увидеть её лицо: весьма симпатичное даже несмотря на отсутствие макияжа и впавшие синеватые глазницы от явно неудовлетворительного состояния здоровья.
         Это не была девушка модельной внешности, да и фигуру было трудно определить под длинным синим пуховиком. Даже не знаю, что заставило меня так бурно отреагировать на встречу с ней; наверное взгляд. Такой, который говорит: "Ну, привет. Ты думал ты один такой? А вот и нет, теперь уже не один".
     Нужно было что-то сделать, что-нибудь сказать, спросить, а вместо этого, теперь, мы получили двух идиотов: одна зависла с открытым рюкзаком глядя на другого, который крадётся как хищник рядом с жертвой.
     Она резко отвела взгляд и, быстрым движением застегнув рюкзак, спешно направилась к выходу. Я почувствовал себя снова брошенным, оставленным погибать на поле боя. Я смотрел ей вслед и ненавидел себя за эту глупость.
     Это же так просто - сказать что-то уместное и остроумное; тем более для тебя, дружище. Или, просидев взаперти две недели, ты растерял остатки мозга?
     Пока я карил себя эти несколько секунд, она подошла к двери и, как только взялась за ручку, громко и искренне засмеялась. Потом смолкла, расплываясь в улыбке, засмеялась снова, уже закрывая дверь и скрылась из виду за углом.
     Я невольно попытался хихикнуть, но тут же разразился неудержимым кашлем, разрывающим грудную клетку. Пришлось приложить немалые усилия, но я смог усмирить приступ до того, как аптекарь набрал на телефоне номер неотложки.
     - Бестолку, - видя, что он, открыто испугавшись, пытается набрать сдавленным голосом прошипел я, - уже вызвал несколько дней назад.
     - Просите. Таковы правила, - как бы извиняясь за свою реакцию ответил он.
     - Ну, что ж. Пожалуйста.
     Аптекарь приложил телефон к уху и, дождавшись ответа дежурного, отчеканил:
     - Краснооктябрьская, 17. Подозрение на инфекцию. Молодой человек, 25-ти лет...
    - Трид - ца - ти, - перебил его я, не удержавшись от кашля.
    - Тридцати, - не отрываясь, продолжил он.
    - Аптека...
    - Когда? Хорошо, спасибо.
    Когда он завершил разговор, в его молчании и взгляде вырисовывалось: "Да, парень, ты был прав".
     Я, одолев приступ, молча положил список препаратов на прилавок, а он так же молча взял его и ушёл в подсобку рыться в шкафчиках. Из приоткрытой двери доносилось едва слышимое бормотание:
     - Не менее трёх дней, блин. Не менее трёх! - вторая фраза звучала чуть громче и чуть агрессивнее, - она мне ещё и список лекарств диктует! Себе продиктуй!
     Пока он был занят поиском по списку, я призадумался.
     А на кого, собственно, он злится? И она, и он сам выполняют всё, что от них требуется. Дисциплина в этом случае была соблюдена предельно строго, но ситуацию никак не исправила. Может всему виной Правительство? Воображение сразу рисует карикатурный образ типичного беспредельно упитанного управленца с ехидной улыбкой и злыми глазами, который только и думает о том, чтобы смести с лица земли побольше никчёмных людишек и заработать на этом - в данном контексте весьма забавно и бессмысленно. Тогда кто? Да всё очень просто - никто. Никто не виноват. Это человеческая природа виновата в том, что мы всегда пытаемся найти виновных в том или ином. Если землю размозжит в щепки комета или солнечная буря, в этом будет кто-то виноват? Основная масса людей, если бы они смогли после такой катастрофы, скандировала бы "Мы не были готовы! Мы могли подготовиться!". Да уж... Вы бы как раз таки и смогли...
     Из этого внутреннего монолога меня как катапультой вырвал смех моей недавней знакомой, если её так можно назвать. Из памяти никак не выходил её пронзительный звонкий смех и безмятежная улыбка, которая врезалась в сетчатку глаза и не пропадала из виду будто высвеченная яркой лампой. Я запомнил практически каждый изгиб лица, русые волосы с коричневатым переливом, бледные, но скромные губы, веснушчатый нос, морщинки по углам глаз и глаза: голубые с проблеском зелёного, даже, перламутрового цвета. Я даже не заметил, что невольно улыбаюсь, когда аптекарь громко окликнул меня:
     - Мужчина! Проверяйте.
     Он выложил на прилавок всё, что я просил по списку. Слава богу, сегодня в наличии был весь комплект, что бывает крайне редко. В прошлый раз я ушёл отсюда почти ни с чем: были только жаропонижающие и раствор для ингаляции.
     Уже практически на выходе я услышал :
     - Вы уж извините! Просто такая ситуация, что...
     - Всё в порядке. Не волнуйтесь. Будьте здоровы, - я резко оборвал его на полуслове. Мне следовало быстрее дойти до дома, иначе моё не столь далекое и не столь долгое путешествие могло завершится где-то на подступах к квартире.
     - Это вы будьте здоровы, - донеслось мне вслед.
     На обратном пути мои мысли целиком и полностью были заняты ей. Я попытался отвлечься, но не смог. Раз за разом я воображал, что мы обязательно встретимся ещё раз, когда всё это закончится. Я перебрал сотни возможных обстоятельств и в красках рисовал, как я полностью свежий и здоровый вижу её, ну пусть будет, на остановке, по пути на работу. Как я подойду к ней и спрошу что-нибудь примитивное, а может пошучу про нашу первую, не совсем адекватную встречу. Затем, её маршрут чудесным образом совпадёт с моим. Ах да, ещё она обязательно будет свободна - и в целом, и в этот конкретный день...
     - Остановись, Ромео! - послышалось где-то внутри меня, - ты бы для начала со своим здоровьем разобрался.
     Этот прагматичный ублюдок - мой внутренний голос - всегда прерывает меня на самом интересном моменте, но, стоит заметить, никогда не делает это безосновательно.
     Да, я беспомощно слаб. И если не получу квалифицированную помощь в ближайшие дни, то "Земля, прощай! В добрый путь". Благо, что одурманенная от обезболивающих и нехватки кислорода голова не позволяет до конца осознать всю серьёзность положения и впасть в отчаяние. Интересно получается: вирус хоть и убивает меня, но делает это весьма гуманно - гуманнее, чем многие люди.
     Шествуя, заблудившись в раздумьях, я не уловил момент, когда успел очутиться дома на смятом, пропитанным потом, пожелтевшем постельном белье давно не заправлявшейся кровати. А в голове всё мелькало обрывками всплывающее лицо моей незнакомки.
     Встреться мы в благоприятных условиях и при других обстоятельствах, вряд ли мы бы вообще обратили друг на друга внимание, по крайней мере, я уж точно не обратил бы.
     Во всей моей повседневности всегда присутствовало много женщин, и ни на одну я никогда не смотрел так, как смотрел сегодня на неё. Может быть это так сказывается долгое одиночество и отсутствие близости, что бросаешься, хоть и мысленно, на любой кусок мяса, как оголодавший волк?
     Нет. Здесь всё иное.
     Я много раз бывал в состоянии дефицита физической близости с женщинам - не то ощущение, а в совокупности с моим состоянием и подавно ничего такого не хочется. Когда ты жаждешь женщину, ты изловчишься, извернёшься, отыщешь любые внутренние резервы, но добьёшься цели - даже если окончательно изнемождён. Сейчас, мне хотелось всего лишь ещё раз увидеть её взгляд, чтобы её глаза снова сказали мне, что ещё не всё потеряно, что мы в одной лодке и обязательно выкарабкаемся.
     В комнате громко тикали часы, каждый удар которых отзывался в ушах набатом. Я пристально всмотрелся в секундную стрелку  и не смог сдержать слезу.
     Я провел сидя на кровати целый день. Следующие несколько дней были как в пелене: по-моему, я даже ничего не думал, по крайней мере, не смог вспомнить, что происходило.
     В субботу, вечером, начался сильный приступ кашля. Настолько сильного ещё не было. В какой-то момент я даже, кажется, терял сознание, но титаническими усилиями смог остановить спазмы, вовремя добравшись до капсул с этилморфином. Когда приступ прошёл, дико захотелось спать, но засыпать стало очень страшно. Такое ощущение, что как только я усну, то непременно перестану дышать. Ночь прошла в адской борьбе между желанием уснуть и желанием жить. Засыпая на несколько минут, под утро, я вдруг понял: умирать не страшно, страшно умирать в одиночестве.
     Утро. Я в очередной раз выжил. Я быстро попытался встать с кровати, но сильное головокружение вернуло меня обратно. Я влез на страничку в ЖЖ и подробно описал всё, что пережил и ещё несколько мыслей о своём практически безнадёжном состоянии. До полудня я несколько раз пытался подняться, и где-то на четвёртый раз мне это удалось, хоть и с трудом.
     Я успел употребить ударную дозу привычных таблеток до начала следующего приступа и это позволило мне суметь приготовить куриный бульон, чтобы хоть как-то восстановить силы после суток, проведённых впроголодь.
     В большой полулитровой кружке парует горячий бульон, а день за блеклым окном снова хвастается ярким солнцем и поющими птицами. Смартфон разрывается от уведомлений из сводок новостей об первом успешном эксперименте по созданию спасительной вакцины. На улице по прежнему ни души, только в начале улицы, едва заметно, прорезают кусты очертания силуэта, целенаправленно шагающего в сторону моего подъезда.
     Шаг за шагом силуэт становится всё более узнаваемым, и... О, боги! Этого быть не может. Это, наверное, подарок вселенной за мои многодневные страдания.
     Я потёр глаза, чтобы придать фокуса и не ошибиться в увиденном: да - это точно она. Вряд ли вы когда-то видели настолько быстро собирающегося человека. Несмотря на шум в голове, одеваясь на автомате, я абсолютно ничего не забыл, Когда я подбежал ко входной двери подъезда, немного оторопел. Я слышал, как сердце вырывается из груди; оно стучало так мощно, что в ушах словно отчеканивался строгий ровный шаг, кого-то за спиной. Я рефлекторно обернулся.
     Что я ей скажу? Может, ну его - эту затею; нужен я ей - без пяти минут труп?
     Впервые я не осчастливил ответом свой внутренний голос и вышел из подъезда решительно, с боевым настроем, не хватало только криков "Ура!" и гранаты в руке.
     Когда дверь за моей спиной тяжело брякнула, я уже практически вплотную приблизился к моей незнакомке, которая обернулась и, увидев меня, мило заулыбалась.
     Как-то непроизвольно я выдал с немалой одышкой:
     - Погодите! Одну секунду!
     Она, немного смутившись, но продолжая улыбаться в той же безмятежной манере ответила :
     - Да, слушаю.
     - Я просто... Я... Хотел, - дышать становилось всё сложнее - я хотел... Извиниться за... За вчерашнее поведение... Вы... Вы, наверное...
     - Всё в порядке. Такое бывает, - прервала она мой истошный спич.
     - Нам, видимо, по пути? - словно говоря за меня то, что я должен был сказать ей.
     - Да!
     Зачем я соврал? Мне же не нужно - лекарств полно, но отступить было бы глупо.
     Я никак не мог перевести дыхание, а она, не снимая с лица улыбку, подорожала снова говорить за меня:
     - Вы, видимо, тоже в ожидании не очень скорой помощи?
     Она громко засмеялась, а я, постепенно приходя в себя, только смог сказать: "Да" - пытаясь изобразить неподдельный смех.
     - Сколько уже ждёте?
     - Дней шесть, может больше. Честно сказать, я уже потерял счёт времени.
     - Также как и я, - тут её улыбка на несколько секунд спала, но сразу же вернулась.
     - Лиза, - протянула она руку.
     - Сергей.
     Весь путь, до Аптеки и назад, мы говорили, пожалуй, обо всём на свете: о чудесной погоде и невозможности выбраться на природу; о фильмах, которые ещё не смотрели; о религии и вечных ценностях - мы говорили обо всём, но ни разу о сложившейся обстановке и вирусе. Мы так увлеклись, что даже, покупая лекарства, она не заметила, что я просто болтался за ней хвостом и ничего не купил - по крайней мере, так мне показалось. Лишь подходя к дому она, прерываясь на полуслове, сказала:
     - Я очень люблю имбирный чай, а ты?
     - Я его просто обожаю, - произнёс я с открытой наигранностью, однако, это произошло как данность.
     Мы прошли мой подъезд и направились далее всё также болтая ерунду и смеясь. Куда мы шли: да мне было, ровным счётом, всё равно - главное идти. Я бы прошёл с ней тысячу километров, не отводя от неё глаз. Когда мы шли рядом, я чувствовал себя полностью здоровым. Она, как сказочная фея, снова раскрасила мою жизнь прежними - да что там, прежними - новыми цветами.
     Каждое мгновение с ней вбирало в себя несколько часов жизни. Время, воистину, пролетело незаметно. Прошло всего две минуты и мы пьём горячий имбирный чай, а я никак не могу вспомнить промежуток времени, когда мы пришли к ней в квартиру.
     В какой-то момент наш диалог поймал неудобную паузу и мы откровенно пялились друг на друга.
     Она была бесподобна. До этого момента я даже отдалённо не думал о близости, но  сейчас, когда она смотрела на меня, я будто услышал её мысли, предупредил желания. Теперь я страстно её желал.
     Она взяла меня за руку и прошептала:
     - Пойдём.
     Я, ни говоря ни слова, направился за ней. Мы вошли в комнату, и она, подойдя ко мне вплотную, еле слышно, будто пропела:
     - Обними меня так, словно мы с тобой уже долгое время вместе; будто мы давно были разлучены, а теперь встретились.
     Я, по-моему, так никого никогда не обнимал и не целовал, как её. Это было чем-то выходящим за рамки мироощущения. Ясно было, что и я, и она всецело понимаем, что после этой ночи один из нас, а может быть и мы оба, можем не выжить, но так уж мы устроены; а может, мы и вправду нашли друг друга не исходя из чистой физиологии и эмпатии, но искали всю жизнь, до сих пор.
     Мы, в приятных судоргах, упали на кровать. Через зашторенное окно с открытой форточкой послышались громкие удары капель дождя о крышу стоящего внизу гаража, и гром.
     - Я так люблю дождь, - сказала она.
     - Я тоже...
.....................................
    
     - Ау! Кто дома?! - дежурный врач неотложки аккуратно приоткрыл дверь, - живой есть кто?!
     В квартире было тихо, на позывы врача никто не отозвался.
     - Проверь адрес. Правильно то хоть приехали? - спросил через плечо своего напарника один из полицейских.
     - Да, вроде, правильно.
     Бригада скорой и двое полицейских вошли в квартиру, рыща в поисках хозяев или хотя бы признаков их нахождения здесь.
     - Сюда, в спальню! - огласил на всю квартиру младший сержант.
     Дежурный врач пропульпировал пульс на артерии у двоих бездыханных тел по очереди:
     - Пульса нет. Холодные. Время смерти, приблизительно, 6:30. - чеканил как по бумажке врач, - немного не успели.
     - Лена, не реви. Так на всех слёз не напасёшься, - сказал он, обращаясь к младшей медсестре, - мы делаем всё, что можем. Приходи в себя! Ещё двенадцать вызовов сегодня!
     Сестра плюхнулась на край кровати и, не поворачиваясь в сторону покойных, промолвила дрожащим голосом:
     - Простите, ребятки.
     - Успокойся, я тебе говорю! - врач взял её за плечи и легонько потряс.
     - Эти уж совсем молодые, - привычно заполняя протокол осмотра подметил младший сержант.
     Врач закурил сигарету:
     - Зато не в одиночестве.
     - Что? - в недоумении спросил полицейский.
     - Знаешь, парень один писал в интернете "Не страшно умирать - страшно умирать в одиночестве.